Я начал писать этот текст в 2009 году и с тех пор сделал массу дополнения и апдейтов.
В январе 2002 года я мне позвонила моя экс из Виннипега и сообщила о том, что в Петрозаводске умер Коля Корпусенко – мой друг на протяжении более 20 лет. Умер, похоже, отравившись «палёной» водкой, хотя подробностей я не знаю (cм. апдейт в конце поста). До этого сообщение на эту же тему прислала Джойс Бенсон из Дулута – друг мой и Коли, тоже в течение многих лет. Совсем недавно, в конце июля 2009, Саша Изотов, мой друг из Сортавала, живущий в Финляндии, написал мне в моей группе «Мы – из Сортавала» сообщение, в котором просил меня поделиться воспоминаниями о Коле для альманаха «Сердоболь», который издаётся в Сортавала.
Когда мы познакомились с Колей, в 1978 году, он преподавал в Сортавальском сельскохозяйственном техникуме, а я в средней школе посёлка Харлу французский и английский язык. По выходным же, чаще всего в субботу, я приезжал в Сортавала, где жила и сейчас живёт моя мама, (апдейт – мама умерла в октябре 2014 года), чтобы проводить там дискотеки, а Коля показывал слайд-фильмы, сопровождая это мероприятие.
Потом я ушёл в армию в апреле 1979 года, и Коля, будучи в Москве, виделся со мной раз или два во время моих увольнений, благо часть моя располагалась прямо напротив Олимпийской деревни в Олимпийский 1980 год, а потом наши жизненые пути тесно переплетались до самого отъезда моего в Канаду в мае 1998 года, хотя в последние годы, строго говоря, мы друзьями уже не были: трещина в наших отношениях, образовавшаяся после совместной поездки в Дулут, так и не срослась. Тем не менее мы оставались добрыми приятелями, Коля даже помог мне с записью в трудовой книжке, необходимой для подтверждения моего переводческого стажа при оформлении иммиграционных документов. Утрата Коли была для меня большим ударом. Один раз мы пообщались даже, оставаясь анонимными друг для друга, через какой-то Петрозаводский сайт, когда я был уже в Виннипеге.
Для Саши Изотова я написал то, что вы прочитаете ниже.
На факультете общественных профессий при Петрозаводском университете Коля вёл кружок фотографии, и я однажды присутствовал на этом кружке – у него действительно был талант преподавателя, ведь он же преподавал в Сортавальском сельхозтехникуме когда мы впервые встретились. И что бы он ни преподавал, он был блестящ во всех преподавательских ипостасях – и там в кружке я помню как сейчас, как он наводил галогенную лампу на искомканную фольгу и получал потрясающий фон для портрета, потом показывал, как нужно освещать объект, чтобы не было теней – всего-то киловаттную лампу в побелённый потолок! Я потом эти приёмом не раз пользовался. Тогда же, в том кружке Коля привлёк меня к учебному процессу, попросив объяснить происхождение терминов «коллаж» и «монтаж», которые французские, как не всем известно.
Потом я помогал ему писать кандидатский минимум по зоотехнии и тоже, как сейчас помню, переводил для него с английского про желудок коровы. Страшно интересно – желудок достигает объёма в 300 литров и состоит из трёх частей, одна из которых называется “сычуг”. Корова, когда пасётся, первые, условно говоря, два часа набивает один желудок, может быть тот же сычуг, потом ложится на лужок и начинает отрыгать съеденное обратно в рот, потом пережёвывав отрыгнутое, проглатывает жвачку в другой желудок, ну или как-то так, всех подробностей я сейчас уже не помню, конечно, но помню, что это было нечто, чего я никогда и представить не мог. С тех пор, когда я еду по сельской местности и вижу лежащих и жующих коров, я всегда вспоминаю Колин кандидатский минимум (диссер он, по-моему, так и не защитил), и если кто-то оказывается поблизости, рассказываю собеседнику про чудесный тройной коровий желудок и собеседник считает меня сильно умным.
А потом он поехал в штаты на несколько месяцев и преподавал фотографию там! Причём Джойс Бенсон, наш общий с ним друг, которая и сейчас жива – здорова (Джойс умерла в 2020 году), и это она в 2003 году сообщила мне о смерти Коли уже в Монреаль, которая слышала его лекции, тоже была в восторге от той лёгкости, с которой он находил общий язык с американскими студентами, причём английский, который он выучил сам, без всяких пединститутов, у него был хоть и с сильным акцентом, но всегда понимаем американцами. Он никогда не стеснялся сказать неправильно грамматически или фонетически, главное – умел донести мысль до собеседника.
Один эпизод, о котором я , может быть и рассказывал, останется в моей памяти на всю жизнь, хотя это больше рассказ про меня самого, а не про Колю собственно, но тем не менее… К тому же это было невероятное совпадение, о котором я расскажу в конце этой истории.
Лето 1990 года, когда мы с Колей в течение месяца были в Дулуте и жили на втором этаже дома Джойс на улице Кэтскилл, было чрезвычайно богатым на визиты гостей из Петрозаводска – в одно и то же время там были яхтсмены, баскетболисты, музыканты, ректор ПГУ Васильев и чёрта в ступе. Однажды вечером мы втроём – я, Джойс и Коля, культурно отдыхали в компании с четырёхлитровой коробкой белого вина и жгли костёр на берегу озера Верхнее, которое, как известно, является самым большим озером в мире, но нам это в тот момент как тому чиновнику Маяковского из «Стихов о советском паспорте» было не до географических новостей.
Когда вино кончилось, при том, что Джойс выпила, может быть, стакан, а мы приговорили всё остальное, мы решили поехать и проверить наших баскетболистов, которые все разместились в каком-то доме, и у нас был адрес. Баскетболисты уже спали, потому что время было к полуночи, и мы решили возвратиться домой, но тут внимание Коли привлёк ярко и призывно светящийся огнями мотель в виде замка, который, как я потом только узнал, так и назывался : Lakeview Castle, то бишь замок с видом на озеро. Коля, сидевший на переднем сидении рядом с нашим шофёром Джойс, недолго думая, скомандовал: «Стоп! Надо добавить!» и выскочил из машины, хлопнув дверью. Джойс поспешно выскочила за ним, а потом и я. Оба мы устремились в бар мотеля, оставив Джойс позади.
В баре стоял «дым коромыслом», как мы потом узнали, отмечалось лет 80 какому-то дедку, ну а американцы так часто и делают – снимают отель и бар, выпивают, а поскольку вся их страна за рулём, то обратно пьяными не едут, а ночуют в мотеле. В центре бара молодые парни кидали дротики в мишень на двери. Я подошёл и задал какой-то идиотский вопрос типа: «А в чём смысл игры, попасть в центр или выбить больше очков?» Идиотский потому, что в центре мишени как раз и больше всего очков, но надо знать американцев – они всегда рады поддержать беседу с незнакомым человеком и ответить на любой вопрос. Мне терпеливо объяснили особенности игры в дротик, и в конце объяснения спросили:
«А чтой-то у тебя за акцент такой, не из Германии ли ты часом?»
«Нет, из России» – ответил я.
«Да нууу! Хорош заливать! Да никогда в наших краях никого из России не было!» – что, конечно же, ко второй половине 1990 года было уже неверно, но, может, ребята были и не из самого Дулута, не читали газет и не смотрели телика, где даже мой скромный визит освещался три раза (и у меня даже и по сю пору (2009) есть видео этих репортажей. Коля всё это время стоял как бы в сторонке и наблюдал за развитием общения.
«Гуд», сказал кто-то из молодых людей, «сейчас мы тебя проверим. Скажи-ка какое-нибудь ругательство по русски!»
Я старательно проартикулировал что то про оральный секс, меня попросили повторить три раза и повторили фразу Коле. Коля подтвердил, что это именно то и значило. Факт нашей национальной принадлежности был неоспорим теперь.
«ОК, раз вы русские, мы вам покажем сейчас смертельный номер.»
Из глубины бара был позван парень в рваных джинсах и кожаной куртке с заклёпками, ростом метр с кепкой, но в боевой расраске, то есть с фиолетово-зелёными и ещё не помню какими волосами. Ему был до половины наполнен коричневой выпивкой небольшой стаканчик, граммов 50 от силы, подан ломтик зелёного лимона-лайма, и, в промежуток между большим и указательным пальцем левой руки насыпали соли. Парняга лизнул соль, залпом выпил стаканчик, скривился в судорожном движении, сожрал лайм прямо с кожурой и, наконец, выдохнул, довольный своим подвигом.
«Так, а в чём «смертельность-то номера?» наивно спросил я.
«Как, ты не понял? Это была текила, 70% спирта!»
«Ну и?»
«Не, ты не понял, правда, повторяем, 70 градусов!»
«Наливай!» обратился я к одному из парней. «Герой» смертельного номера был уже поблизости не виден, наверное, пошёл блевать.
«Ещё раз предупреждаем, под твою полную ответственность, это – семидеситиградусная текила!»
«Давай-давай, не тяни!»
Мне плеснули в стаканчик два пальца текильи.
«Что?!» возмутился я, «Вы шутки тут шутите? Полный наливай!»
Налили полный, может быть 75 граммов, потому как стаканчик был узкий. Стали совать ломтики лайма, соль для лизнуть вначале…
«Спокуха!» – сказал я жестом левой руки и медленно, совершенно не морщась, выцедил всю текилью до капли. Снова потянулись руки с «закусоном», решительно отодвинутые мною. Народ безмолствовал и несколько минут ждал, не свалюсь ли я замертво с катушек тут же посреди бара. Но поскольку я, как ни в чём не бывало, продолжал общаться, то мне был задан вопрос:
«А какая же у вас самая крепкая выпивка в России?»
«Девяносто шесть градусов. Чистый спирт!»
«А ты его пил?»
«Пивал-с» – было моим ответом и чистой правдой, потому что спирту было попито с доктором Татарским, причём с заеданием выпитого космическим питанием, не так уж мало. Не меньше литра за всю двухмесячную экспедицию, и это – не считая другого спиртного .
Речь идёт об экспедиции «Полярный Одиссей» в июне – августе 1986 года, в которой автор побывал в качестве боцмана в Белом и Баренцевом морях. Надо помнить, что тогда был разгар «сухого» горбачёвского закона и спиртное было буквально на вес золота.
После этого мы с Колей получили заверения в том, что американцы с нами никогда воевать не будут, чего я им как раз и отсоветовал делать несмотря на отсутствие прецедентов. Ну, если не считать Вьетнама, где, как известно, прямо мы всё-таки не воевали. Потом последовали приглашения остаться и продолжить, да и тут же заночевать, но тут появилась Джойс, о которой мы оба давно забыли и рассказала нам о том, какие мы, всё же свиньи, ибо захлопнув двери, оставили ключи от машины в замке зажигания, как она звонила в ААА – американскую автомобильную ассоциацию, как те извинялись. что приедут не раньше чем через полчаса, поскольку это не сам Дулут, и как раз эти полчаса нам хватило на то, чтобы геройски выкушать текилы и побрататься с простыми американскими парнями. Мы тепло попрощались с присутствующими и отчалили в сторону Дулута.
А совпадение, о котором я заикнулся в начале рассказа, состоит в том, что когда у моей дочери Анны и Джейми была свадьба в августе 2001 года, то есть за 2 недели до печально известного теракта в Нью-Йорке 11 сентября, то её вторая часть, выпивка с закуской и танцы под ансамбль, происходила в том самом Lakeview Castle, где за 11 лет до этого мы так «культурно», хотя и недолго, отдохнули с большой пользой для репутации русского, а тогда ещё советского человека в глазах простых американцев. Репутация выросла, прямо скажем.
Что ещё вспоминается о той поездке? Довольно многое, вообще-то. Надо, сказать, что я ехал по стипендии Джорджа Сороса, состоявшей в бесплатном билете и 450 долларов на руки, которую выдавал спонсор потом. Спонсор же, в данном случае Джойс, обеспечивала проживание и питание в течение месяца. Коля съездил на месяц в 1989 году, а порядок был такой, что потом желательно было съездившему порекомендовать кого-то ещё. Он порекомендовал меня, затем я сосватал на эту стипендию Наташу Берникову, зав. отделом иностранной литературы “публички” и кокши на Одиссее. Она тоже была подружкой Джойс и принимала её в своей однокомнатной квартире на Октябрьском проспекте. Само собой подразумевалось, что кандидат на деньги Сороса должен знать английский, чтобы выкручиваться в пути. И я и Наташа знали язык намного лучше Коли, так как были инязовцами.
Моя кандидатура в московском офисе Сороса прошла быстро и хорошо, я должен был приехать в Москву в начале августа или в конце июля 1990 года, пойти в их контору и получить билет на самолёт, который улетал, скажем, на другой день. Я даже не помню, ночевал ли я у Зайцевых в Москве, скорее всего да, потому что гостиницы я точно не снимал. Когда пришёл в контору Сороса, то мне сказали, что не было билетов в экономический класс и заказали в бизнес, поэтому я должен им 500 рублей или около того. Напоминаю, что рубли были полновесные, советские. Те, что официально котировались по 60 коп. за доллар. У меня на кармане если и было, то не больше 100 рублей. Я сказал, что конечно, сейчас позвоню домой, 500 рублей мне соберут и телеграфом пошлют. Но первое, что я сделаю, то поговорю со своим спонсором по поводу правомочности таких сборов, потому что никто меня не извещал про бизнес класс. А если спонсор ничего не предпримет, то напишу самому Жоржику. Соросу. Ребята тут же пересрались и сказали, что ничего платить не надо, вот вам билет, летите.
С билетом, номером рейса и временем прибытия в Нью Йорк в руках я пошёл на центральный телеграф в Москве и стал звонить Джойс. Вернее не самой ей, а её мужу Клиффу, с тем, чтобы он сообщил мне, где меня будет в Нью-Йорке ждать билет в Миннеаполис и потом в Дулут. Я дозвонился, но Клифф решил, что я хорошо знаю язык, что было отчасти верно, и реалии США, поэтому толком ничего не объяснил, отрывисто передав название киоска, где мой билет будет лежатиь и ещё что-то типа имени держательницы билета. Вроде её Рене звали.
До Нью-Йорка я летел очень хорошо, поили неплохо и кормили в бизнес-классе. Самолёт был аэрофлотовский, типа Ил-62. Соседом оказался какой-то грустный армянин, улетавший от преследований азеров или как-то так, рассказывал какие-то ужасы, как азеры вырезали армян. Я сочувствовал, конечно, но был далёк, если честно, от этого. Как сейчас, дополняю рассказ в ноябре 2023 года, далёк от перипетий украинских и еврейских. Равно как, по большому счёту, от канадских и американских.
Когда прилетел в НЙ, то сильно удивился пограничному контролю. На нём сидел, свесив ноги с какого-то то ли стола, то ли эскалатора, мужик лет 40 в ковбойской шляпе, широко улыбавшийся. Он спросил, типа, какого рожна я приехал в Штаты, я ответил, что по стипендии, он поставил штамп, больше ничего не спросив, сказал “велкам”, и я очутился в огромном, доселе невиданном аэропорту Кеннеди. Вроде багажа у меня не было, только сумка с каким-то барахлишком. Да, ещё был тубус с советскими афишами, которыми меня нагрузил Коля Корпусенко. О них – ниже. Скажу только, что советский таможенник в Шереметьево был сильно удивлён, что я вывожу такое барахло. Сейчас, кстати, представляющее большую ценность.
С бумажкой в руках я стал искать киоск, где должна была сидеть Рене. Ходил взад-вперед минут пятнадцать. Ничего похожего (у меня было название) в моём поле зрения не нарисовалось. Стал пробирать мандраж. У меня была куча мелочи, было долларов 50 наличными. Я увидел телефон автомат и решил звонить Джойс. Стал читать инструкцию, как набрать Дулут, штат Миннесота. Мандраж крепчал, монетки, которые я загружал, высыпались обратно. Мандраж переходил в ажиотаж. Я словил чуть ли не за рукав какого-то ньюйоркца и просил помочь. Стал объяснять ему, что да как, человек сказал просто: Call collect. Я ничего не понял, что за Коллект такой? Он объяснил мне – за счёт принимающего звонок. Просто набираешь единицу и номер телефона, кому звонишь. Что я и сделал. О, счастье, Джойс сняла трубку! Я ей чуть ли не плача доложил, что нет никакого киоска с Рене поблизости и я близок к отчаянию. Она, такая, да нет же, должен быть вот прямо от эсклатора налево типа. И я, такой, да нет же в Кеннеди ничего подобного!
Она: “А что ты делаешь в Кеннеди? Тебе надо в Лагвардию! Это внутренний аэропорт”. Немая сцена и картина маслом. То есть её муж, Клифф, по телефону не сказал мне главного, а именно, что мне надо переехать из одного аэропорта в другой! Как в этот другой попадать было моим следующим вопросом. Оказалось – не так уж сложно. Джойс рассказала, что нужно пойти и взять такси, она хорошо знала где, и сколько оно стоит. Вроде 8 или максимум 12 долларов до Лагвардии. Такая капуста у меня было, такси водились в изобилии. Ехать было с полчаса. При подъезде к аэропорту, когда таксист завидел диспетческую вышку, он спросил, куда я лечу, я сказал, что в Миннеаполис и он меня подвёз к нужному, по его мнению, терминалу. Оказалось – не туда. Но всё равно, было уже намного спокойнее – я приближался к цели. Когда выяснил, что самолёты в Миннеаполис летят с другого терминала я, вроде, уже получил билет, найдя Рене. Она сидела в киоске, который и впрямь невозможно было пропустить. Времени до посадки оставалось вдоволь, несколько часов. Но Рене мне сказала, погоди, сейчас я тебе помогу и подозвала полицейского. С пистолетом и дубинкой на поясе, в фуражке нью-йоркского копа. Он подошёл вразвалочку, довольный такой, и с широкой улыбкой спросил: “Что, арестовать?”. Рене объяснила, что я иностранец и мне нужно в Миннеаполис, а потом в Дулут. Полицейский ответил типа “ноу проблем” и сказал идти на остановку автобуса, она была в 20 метрах, и он показал мне её рукой. Я, довольный, сел на скамеечку и увидел группу американцев людей, с которыми мы летели из Москвы, но не общались! Я просто их запомнил почему-то. Они тоже были очень довольны увидеть знакомого, стали расспрашивать, куда лечу и почему здесь сижу. Я ответил и добавил, что жду автобуса. Они, такие, здесь никакого автобуса в это время не ходит. Видишь, мол, нет никакого расписания и вообще, с чего ты взял. Я чуть не впал в уныние. Неужели полицейский обманул? Как вдруг из-за угла выруливает ШКОЛЬНЫЙ жёлтый автобус, останавливается передо мной и негр-водитель спрашивает, не Александр ли я часом! Я киваю, что я он и есть и приглашаюсь им в автобус. В одну харю. Группа американцев говеет в изумлении. Как я потом понял, коп связался с водилой по рации, сказал моё имя и дал описание. Через 5 минут я был у своего терминала.
Как я долетел до Миннеаполиса, я в упор не помню, разве что когда был спрошен стюардом, что желаю откушать, lasagna или see food, то не знал названия первого блюда и решил не рисковать и взял морскую пищу. Потом лазанью мне Джойс купила для ознакомления с этим производным итальянской кухни. Ничо так блюдо.
Зато в Миннеаполис самолёт то ли опаздывал, то ли там действительно был небольшой промежуток времени между рейсами, только я к ужасу своему понял, прилетев, что самолётик на Дулут практически уже должен улетать.
Я справился, куда бежать и развил страшную скорость по движушейся ленте. Ещё метров за 50 от самолёта, дверь которого практически уже закрывалась, я стал махать руками и служащий аэропорта мне прокричал, чтобы я не торопился. Что без меня не улетят. При этом меня даже досматривать не стали и пропускать мою сумку через рентген. Видимо, располагал внешне.
Лететь до Дулута – меньше часа. Джойс меня встретила на своём синем Додже и повезла прямо в “кэбин” на Бледнолицем резервуаре (Whiteface Reservoir). Резервуар – это то же озеро, только, вроде, из него не вытекает речек.
 |  |
Мы хряпнули по стопочке Петровской, привезенной ею из Петрозаводска раньше, я что-то поел, пару часов поболтали, после чего я богатырским сном спал часов 12.
То ли назавтра, то ли через день-другой мы встречали в аэропорту Дулута Колю. Он высадился с громадной сумкой, типа в каких хоккеисты носят свои доспехи и с отдельным тубусом всё с теми же советскими пропагандистскими плакатами. И мы начали наши приключения, которые продлились месяц.
Одним из первых мероприятий было устройство выставки из этих самых плакатов, привезенных мной и Колей, в зале бывшего локомотивного депо в Дулуте. Я уже говорил, что своей активностью Коля был способен прожигать стены и, играя на свежем интересе со стороны всего Запада к СССР и Перестройке, как-то споро подрядил и людей из мэрии Дулута, а они нашли рамки, в которые поместили плакаты, всего числом в несколько десятков и приставили какого-то человека в помощь, распечатали рекламу и т.п. Всё это было развешано по стенам выставочного зала Депо и публика с интересом посещала. Может быть и за деньги, часть которых перепала Коле.
Этот месяц, что мы провели тогда, был таким насыщенным, какого у меня отродясь не было ни до ни после. Мы с Колей встречались с петрозаводским пианистом Сашей Чернышевым и его знакомыми. В то же время там была группа яхтсменов из столицы Карелии, в числе которых был некто Дима – с ним мы поедем в Киль, Германия, чтобы гоняться на яхте Руна. Мне довелось сидеть в гостях с ректором ПГУ Васильевым где-то за городом и возвращаться потом с ним на машине Джойс в Дулут. Помню ректор был очень любезен и прост в обиходе и изумился “как много фонариков натыкано в асфальте не протяжении многих километров и как же они все питаются электричеством”. Мы возвращались ночью и фары освещали разделительную полосу с квадратиками, нарисованными люменисцентной краской. Они очень ярко отражали свет фар и действительно выглядели как фонарики. Но я к тому времени уже знал, что это, и ректору Васильеву объяснил, что никакие это не фонарики. Отмечу, что когда потом мы виделись с ректором в компании той же Джойс уже в Петрозаводске, он сделал вид, что меня вообще видит впервые и рыло воротил в сторону. Ну я уже давно знал повадки местной знати, вышедшей из грязи в князьки и не слишком парился из-за таких пустяков.
Интересным этапом была встреча участников “велопробега” из Петрозаводска. Их группу возглавлял один татарин, профессор ПГУ и зав. кафедрой типа водопровода и канализации. Он умер уже. Они, якобы, ехали на велосипедах из Миннеаполиса в Клейтон, где мы с Колей, тоже на велосипедах, один из которых был великом Клиффа, на котором ездил я, а второй для Коли она попросила у кого-то из знакомых. В составе группы был хорошо знакомый мне фотограф гезеты “Комсомолец” Вася Петухов, а также папа Вовы Демидова, бородатый такой дядя, тоже уже покойный ныне. Мы с ним и Володей ездили в велопробег вокруг Онежского озера и провели неделю рядом. Тем не менее, когда потом мы соберемся в какой-то пивной в Дулуте с этими участниками и будем распивать пару “питчеров” пива, Давыдов-старший прикинулся, что меня тоже не знает! Это меня, признаться, несколько покоробило. Ведь это же был не ректор, которого я видел впервые и провёл с ним пару часов, а чувак, с которым как бы делили хлеб-соль несколько дней.
Прикольно было видеть в группе журналистку того же “Комсомольца” Ленку Фомину … с разбитым лицом и коленками. Кажется и у татарина была похожая травма, только на другом участке тела. Это были последствия неумения обращаться с тормозами американских велосипедов, которые им выдали в Миннеаполисе. Тормоза на таких великах мертвые и тормозить на сколь-нибудь приличной скорости надо вначале на заднем колесе. А они вдарили по тормозам на первом. Ленка перелетела через руль, мне подробно расписал это Вася, татарин тоже свалился каким-то образом с железного коня по той же причине. Там для них был устроен “потлак” типа шведского стола со всякими салатами. Мы с колей тоже откушали, конечно. Коля сделал несколько фотографий, но, похоже, я их окончательно утратил. Вася Петухов сделал три фотки, сохранившиеся у меня. Две из них, где я в какой-то шведской майке и на одной – в робе пожарного фотографируюсь на фоне пожарного трака, а вторая – с купания где-то по пути в каком-то горном потоке.
Помню, Коля устроился работать в ателье какого-то фотографа. Был на подхвате, типа зарядить плёнку, что-то ещё, я не вникал. Однажды мы с ним ездили к семье, где мужчина тоже был фотографом, показывал свои изданные книги. Мы хорошо поели, попили винца, помню, во время обеда, точнее когда уже ели десерт, фрукты, то парень бросал кожурки от бананов прямо себе за спину. С террассы, не глядя. Поймав мой недоуменный взгляд, он объяснил, что это для енотов, ракунов то бишь. Ещё запомнилось, что у его жены лежала книжка Экзюпери “Маленький принц” на французском. То ли она учила язык, то ли что, только я взял книжку и стал читать вслух. Заработал аплодисменты. Они не ожидали, что я так хорошо знаю французский.
Был один эпизод, когда Джойс привезла нас в какое-то кафе с терассой, мы что-то поели, выпили по бокалу пива, а она с нами распрощалась, так как ей надо было в Университет, она там работала администратором каким-то. А у Коли была полная сумка банок пива. Он открыл банку сначала мне, потом себе. Не успели мы пригубить даже, как появилась официантка и сказала, что этого делать нельзя и у нас будут неприятности. Поскольку Джойс уже расплатилась за нас, то мы покинули заведение, нимало не устыдившись, правда перед этим зашли в туалет, взяли там светло-коричневых салфеток, чтобы оборачивать банки с пивом. Демонстративно хлебать пиво и вообще спиртное на публике нельзя, но если сосуд в пакете или в бумаге, то полицейский не может интересоваться что мы пьём. То есть приличия главное чтоб были соблюдены. Поэтому по паре ещё баночек мы приговорили на скамейке на набережной, называющейся уотрефронт в Америке.
Часто у нас пути расходились. Когда я, например, ездил к Стиву Бонкоски, то он пригласил меня и Колю на концерт Джеймса Коттона. Я не помню почему Коля не пошёл, и Стив пытался продавать билет у входа. У него ничего не получилось, потому что зал был на две трети пуст. То ли 10, то ли 12 долларов пропали. Кстати пиво там продавали по пятёрке. В магазине бутылка стоила доллар, наверное максимум. Концерт был мне не очень по вкусу, Стив восхищался и алодировал, я из вежливости тоже, но блюзовый губной гармонист – это не совсем моё.
Из совместных событий запомнил поездку в индейскую резервацию, от которой остались сложные впечатления. Мы сфотографировались с учительницей, знакомой Джойс, поручкались с двумя парнями, одетыми в головные уборы из перьев, мокасины и широкие кожаные штаны. На груди у них, как и положено, были ожерелья с клыками каких-то зверей. Но атмосфера там была какая-то подспудно враждебная. Хотя они были приветливы, но потом я понял почему у меня сложилось такое впечатление. Никто из них не улыбался. Может быть потому, что спиртное на территории резервации категорически запрещалось продавать, как и привозить в каком бы то ни было виде сюда, о чём висели объявления.
Ещё помню, ходили в гости к двум молодым женщинам. То есть в дом одной, которая пригласила в него другую. Коля подарил хозяйке какой-то плакат с петухом. Она удивилась такому вниманию и даже сказала что-то в стиле, что это было неожиданно. Конечно, по идее надо было бы принести им бутылочку своего вина, пусть и из разряда подешевле, но мы тогда считали каждый цент и тратить свои совсем не желали. Хозяйка и её подруга угощали нас каким-то незамысловатым салатом и бутылкой сухого на четверых. Для закалённых водочкой русских гостей это было слону дробинка, конечно. Хозяйка намёк поняла и выкатила вторую бутылку.
Разговор пошёл чуть веселей, в основном с моим участием, потому что Коле трудно было вести с его ограниченным английским словарным запасом полноценную беседу. Он только поддакивал, да вставлял каки-то небольшие фразы. Я помню, что по сути он вставил из разряда чего-то подлиннее только одно наблюдение по поводу того, как человек замечает, что переезжает из Дулута в Супириор, так как шины автомобиля издают совершенно другой звук, отличный от шоссе, когда въезжаешь на мост между этими “городами-близнецами”. Кстати, только переехав в Монреаль, я узнал, что эти два порта являются точками большой судоходной артерии – Морского пути Святого Лаврентия. Сейчас я вот больше 20 лет живу примерно в километре от этого пути из Атлантики в Великие озера и обратно (см. карту).
Конечно, и второй бутылки было мало и Коля прямым текстом заявил, что надо бы добавить. В результате потом явилась третья, и, наверное, четвёртая бутылка, что для нас с Колей было в самый раз на душу населения. А вот девушки наши были сильно навеселе. Потом, когда одна из них довезла-таки нас на своей машине до дома Джойс, благо было ехать недалеко, я позвонил на другое утро этой женщине, что нас принимала в качестве хозяйки, чтобы поблагодарить за приём. Она сказала, что главное удовольствие получила она (the pleasure was all mine – или как-то так). Потом рассказала, что её подруга никогда в жизни не была такой пьяной, как вчера вечером. То есть мероприятие удалось!
Коля был в августе 1990 года в Америке второй раз, поэтому уже знал про систему оптовых магазинов типа “Клуб Сэма” или “Костко“. А для меня было сюрпризом оказаться там и увидеть цены. Но отвезла нас туда не Джойс, а какой-то её знакомый с пикапом, который привёз в кузове к ней домой велосипед для Коли. Он то ли предложил нам прокатиться, то ли ещё что-то, только в середине прогулки на его траке Коля запросил поехать в такой магазин. В который именно не помню, осталось в памяти только приветственная надпись на фасаде – Welcome Canadians! Дулут совсем недалеко от Канады, что и явилось решающим фактором выбора Виннипега в качестве нашей с Мариной иммиграции в 1998 году. Наша дочь тогда училась в Дулуте, в колледже Св. Схоластики. Но это -другая история. А в магазине мы ходили с широко открытыми ртами, разинутыми на цены. Я не помню, купил ли что-то, а Коля закупился хорошо. Помню только, что он взял с полсотни батареек формата АА и, кажется, ленту “скотч”. А я увидел, что портативный ксерокс Кэнон стоит 300+ долларов, (в других местах 400 и даже 500). В России такую штуку можно было загнать за несколько десятков тысяч рублей, ещё полновесных, советских. Минимум за 30 000, а может и за 40 000. И его-то я куплю с помощью Джойс, и привезу в СССР. И спалю нафиг, воткнув в розетку на 220 вольт мимо трансформатора 220-110, который стоял рядом. Я просто не ту вилку взял. Но, опять же, это другая история. А об этой я рассказал потому, что когда мы приехали с покупками, а может и я что-то по мелочи взял, Джойс была очень недовольно, так как решила, что этом мужик нам всё купил на свои деньги, что на самом деле было не так. Мы заплатили своими наличными, а он предоставил на кассе свою членскую карточку. Она этого не знала, сказала ему что-то резкое, типа, что эти двое – её ответсвенность, а он ей ответил в таком же стиле, довольно невежливо, как я мог судить. Он быстро уехал, а Коля объяснил, что она не права, так как деньги были наши. Но было уже поздно, мужика того простыл след и мы его больше никогда не видели, да и все равно нам было. Мы не переживали.
Вот чего Коле никогда не надо было ни у кого занимать, так это предприимчивости. Когда он организовал фотостудию при Союзе журналистов Карелии, то откровенно говорил: “Общественные фонды в СССР существют для того, чтобы их доить!” И не упускал случая купить на безналичные деньги фотоаппараты, например. Камерой Киев среднего формата я успешно и бесплатно пользовался, например. А стоила она чуть ли не 300 рублей. Не говорю даже о фотоплёнке, которая закупалась большими бобинами в которых её вмещалось километр, наверное. Или о фотобумаге любого формата. А в Перестройку он вообще развернулся так, что мог бы преуспевать и стать долларовым миллионером. Зеленый змей сгубил, однако.
Желательно было выступить перед какой-либо аудиторией в Америке, что я и сделал, рассказывал в школе о советской жизни и меня спросили: а) все ли носят такие модные туфли, как и я и б) есть ли в СССР “лимоз”. Слова я не знал и учитель мне подсказал, что спрашивают про лимузины. Потом я написал для офиса Сороса отчёт о встречах, об этом выступлении и т.п. Хватило на несколько страниц. Событий-то на самом деле было много.
Несколько апдейтов от 31 марта 2020 года.
Подробности о смерти Коли с тех пор мне рассказывали не раз. Последний раз – в июле 2018 года – петрозаводский фотограф Виталий Голубев, друг Коли и хороший знакомый его вдовы Любы, с которой он поддерживает контакт. Я его с женой встретил случайно в торговом центре “Лотос Плаза” на Древлянке. Он рассказал, что в последнее перед смертью время Коля зашибал очень сильно, причём пил всякую гадость и один раз пригласил Виталика в какой-то шалман, где предложил выпить что-то такое, что чуть не вывернуло кишки приглашённого наизнанку. Виталик тогда подтвердил, что в очередной день его запоя кто-то из собутыльников, или несколько их, чуть ли не принёс Колю в их квартиру на ул. Ровио. Положили бесчувственного в коридоре и ушли. Поскольку Люба была уже достаточно измучена этими пьянками, она просто не встала с постели и позволила ему лежать там до утра, думая, что проспится, как не раз, видимо, уже бывало до этого. Утром нашла его бездыханным.
В 2016 году мы виделись с Борисом Конановым, с оператором и фотографом, с которым работали вместе на Карельском ТВ и в Петронете, вспомнили Корпусенко. Боря рассказал, что Коля повесился, поругавшись с женой. Потом я спросил других людей об этой версии Бори, но никто её не подтвердил, тем более что к словам его, как я понял, надо относиться с большим недоверием. Ведь он и про Колю Крашенинникова говорил, что тот задохнулся от выхлопных газов в гараже примерно в 2010 году, тогда как дело было не зимой и как же быть с тем фактом, что женщине, с которой он был в то время, ничего не было, в том смысле, что она не пострадала совсем? Потом человека три подтвердили, что у Крашенникова, тоже запившего в последнее время и сильно набравшего вес, просто отказало сердце. Последний, с кем мы вспоминали Колю, был Аркадий Злочевский. Мы с ним выпивали в кафе на пр. Маркса в июле прошлого года и он был на похоронах Коли и знал о его последних годах жизни. Он лишь подтвердил стандартную версию смерти от перепоя, возможно палёным алкоголем.
С альманахом “Сердоболь” ни я ни Саша больше не контачим. Его издатель, некто Рыстов, окончательно съехал с глузду и стал каким-то отвратительным то ли коммунистом, то ли анархистом, то ли просто ватником. Или всегда был, неинтересно.
Мамы нет больше с октября 2014 года.
О Джойс я ничего не слышал с июля 2014 года, когда она написала, что её муж Клифф умер, сама она перенесла операцию на шейке бедра, ей стало трудно ходить и управлять машиной, поэтому дом на Кэтскил стрит в Дулуте она продала и переселилась в резиденцию для пожилых в Дулуте.
Впрочем, письмо в архиве сохранилось:
I am now living in a large seniors’ apartment building near the university. I moved here in February and love it! I have a large 2-bedroom apt. on the 3rd floor where I have an incredible view of the lake. I watch the ships come and go with their cargo, and sailboats go by also! It is very convenient for me. My house is for sale – but no takers yet. Cliff died almost 3 years ago, and it was too much to take care of a house. My oldest daughter, Paige, and her husband (formerly living in Mpls – remember?) sold their house some years ago and now live in a huge motor home. They are presently parking at the lake cabin for the summer, which they enjoy. They will leave in the fall and make their way to Florida for the winter. It seems my travels to Russia are now over. I miss these annual visits – but so many photos, etc. that remind me of all the trips and great people I have met. We had fun, didn’t we?
Поскольку свой профиль в Фейсбуке она убрала по какой-то уже не помню причине, то мы больше не переписывались никак. На тот мейл я ответил, конечно, написал ей подробно о своём житье-бытье. Сейчас ей должно быть года 93, она ровесница мамы и королевы Елизаветы. Вполне возможно, что жива. Я помню, когда в 1990 году мы навещели её отца в доме престарелых где-то под Дулутом, тому было под 100 лет, 97 или больше и умер он, может и в возрасте за 100 лет. То же и её мать, дожила, возможно, до стольника.
Update as of July 25, 2023. Джойс умерла три года назад, в возрасте 91 года, что я знаю уже несколько месяцев. Вот некролог
Obituary of Joyce Marilyn Benson
Joyce Marilyn Benson. 1929 – 2020
Joyce Marilyn (Iverson) Benson, 91, passed away peacefully in her home on November 10, 2020, surrounded by family. She was born on July 16, 1929 in Cloquet, Minnesota to Juella and Ingwald Iverson. She married Clifford Benson in April 1949 who preceded her in death in 2011. Joyce is survived by her three daughters, Paige (Bob) Riewe, Pam Benson, and Paula (Tom) Shaw; her grandchildren, David (LeJoy) Riewe, Brett (Jen) Riewe, Ty (Jen) Severson, Jamie (Jeff) Burton, and Tomie Shaw and 3 step grandchildren; seven great grandchildren, ten step great grandchildren and one great great granddaughter. She will be remembered as an activist, an organizer, and a world leader for women’s rights. Joyce’s philosophies were very forward-thinking and she lived her life on the cutting edge of progress. Up until her health recently deteriorated, she remained active in many of the organizations she had been involved with throughout her lifetime.
Когда мы говорили с Виталиком, то вспомнили об огромном архиве фотографий Коли, который все эти годы недоступен никому. И если раньше был какой-то сайт, где можно было посмотреть с десяток работ Коли, теперь Гугль выдаёт на его фамилию-имя и ключевые слова “фотограф”, “Петрозаводск” и т.п. не больше пяти ссылок. Фотографий практически нет. Тогда я сказал, что это очень обидно и жалко, что вот ведь выкладывает же дочь Бориса Семёнова архив отца в Контакте и на Фейсбуке. А Боб, как мы его звали, пусть дочь на меня не обижается, сильно уступал по фотографическим талантам Коле. Виталик тогда со мной согласился и подтвердил, что архив весь цел, что он сам помогал потом вдове перевозить его. Я предложил, совершенно безвозмездно, конечно, сканировать негативы и карточки, то есть всё цифровать, без всяких претензий на публикацию, разве что с разрешения вдовы. Ну, даже если не разрешит, мне будет ностальгически приятно вспомнить те годы и полюбоваться на снимки очень талантливого фотографа и некогда моего друга. Виталий сказал, что у Любы есть страничка в Контакте, чтобы я ей написал и предложил это сделать. Я зашёл на страницу и увидел, что она открывается только для друзей даже и для сообщения. Отправил Любе просьбу задружиться. Она осталась без ответа. Видимо есть какие-то недобрые чувства по отношению ко мне, не знаю. Так что, похоже, никто не увидит фоток Коли в ближайшие годы.
И есть один очень любопытный момент. Когда я сегодня, 31 марта 2020 года смотрел в поисковиках, что осталось от Коли в сети, то увидел вот эту фотографию.
Она опубликована на аукционном сайте “Богема арт ру” и торгуется, причём довольно давно, за 7500 тыс. рублей.
Апдейт от 25 июля 2023 года. За фото хотят уже 9000 руб.
Значит ли это, что архив распродаётся потихоньку?
Апдейт 2 Небольшая поправка. Сайт с фотографиями Коли всё-таки нашёлся здесь http://korpusenko.karelia.ru/ Апдейт от апреля 2022 – больше сайта нет. Стёрт окончательно.
Ещё свежак с распродаж наследия Коли.
Насчёт того, что “не стыдно такое писать”. Почему мне должно быть стыдно за факты? Должно быть стыдно комментатору, потому что как объяснить, что фотографии выставлены на аукцион? Это же не пиратские дела, всё вполне официально, значит разместил правообладатель. Вот что пишут на сайте:
Работа в хорошем состоянии, без авторской подписи. На оборотной стороне печать – «Фото Николая Корпусенко». Работа происходит из частной коллекции. Галерея предоставляет сертификат подлинности по запросу.
Другого обладателя прав, кроме вдовы нет. Не станете же вы, комментатор, утверждать, что Коля сам пытается продавать свои фото из лучшего мира. Спустя столько лет… И потом, я написал, “видимо”. Если будет представлено разумное объяснение, готов сделать апдейт и написать, как фотки попадают на аукцион и кто их продаёт. Из какой частной коллекции она “происходит”.
Кстати, по размышлении, фразу про то, что “старается сделать копеечку” я снял. Хотя всё указывает на то.
Обычно я не отвечаю на анонимные комментарии и баню навсегда и наглухо, но у меня есть подозрение, что это пишет человек, хорошо знающий настоящее положение дел. Как всё было на самом деле. Возможно и сама вдова.
Апдейт от 20 августа 2023 года. Нет, невозможно. Вдова не может находится в штате Вашингтон. А моя б/у не только может, но и находится. Всё стало ясно.
И ещё – когда «автор» пишет гадости и смакует такого рода сплетни, единственное, чего он достигает, – подтверждает, снова и снова, свое чувство неполноценности
Да, чувство неполноценности комментатора так и прёт. Грустно, что ты не удержалась, М.А. Не ожидал. Думал, что ты навсегда в прошлом и больше о тебе никогда не услышу, но вот явила-таки миру фрустрацию своим существованием. Ну, живи дальше.
Небольшая поправка. Сайт с фотографиями Коли всё-таки нашёлся здесь http://korpusenko.karelia.ru/