Когда я начинал учить испанский. Май 2011.



Несколько недель назад, в ходе изучения испанского языка, я решил, что пора уже приступать к «домашнему чтению». Был у нас на инязе такой предмет, к которому, правда, приступали на втором, кажется, курсе, после того, как на первом набирали достаточный словарный запас и крепили основы, чтобы можно было внятно рассказать о том, что прочитал преподавателю, который забирал у тебя книжку и рассказывать приходилось по памяти. Преподаватель мог проверить, действительно ли ты читал сдаваемое, взяв наугад какое-нибудь слово позаковыристей и спросить его значение.
Моя память изумительна даже и для меня самого, то есть я не перестаю ей изумляться, в том смысле, что  помню, например, как  сдавал преподавателю французского Николаю Егорову сто страниц книжки Виктора Гюго (название произведения, каюсь, забыл) и он меня спросил, что означает глагол « végéter » (а означает он «прозябать» и я это знал!).
Помню, что на третьем или четвёртом курсе, когда сдавали чтение на английском, другой преподаватель, Владимир Прозоров, сейчас по-моему проректор педагогической академии, то есть в бытность мою педагогического института, спросил, что значит bombastic и я опять же знал, что это означает «помпезный» и так далее. И даже книжку, которую сдавал Прозорову помню. Это был роман The Second Window Робина Моэма (Robin Maugham), да-да, ничем не знаменитого племянника знаменитого сильно Уильяма Сомерсета.
Я балдею, дорогая редакция, от своей памяти!  
Как любила говорить мама Наполеона – Pourvu que ça dure (Лишь бы это длилось).
Моя матушка, похоже, передала это свойство: избирательно запоминать отдельные эпизоды далёкого прошлого памяти мне вместе с генами: ей ничего не стоило вспомнить фамилию и дать описание человека, который, скажем, умер 65 лет назад, или нарисовать картину события такими яркими мазками, как словно бы произошло оно вчера.  
Но я отвлёкся от испанского.


Так вот, для домашнего чтения (увы, на работе я могу только слушать, но никак не читать) я решил взять знаменитый роман колумбийского писателя, лауреата Нобелевской премии, Габриэля Гарсия Маркеса. Дальше будет много букв, «Сто лет одиночества», написанный в 1967 году. Оригинал романа быстро отыскался в сети в формате ПДФ, а для ускорения чтения я решил сгрузить французскую версию и расположить колонки оригинала и перевода рядом, как не раз делал с романами Макьюэна, например. Правда там, соответственно, язык английским был.


Но не тут-то было. Французский перевод как-то не находился в бесплатных местах. Зато русский нашёлся сразу. Ну, подумал я: на безрыбье и сам раком станешь, давай сгрузим русский. Сгрузил и обнаружил, что а) перевод хороший, наверное, для тех, кто никогда не прочитает роман в оригинале б) перевод, как бы это сказать помягче, не совсем верный. Приврано малёхо. Добавлено. Приукрашено. Щас разберу несколько случаев.
            Тут как раз подоспел английский текст – нашёлся где-то. Французский я взял в местной библиотеке, где он стоит, почему-то на букву «Г» а не на «М». Когда спросил у библиотекаря почему, получил в ответ лишь недоумковое пожимание плечами, соответствующее у нас в Квебеке фразе: «Aucune idée ». То есть: «Без понятия».  Андрей Макин у них, видите ли на «М» стоит: допёрли, что Макин – это фамилия, а что близкий им по языку Маркес – не дошли умом. Ну куебеканцы, что возьмёшь!
            Ну да ладно. К делу. Показываю, как русский читатель вынужден читать то, что писатель, в общем-то и не писал.
           
            Случай первый, читаем у Г-Г Маркоса самое первое предложение.


Muchos años después, frente al pelotón de fusilamiento, el coronel Aureliano Buendía había de recordar aquella tarde remota en que su padre lo llevó a conocer el hielo.
Пройдет много лет, и полковник Аурелиано Буэндиа, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер, когда отец взял его с собой посмотреть на лед.

Сonocer значит «познать, познакомиться», потому что смотреть – это другой глагол: «ver ». Из романа дальше явствует, что маленький Аурелиано никогда льда прежде не видел – это же Латинская Америка, нету там льда даже зимой.
Если бы было написано «впервые посмотреть», то было бы именно то, что у писателя. А так из перевода не ясно, может он каждый месяц ездил на лёд смотреть. Мелочь, скажете? Отнюдь нет, потому что французский перевод этот ньюанс сохранил:
 
Bien des années plus tard, face au peloton d’exécution, le colonel Aureliano Buendia devait se rappeler сe lointain après-midi au cours duquel son père l’emmena faire connaissance avec la glace.
Потому что по-французски можно «познать лёд, познакомиться с ним». По-английски это будет так же неловко, как по-русски, поэтому переводчик выбирает слово «открыть (для себя) discover»
 
Many years later as he faced the firing squad, Colonel Aureliano Buendía was to remember that distant afternoon when his father took him to discover ice.
Но никак не просто «посмотреть», как в переводе на русский.
 
Хорошо, это было первое предложение романа и, может быть, пример не так уж убедителен. Идём дальше, гуляем по первой главе:
 
Todos los años, por el mes de marzo, una familia de gitanos desarrapados plantaba su carpa cerca de la aldea, y con un grande alboroto de pitos y timbales daban a conocer los nuevos inventos.
 
Каждый год в марте месяце у околицы селения раскидывало свои шатры оборванное цыганское племя, и под визг свистулек и звон тамбуринов знакомило жителей Макондо с последними изобретениями ученых мужей.
 
Один из страшных грехов переводчика – это «ajout », я оперирирую французской переводческой терминологией, так как учился переводу с английского на французский, что значит «добавление». Или, иначе говоря, привнесение в текст перевода элементов, которых нет в тексте оригинала. Так вот, в оригинале нет никаких «учёных мужей», а есть просто «открытия, изобретения». Изобретать может и «хищный глазомер простого столяра», если на то пошло.
 
 
И переводчики на английский и французский переводят верно, сохраняя дух и букву оригинала: 
 
Every year during the month of March a family of ragged gypsies would set up their tents near the village, and with a great uproar of pipes and kettledrums they would display new inventions.
Tous les ans, au mois de mars, une famille de gitans déguenillés plantait sa tente près du village et, dans un grand tintamarre de fifres et de tambourines, faisait part des nouvelles inventions.


И не добавляют никаких «учёных мужей», потому что их в оригинале нетути совсем.


Ещё пример:


Un gitano corpulento, de barba montaraz y manos de gorrión, que se presentó con el nombre de Melquiades…
Дородный цыган с дремучей бородой и худыми пальцами, скрюченными, словно птичья лапка, назвавший себя Мелькиадесом…
 
gorrión – по-испански «воробей». Я не готов сказать, как нужно перевести на русский это сравнение, но «скрюченного» там точно ничего нет, а воробей есть. И он сохранился для англичан и у французов, а для русских превратился в просто птицу.


A heavy gypsy with an untamed beard and sparrow hands, who introduced himself as Melquíades..
Un gros gitan à la barbe broussailleuse et aux mains de moineau, qui répondait au nom de Melquiades…


Идём дальше.


«Muy pronto ha de sobrarnos oro para empedrar la casa».
 «Скоро я завалю тебя золотом–класть некуда будет».


В оригинале говорится про то, что золота будет столько, что можно будет вымостить весь дом, конечно, имеется в виду, что вымостить полы, а может быть и двор, но складывать золото куда-то никто не предлагает. Переводчице, похоже, было лень работать. Опять же берём сначала англичан:


“Very soon we’ll have gold enough and more to pave the floors of the house,” – и полы и их мощение присутствуют.


Берём французов:


«Très vite vite on aura plus d’or qu’il n’en faut pour paver toute la maison », – та же история. Слово «мостить» имеет место быть .


Я вообще-то чувак дотошный. Смотрим дальше:


Lo único que logró desenterrar fue una armadura del siglo XV con todas sus partes soldadas por un cascote de óxido….
Но единственным, что ему удалось извлечь на белый свет, были покрытые ржавчиной доспехи пятнадцатого века.
На самом деле доспехи у Маркеса слиплись от ржавчины, как бы спаялись вместе, а не просто покрылись ею. И вы, наверное, догадались, что как англичане:


The only thing he succeeded in doing was to unearth a suit of fifteenth-century armor which had all of its pieces soldered together with rust,


так и французы:


La seule chose qu’il réussit à déterrer, ce fut une armure du XVe siècle dont tous les éléments étaient soudés par une carapace de rouille.


этот ньюанс верно и точно перенесли для своих читателей.


Потом видим, я уже сокращаю:


antes de conseguir una ruta de enlace con las mulas del correo.
пока наконец не вышел к почтовому тракту.


Стоит ли говорить о том, что в оригинале нет никакого «почтового тракта», а есть просто дорога, по которой шли мулы с почтой. Мулы исчезли напрочь из русского перевода, И вы уже догадались, что благополучно сохранились в английском:


he found a route that joined the one used by the mules that carried the mail.


и французском:


avant de pouvoir faire route avec les mules du courrier.


Ну и последний пример, тоже короткий, я просто отсекаю ненужные для моей иллюстрации части предложения, не влияющие на контекст:


A pesar de que el viaje a la capital era en aquel tiempo poco menos que imposible…
Хотя добраться до города было в те времена почти невозможно.
 
Помилуйте, это ж просто халтура! До города-то, наверное, всё-таки можно было добраться худо-бедно, а вот до столицы да, почти невозможно. И у Габриэля Гарсии таки речь идёт о столице! Почему добросовестные переводчики сохранили столицу у себя, цитирую: 
 
In spite of the fact that a trip to the capital was little less than impossible at that time
Bien que le voyage jusqu’à capitale fût en ce temps-là presque impossible…
 
а переводчица на русский, даже не хочу смотреть на фамилию, помню просто, что баба какая-то, лажает по всем фронтам? И ведь я взял лишь первые страниц пять!
 
От чего это идёт?

От вполне обоснованной уверенности в том, что русский читатель никогда в жизни своей не будет сравнивать текст с оригиналом? Отчасти да, потому что в Штатах, Канаде, Испании, Латинской Америке, да и во Франции полно народу, кто может читать и на французском и на английском и испанском (в разных сочетаниях), а в русскоязычном читательском ареале таковых ничтожные доли процента.
 
Ну а мораль? А нет никакой морали. Просто забросил я русский перевод как неблагонадёжный и не годящийся для образования, и сравниваю оригинал с английским и французским текстами.


Мелкие несоответствия нахожу и тут и там, но они совершенно незначительны. К тому же время от времени лезу в сетевые словари и уточняю значение слова, употреблённого в оригинале.

Прочитал две главы уже.

Почти.

Апдейт от 1 июня 2020. Я не помню, сколько я прочитал, но помню, что много. Один словарь составил сотни слов. Они все лежат в памяти, где-то на задней горелке. Придёт время, если придёт, буду вытаскивать их помаленьку в память оперативную.

Leave a Reply