| В моём сериале прогулок от места прошлой публикации к следующему я уже довольно близко подошёл к речке, о которой мог бы легко написать сотню страниц. Хотя речушечка не представляет из себя водной стремнины длиною даже и в километр. Правда, надо сказать, я никогда и не измерял её длину. И если говорить о речке Вакко, которую мы, впрочем, никогда так и не называли, в народе и среди детворы Тункала, где я рос, она проходила под именем “Парковская речка”, то у неё есть начало – озеро Айранне, которое мы тоже называли “Парковским”, и конец – Ладога. Точнее залив Вакколахти. Похоже, что по части нахождения топонимов Вакко в одном месте город чётко держит мировую пальму первенства и рекорд Гиннеса. | In my series of walks from the last publication to the next, I came pretty close to a river that I could easily write a hundred pages about. Although the little river is not even a kilometer long. The truth is, I have never measured its length. And if we are talking about the Vakko river, which we have never called so. All the adults and children of Tunkala, where I grew up, called it “Parkovskaya Rechka” (The Park River). It began in the Airanne Lake, which we also called “Parkovskoye Ozero” (The Park Lake)”, and ended in the Ladoga. More precisely, the Vakkolahti Bay. It seems that the city clearly holds the palm of the world and the Guinness World Record for collecting Vakko toponyms in the same place. |
| Я видел эту речку на протяжении, легко могу сказать, почти шестидесяти лет. И она, в принципе, осталась такой же, какой была во времена моего детства. Там по-прежнему много рыбы и растительности по берегам. Кувшинки, лилии, щурята. которых мы ловили на травяную петлю и на спиннинг и били проволокой, вот это всё остаётся неизменным в веках, за исключением битья щурят проволокой, конечно. Хотя немногим из нас удаётся хотя бы один из этих самых веков прожить. Очень немногим даже. Я вот хотел бы, но вы же знаете про то, как можно рассмешить бога (если он есть). Сообщить ему о своих планах в Фейсбуке. | I have seen this river for, I can easily say, for almost sixty years. And it’s basically stays the same as it was when I was a kid. There are still plenty of fish and vegetation along the banks. Lilies, nénuphars, pikeminnows which we used to catch on a grass loop and on spinning and beat it with a wire, that’s all remains unchanged through the ages. Except for the small pikes beating with a wire, of course. Though few of us manage to live through one of those centuries. Very few even. I wish I could, but you know how you can make God laugh (if he exists). Let him know your plans on Facebook. |
| Ну, для начала, давайте хотя бы к речке подойдём. Прямо от того дома, что я живописал в прошлой публикации – Крепости Анни. А для полноты впечатлений открутим наше существование на 120 лет назад. Не забываем, что мы идём от дома “Крепость Анни”, построенного в 1939 году и шагаем во времени, условно обозначенном началом 20 века. | Well, for starters, let’s at least go to the river. Right from the house that I described in the last publication, the Anni’s Castle. And for the fullness of the experience let’s take our existence back 120 years. Do not forget that we are walking from the house called in Finnish Anninlinna, built in 1939, and we step in time, conventionally marked by the beginning of the 20th century. |
| Но сейчас мы в парк не пойдём. Мы свернём налево, не доходя до железнодорожной линии, ппройдём к устью речки и перенесемся в 1960е годы. Когда мне было от 6 до 8 лет, максимум 10 лет. | But we’re not going into the park now. We’ll turn left before we reach the railroad line, walk to the mouth of the river, and go back to the 1960s. When I was six to eight years old, ten at the most. |
| Я был браконьером, можно смело сказать, с младых ногтей. Моим самым первым опытом было убийство. Не пугайтесь, не людей, а щурят. С помощью проволочных сабель. У железнодорожного моста в определенное время года, весной или осенью, толпа щурят размером от пятнадцати до пятидесяти сантиметров пыталась подняться из Ладоги в Айранне и потом, очевидно, в Кармалан-ярви (Хелюльское озеро). Проход под этим мостом, и так достаточно узкий, заваливался ещё и камнями, поэтому щурятам приходилось идти практически по поверхности, и они были очень хорошо видны. По обеим сторонам этого прохода стояла толпа шпаны типа вашего покорного слуги, и рука шпаны колоть, то бишь бить импровизированной саблей из жёсткой проволки отнюдь не уставала, в отличие от героев «Бородина». Били с азартом, часто перерубая бедных невыбившихся в крупные хищников надвое, набивали вещмешки, сумки, а кто и картофельные мешки. Но такой ход продолжался, может быть, один день весной и другой осенью, во всяком случае я принимал участие в подобной бойне один только раз. Но делать это можно было далеко не каждый год. Уровень воды в Ладожском озере, и, соотвественно, в озере Айранне и речке Вакко меняется чуть ли не каждый год. В большую воду рыба проходит туда и сюда беспрепятственно и даже, бывает, речка течёт вспять, не в Ладогу, а в Айранне и Кармалан ярви (Хелюльское озеро). | I’ve been a poacher, you could say, since I was a baby. My very first experience was murder. Don’t be alarmed, not people, but pikeys. With wire sabers. Near the railway bridge, at certain times of the year, in spring or fall, a crowd of pikeys ranging in size from fifteen to fifty centimeters tried to go up from Ladoga to Airanne and then, apparently, to Karmalanjärvi (Helulskoye Ozero) or Helylä Lake. The passage under this bridge, narrow enough as it was, was also blocked with stones, so the pikes had to swim practically on the surface, and they were very visible. On both sides of the pass there was a crowd of punks like your obedient servant, and the punks’ hand was not tired to beat with a makeshift saber made of hard wire, unlike the heroes of “Borodino”. They beat with gusto, often cutting the poor predators doomed not to become adult pikes in two. We stuffed with fish our rucksacks, bags, and some even potato sacks. But such a move lasted maybe one day in spring and another in fall; anyway, I only took part in such a massacre once. But it was not possible to do it every year. The water level in Lake Ladoga, and, accordingly, in Lake Airanne and the Vakko River varies almost every year. During high water, fish pass here and there unhindered and even, sometimes, the river flows backwards, not into Ladoga, but into Airanne and Karmalanjärvi. |
| Но бывают годы, в частности лето 2016 (снимки выше), что остаётся только тонкая струйка воды, по которой рыба с невероятным и необъяснимым упорством ползёт вверх почти на брюхе и, конечно, становится лёгкой добычей таких разбойников, какими мы были в детстве. | But there are years, in particular the summer of 2016 (above), that only a thin trickle of water remains, along which the fish with incredible and inexplicable persistence crawl up almost on their belly and, of course, become easy prey for such rascals, as we were in our childhood. |
| На снимке 1950х годов мы видим, насколько высокой была в тот год вода в Ладоге. Видимо на снимке весна, возможно лещ шёл на нерест в озеро Айранне и горожане массово его ловят. | On the photo of 1950s we can see how high was the water in Ladoga that year. Apparently the picture shows spring, probably bream were going to spawn to Airanne lake and the townspeople were catching them in mass. |
| А в июле 2018, (снимок выше) воды больше чем в 2016 году метра на полтора, если не больше. Или в 2012, когда перестраивали Карельский мост и построили дамбу для пешеходов, что на снимке справа. Правда теперь о проезде на лодке из Ладоги в Айранне даже по большой воде можно забыть. Разве что резиновую лодку можно перетащить. Этот сляпанный наспех мост из бетонных никакой возможности проехать под ним не даёт. | And in July 2018, (picture above) the water is more than in 2016 by a meter and a half, if not more. Or in 2012, when they were rebuilding the Karelian bridge and built a causeway for pedestrians, which is on the right in the picture. But now you can forget about the passage by boat from Ladoga to Airanne, even at high water. Unless a rubber boat can be dragged. This hastily made concrete bridge doesn’t give any possibility to pass under it. |
| Дальше по курсу, если идти вверх по течению реки Вакко, который, как я уже говорил, мог превращаться в направление вниз по течению, если река меняла свой курс в зависимости от уровня воды в Ладоге, находилась часть залива Вакколахти, которая, по-моему никак не называлась у финнов, потому что, я могу только предположить, никогда и не воспринималась как независимая географическая величина. Потому что была частью залива Вакко, перегороженной постройкой железной дороги. Я имею в виду тот водоём, что находится прямо под зданием “Дьякониссы” – дома сестринского ухода и городской больницы при СССР, где мне вырезали аппендикс в возрасте лет 13. | Farther along the course, if you go upstream of the Vakko river, which, as I said before, could turn into downstream direction if the river changed its course depending on the water level in Ladoga, there was a part of Vakkolahti Bay, which I think was not called in any way by Finns. For, I can only assume, it was never perceived as an independent geographical value. Because it was part of the bay, divided by the construction of the railroad. I’m referring to that body of water just below the Diakonissa building, a “a sister care home” and city hospital under the USSR, where I had my appendix cut out when I was about 13 years old. |
| У сортавальцев этот водоём, который, в принципе, составляет часть разлившейся речки Вакко, стал в один прекрасный день называться Персидским заливом. Естественно, название прижилось только у части жителей города, потому что оно в на самом деле иронично и обыгрывает фамилию хирурга Персидского, который практиковал в этой больнице. Как я уже говорил, мне здесь делали операцию по удалению воспалившегося аппендикса. Её выполняла какая-то стажёрка или молодой врач под руководством Персидского под местным наркозом, так что я всё время был в сознании и даже видел свои внутренности в отражении плафона с лампами освещения. После операции Персидский принёс меня в палату, где я лежал потом с неделю, поэтому все обитатели этой палаты решили, что он сам меня оперировал. | In Sortavala, this body of water, which, in principle, is part of the expanded Vakko River, one day became known as “Persidsky Zaliv” (the Persian Gulf). Naturally, the name stuck only with some of the town’s residents, because it is actually ironic and plays on the surname of the surgeon Persidsky, who practiced in this hospital. As I said before, I had an operation here to remove an inflamed appendix. It was performed by some trainee or young doctor under Persidsky’s direction under local anesthesia, so that I was awake the whole time and even saw my insides in the reflection of a plafond with light bulbs. After the operation, Persidsky brought me to the room where I was lying afterwards for a week or so, so all the inhabitants of that room thought that he had operated on me himself. |
| В 1983 году я сделал три снимка в устье реки Вакко. Два из них вы видите. Третий есть в галерее, что ниже. На негативах, с которых я сканировал эти фото уже в Канаде, стояла точная дата снимков – 17 июля. Как видите, вода была весьма высокой в тот год летом. | In 1983, I took three pictures at the mouth of the Vakko River. Two of them you can see. The third is in the gallery below. The negatives, from which I scanned these photos already in Canada, had the exact date of July 17. As you can see, the water was quite high that year in the summer. |
| Про эту маленькую речку у меня накопилось так много материала и так много у меня связано с ней, что понадобится больше одного поста. Так что, как говорится: “Продолжение следует”! Следите за моим блогом. В галерее ниже вы найдёте, в хронологическом порядке все фотографии, приведённые ранее плюс много других. Здесь показывается подход к речке со стороны улицы Ленина, бывшей Ратушной, железнодорожный мост и так называемый “Персидский залив”. Река в районе деревянного моста “Ваккосилта”, вид на Тухкаланлампи, ныне практичеки заросшее озерцо, на котором я катался на коньках в возрасте лет 4х и потом подростком ловил на спиннинг щук, будет описан отдельно. | I have so much material accumulated about this little river and so much linked to it through my young life that it would take more than one post. So, as they say, “To be continued”! Keep an eye on my blog. In the gallery below you will find, in chronological order, all of the photos you saw above plus many more. The gallery shows the approach to the river from Lenin Street, formerly Raatihuoneenkatu or City Hall Street, the railroad bridge and the so-called “Persian Bay”. The river in the area of the wooden bridge “Vakkosilta”, the view of Tuhkalanlampi, nowadays practically an overgrown lake, where I skated at the age of 4 and then as a teenager caught pikes on spinning, will be described separately. |
Right, thanks. I am aware of the City Hall Street and will correct. It was the translation machine which gave the erroneous translation and I was too lazy to check.
Again an interesting blog of life in post-war Sortavala by Alex. Thank you for that. A few notes on some names of places Alex used in his text. Alex’s home village, of which he uses the name Tunkala, was originally called Vakkolahti in Finnish Sortavala. The pond between the village and the Sortavala town was called Tuhkalampi (meaning “Ash Pond” in English). After the war, when names of places names were translitterated on Russian maps in to Cyrillic letters, apparently an error in spelling was made and the letter H h) was in mistake interpreted as the letter N (n), and so Tuhkalampi was “renamed” as Tunkalampi. The new residents began to call the village of Vakkolahti respectively as Tunkala, and the original name vanished.
Before the wars, Lenin Steet was called in Finnish Raatihuoneenkatu, a correct English translation for old Finnish name would be City Hall Street. The house of City Council, City Magistrate and the local Court of Justice was located by that sreet. The name “Raatihuone” in Swedish language is “Rådhus” and in German language it is “Rathaus”