Хотя “Dictionnaire infernal (Адский словарь)” Жака Коллена де Планси, монументальный сборник сведений о дьявольщине, был впервые опубликован в 1818 году и имел большой успех, именно сказочно иллюстрированное окончательное издание 1863 года закрепило за книгой статус вехи в изучении и представлении демонов. Эд Саймон (Ed Simon) исследует эту работу и то, как в ее основе лежит маловероятный, но актуальный синтез Просвещения и оккультизма.
Астарот, из издания 1863 года “Инфернального словаря” Коллина де Планси— Source.
Там, между записью об англиканском богослове XVII века по имени Ашетон и записью о левантийской богине Астарте, описывается демон Астарот. Как изобразил его французский художник Луи ле Бретон для “Адского словаря” своего соотечественника Жака-Альбина-Симона Коллина де Планси, Астарот – это худой человек с когтями рептилии на длинных руках и ногах, передвигающийся на спине люпинового демона с массивными крыльями летучей мыши и змеиным хвостом.
Его лицо, описанное Коллином де Планси как лицо “очень уродливого ангела”, ле Бретон изобразил тонким и изнеженным, почти лошадиным, с презрительными и безразличными глазами, с легкой усмешкой человека, привыкшего раздавать холодные приказы. Если не обращать внимания на когти Астарота и его демоническое телосложение, его взгляд вполне мог бы принадлежать одному из интеллектуалов, которые обедали с философами Парижа эпохи Просвещения времен юности Коллена де Планси.
Не совсем неуместная связь, поскольку доминиканский инквизитор Себастьян Михаэлис, классифицировавший демонов, с которыми он сталкивался в качестве экзорциста в печально известном монастыре Луден в семнадцатом веке, связывал Астарота с новой рационалистической философией, которая только зарождалась во Франции. Астарот Михаэлиса был своего рода адским Рене Декартом, который увлекал монахинь и священников Лудена пагубными призывами к эпикурейству и лозунгами в стиле “Делай, что хочешь”. Возможно, для Коллена де Планси, родившегося почти два столетия спустя среди конвульсий революции, худой, рептилоидный демон с аристократической осанкой все еще представлял некоторые опасности нового учения, поскольку Астарот “охотно отвечает на вопросы, которые ему задают о самых тайных вещах, и … его легко навести на разговор о сотворении мира”.
Астарот – удобный символ для странностей этого словаря, поскольку демон представляет собой смешение культурных сил: рационализма и суеверия, систематизации и оккультизма, Просвещения и романтического движения. Когда “Словарь” был впервые опубликован в 1818 году, де Планси был послушным учеником нового рационализма, задавшегося целью составить каталог того, что называлось “отклонениями и зародышами или причинами ошибок”. Однако по мере работы над последующими изданиями светский фольклорист все больше увлекался демонологией – страстью, которая в конце концов привела его в 1830-е годы к восторженному принятию католицизма. К окончательному изданию “Словаря” в 1863 году издатели могли заверить читателя, что “ошибки”, на которые ранее обращалось внимание, теперь устранены, а каталог полностью соответствует католической теологии. В предисловии авторитетно утверждалось, что Коллен де Планси “изменил конфигурацию своих трудов, признав, что суеверные, глупые верования, оккультные секты и практики … пришли исключительно от ренегатов и … исходят только от отступников от веры”.
В общей сложности, на шестистах страницах, Коллин де Планси описал шестьдесят пять различных демонов, включая таких любимых созданий Данте, Мильтона и других авторов, как Асмодей, Азазель, Баэль, Бегемот, Бельфегор, Вельзевул, Маммона и Молох. Наиболее интересным изданием текста является последнее, 1863 года, проиллюстрированное с поразительной точностью ле Бретоном, чьи блестящие гравюры в стиле Доре возвышают работу над относительной скромностью предыдущих изданий.
Когда смотришь на эти великолепные иллюстрации, то испытываешь одновременно ощущения назидательности и страха. Например, среди более мелких демонов есть “Адрамелех, великий канцлер подземного мира, распорядитель гардероба государя демонов, председатель высшего совета дьяволов”, который “являлся в виде мула, а иногда даже в виде павлина”. На иллюстрации Ле Бретона он изображен в полной помпезной славе с ослиной головой езидской версии “Ангела-павлина”. Или вот Амдусциас, предстающий в облике единорога. Перед его голосом “склоняются деревья” и он “командует двадцатью девятью легионами”.
Через несколько страниц появляется Амон, ужасное адское чудовище с шаровидными иссиня-черными глазами, “великий и могущественный маркиз адской империи”, предстающий в образе “волка со змеиным хвостом…”. . . [чья] голова похожа на голову совы, а в клюве видны очень острые клыки”. Как будто лебретоновское изображение зверя было недостаточно ужасающим, Коллен де Планси напоминает нам, что это кошмарное существо “знает прошлое и будущее”.
А еще есть Эфиальт – птицекрылый, дикоглазый маленький гремлин с лицом мопса, сидящий на груди человека, как кошмар Фюзели – которого Коллен де Планси описывает всего в одном предложении, объясняя, что он происходит от “греческого названия кошмара… своего рода инкуба, который мешает спать”.
Есть Эврином, у которого “длинные зубы, страшное тело, полное ран, и лисья шкура в качестве одежды”. Ле Бретон изображает Эвринома в виде капризного, пилозубого существа, стоящего на коленях, оскалившегося на какую-то невидимую жертву, “показывающего свои огромные зубы, как голодный волк”.
А еще есть мой любимый, Белфегор, который ассоциируется со смертным грехом лени и изображается сидящим сгорбившись с насупленным лбом, напряженно сидящим на унитазе, держащим свой хвост из последних сил, пытаясь справить большую нужду.
Конечно, Коллена де Планси в “Инфернальном словаре” интересовали не только испражнения мелких демонов. Он также стремился дать наставления по истории и практической пользе более возвышенных приспешников Сатаны. Вот Асмодей, который, как утверждает Талмуд, был рожден от суккубы, спавшей с царем Давидом, но который, по мнению Коллена де Планси, был “древним змеем, соблазнившим Еву”. Похотливый Асмодей представлен как страшное трехголовое чудовище, хотя и не выше того, чтобы выполнять приказы царя Соломона (который, согласно оккультной традиции, обладал особой способностью управлять демонами), который “нагрузил его железом и заставил помогать строить Иерусалимский храм”.
Или поразмышляйте о “тяжелом и тупом демоне” Бегемоте. Напоминая о его появлении в Книге Иова, Коллин де Планси писал, что некоторые “комментаторы утверждают, что это кит, а другие – что слон”. Ле Бретон решил изобразить Бегемота в виде двуногой версии последнего, сжимающего свой волосатый, надутый живот, как некий злобный индийский божок Ганеша.
Затем появляется Баэль, “первый король ада”, у которого “три головы, одна из которых имеет форму жабы, другая – человека, а третья – кошки”, к которым ле Бретон со вкусом добавил несколько мохнатых паучьих ног.
Финикийский бог Баал, от которого происходит имя демона Баэля из словаря Коллена де Планси, был связан со всеми видами идолопоклонства и богохульства, а также послужил вдохновением для другого адского приспешника, Белзебута (или Вельзевула), доверенного советника Люцифера, чье имя встречается в записях экзорцистов от Ладуна до Салема. Поскольку Бельзебут буквально означает “Повелитель мух”, ле Бретон решил поразительно точно с точки зрения биологии изобразить этого демона в виде насекомого, с длинными щиплющими мандибулами, странными человеческими глазами и черепом со скрещенными костями на тонких крыльях. Странное правдоподобие насекомоподобного существа делает образ ле Бретона еще более ужасающим. Сегментированная грудная клетка демона-насекомого и веретенообразные руки напоминают блоху, увеличенную Робертом Гуком двумя столетиями ранее, а чудовище английского эрудита эпохи Просвещения демонстрирует, что кошмары разума и суеверия не всегда так расходятся, как нам кажется.
Эта связь между идеалами Просвещения и старым миром магии и суеверий, из которого вышли эти демоны, во многом стала буквальной благодаря фигуре самого Коллена де Планси. Он родился в 1793 году, всего через четыре года после венчающего эпоху Просвещения (или наиболее ужасного) ее события – Французской революции. Возможно, в ответ на революцию он добавил аристократическое “де” к своей неблагородной фамилии Планси. Действительно, это была не просто плебейская фамилия, а фамилия с положительно республиканскими ассоциациями, поскольку дядей Коллена по материнской линии был не кто иной, как Жорж Дантон, радикальный председатель Комитета общественной безопасности, который, как и многие его товарищи-якобинцы, в конце концов, однажды утром в месяц республиканского календаря Жермен, узрел свою голову отделенной от туловища и смотрящей вверх на лезвие гильотины.
Как и его дядя, Коллин де Планси изначально был сторонником свободы, равенства и братства, восторженным читателем Вольтера и рьяным рационалистом и скептиком; как и дядя, он в конечном итоге примирился с церковью, которую отвергал, хотя и с помощью обхода темных уголков демонологии. Как и многие демонические химеры, населяющие его словарь, Коллин де Планси представлял собой меланж из разрозненных частей. Он соединил прямолинейную логику таких людей, как Вольтер и Дидро, со хтоническими видениями поэтов-символистов и декадентов поколения спустя – Рембо, Бодлера и Верлена, которые пьяно топали под дождем по улицам Парижа, сжимая в руках свои “цветы зла” (fleurs du mal). Коллен де Планси не просто убедил себя в том, что демоны существуют, но у него появилось желание контролировать их с помощью языка, желание столь же горячее, как и у его предшественников из эпохи Просвещения – классифицировать и определять слова и идеи в словарях и энциклопедиях. Демонолог был человеком, застрявшим между логикой и верой, салоном и клубом адского пламени, который слышал крики ужасных чудовищ и писал трезвым пером натуралиста.
Фронтиспис к изданию 1863 года книги Коллина де Планси “Le diable peint par lui-même: ou, Galerie de petits romans, de contes bizarres, d’anecdotes prodigieuses” (Дьявол, нарисованный самим собой: или Галерея маленьких новелл, странных историй, удивительных анекдотов), в которой “автор” (Коллен де Планси) изображен беседующим с дьяволом в ночи.
Как и его создатель, “Словарь” охватывает интересы двух эпох. Он напоминает такие гримуары (практические руководства по магии), как Pseudomonarchia Daemonum Иоганна Вейера XVI века или Малый ключ Соломона (Lesser Key of Solomon) XVII века, а также систематизированные сборники знаний эпохи Просвещения, такие как Encyclopédie Дени Дидро. Сам проект книги неоднозначен, ведь что может быть более современным, чем словарь, и в то же время что может быть более античным, чем знания, собранные в этом конкретном словаре? Несмотря на древние и средневековые прецеденты в нескольких различных культурах (можно вспомнить Аристофана Византийского, который составил подобие словаря под названием Lexeis за два века до нашей эры), словарь и особенно энциклопедия были продуктами восемнадцатого и девятнадцатого веков. Для доктора Джонсона с его “Словарем английского языка” или Джеймса Мюррея, который в скриптории Бодлиана собрал завещание человечеству, которым является Оксфордский словарь английского языка, позитивистское знание можно было найти в процессе сбора и измерения. Словарь был трезвым, рациональным и практичным. Этимология была похожа на препарирование, еще одно нововведение эпохи Просвещения, а словарь – на анатомический театр своего рода. Для Джонсона словарь был реакцией на “речь, обильную без порядка и энергичную без правил”, он служил для усмирения лексики, поскольку его подход к языку был “сведен к методу”.
Но что тогда говорить об инфернальной версии Коллина де Планси? Является ли он словарем только по названию, или же сходство может затрагивать более глубокую жилу? В своей книге “Гримуары: история магических книг” историк Оуэн Дэвис пишет о том, что гримуары характеризуются “стремлением к знаниям и непреходящим импульсом к их ограничению и контролю” – описание, которое, безусловно, можно применить к проектам Джонсона и Мюррея. “Гримуары существуют, – продолжает он, – из-за желания создать физическую запись магических знаний, отражая озабоченность по поводу неконтролируемой и испорченной природы … священной информации”. Хотя фактически великий эксперимент Просвещения якобы должен был озарить светом рациональности тени суеверий, желание собрать всю возможную информацию является общим для гримуара и словаря. И это стремление к завершенности и всеохватности – не просто поверхностное сходство, ведь в своей одержимости словами и языком гримуар и словарь разделяют общую веру – в то, что простые словесные высказывания способны переписать саму реальность. Оба вида книг являются приверженцами платонистской философии, которая рассматривает магию слов как способную осуществлять преобразования в реальной жизни. Для лексикографа-рационалиста это означает, что владение риторикой и синтаксисом может повлиять на нашу жизнь благодаря способности объяснять и убеждать; для волшебника это означает, что магия слов способна вызывать изменения. В обоих случаях слова обладают силой, если они правильно организованы, чтобы изменить мир к лучшему или худшему.
Деталь с фронтисписа к изданию 1863 года “Адского словаря Коллена де Планси”.
В основе этой общей миссии лежит тот факт, что и магия, и разум мотивируют веру в объяснимость реальности: что в мире существует определенный порядок, и что человеческий разум может постичь этот порядок и управлять им. Является ли этот порядок сверхъестественным или естественным, в некоторой степени случайно; важно то, что в системе есть структура. Словарь Коллена де Планси может быть гримуаром, или его гримуар может быть словарем, но, по сути, различие между ними не такое большое, как можно было бы предположить.
Илан Ставанс пишет, что “словари подобны зеркалам: они являются отражением людей, которые их создавали и использовали”. Если это правда, то Dictionnaire infernal – это не только отражение Коллена де Планси, человека, который жил среди теней, но хотел их осветить, но и отражение нашего современного мира. Со своими словами, перечисленными, как демоны, с их заботой о правильном порядке и грамматике (иначе наши заклинания не сработают), словари можно рассматривать как современные светские гримуары. Dictionnaire infernal, отнюдь не являясь архаичным пережитком, напоминает нам, что резкие различия между древностью и современностью в конечном итоге мало что значат. Наш мир всегда был и всегда будет миром, преследуемым демонами. Но, с извинениями перед К. С. Льюисом, гримуары доказывают не то, что демоны существуют, а то, что их можно приручить. Если и есть какое-то утешение, так это то, что контроль над нашими демонами возможен, если мы способны назвать их, будь то сверхъестественные или рационалистические существа – и в любом случае нам понадобится словарь.
