Будут и вторые (монреальские) шаги, может быть и третьи. Пока не знаю. На 21 марта 2022 не решил.
Вот и определились с датами. 8 июня 2014 года я написал: “Практически год назад я остановил свой рассказ о первых (и вторых) шагах в «стране клёвого листа» на таких словах:
« Когда я приехал после интервью домой… и она сказала: «Job is yours if you want it». Так начался новый, поначалу сложный и интересный период в моей жизни, в конечном итоге период счастливый и плодотворный, о котором я напишу пару-пятёрочку страниц непременно, с вашего позволения.»
Таким образом, оставив шаблон написанного в июне 2014 года, в марте 2022 я редактирую, дополняю, вставляю новые картинки.
Итак, в понедельник в ноябре 1998 года я приступил к постоянной работе в фирме «Уоткинз». Началось обучение меня на позицию «оператора ввода данных» (order entry/entrée des commandes). Естественно, сразу же за мной были закреплены франкофонские клиенты, которых было, наверное, не больше 10% от общего числа. Позиция самая базовая и минимально оплачиваемая, но всё-таки 8:50 в час это лучше, чем 6:35 в секьюрити. Как это происходило технически? Клиент звонил, у меня на экране высвечивалось, на каком языке будет говорить клиент, очевидно машина определяла по номеру, из какой прповинции звонят. То есть в малеьком экранчике появлялось либо Français, чему я рад был всегда намного больше, либо English. Соответственно я приветствовал звонящего: Hi, order entry Alex’s speaking или Entreé des commandes, Alexandre à l’appareil, клиент тоже здоровался, после чего я спрашивал его «ай ди намбер», он называл, потому что номер был у него всегда под рукой вместе с кредиткой – без этого как правило, никто не садился звонить, хотя клиента можно было найти и по фамилии, конечно.
После того, как я набрал в системе этот идентификационный номер, фамилия, имя, адрес, телефон и прочие данные раскрывались, и внизу выставлялся готовый к заполнению список товаров, которые клиент желал заказать. Клиент обычно держал перед собой каталог фирмы и называл артикул товара. Я вводил его в систему, появлялось название (только на английском) и, введя количество, я видел общую сумму. После чего я повторял название товара, чтобы не ошибиться, называл цену, и так по каждому пункту. Основная сложность состояла в том, что, как я уже сказал, название товара было на английском только, и мне надо было молниеносно перевести на французский, если звонили из Квебека и говорили, само собой по-французски. Вернее даже не так. Не “перевести”, а вспомнить название из каталога.
К примеру клиент заказывает «Pure Vanilla Extract” и мне надо было произнести Extrait de vanillе pure или там, Moisturizing Hand Soup – Savon pour les mains hydratant. Дело нехитрое, но если учесть, что в каталоге было три с половиной сотни названий, то поначалу приходилось учить их и дома. Но через пару недель всё стало отскакивать от зубов, и я даже начал, пока мысленно правда, править французский каталог фирмы, потому что он был переведён, в отдельных местах, не на французский Франции, а на французский Квебека, что есть нонсенс, конечно, потому что, возьмём только один пример, а я хорошо помню, что именно так и было написано в том каталоге, вместо общепринятого во всей франко-глобо-сфере boisson (напиток) было указано breuvage, то есть в Квебеке это да, напиток (типа Кока-пепси), а во Франции – «пойло» (для скота). Французский-то в Канаде остался без изменений со времён Мольера и Лафонтена, как раз уместно вспомнить, что в знаменитой басне про ягнёнка и волка, Волк говорит Ягнёнку:
Qui te rend si hardi de troubler mon breuvage?
Как смеешь ты мутить … питьё моё?
То есть тогда «брёваж» был ещё питьём во всех смыслах, а сейчас во Франции эти понятия различаются. И даже на Гаити часто говорят на более правильном французском. Кто-то мне рассказывал, что, когда в кафе у гаитянина спросили, а что, ты, мол, будешь брать в качестве “брёважа”, то есть пойла, он ответил, что не лошадь, чтобы пить брёважи ваши, и подайте мне буасон. Но тут я отвлёкся, таких мелочей в квебекском варианте французского – тонны. Забегая вперёд скажу, что замечания по каталогу я отправил в головную контору в начале 2000 года, но учли ли они их или нет, мне была не судьба выяснить – в августе этого же года я в Уоткинз уже не работал, а с сентября и из Виннипега уехал. Рассказ об этом предстоит, но мы же шагаем в наших мемуарах хронологическом порядке.
Вы можете спросить, а что, вот так прямо и сел и стал заказы принимать? Нет, вначале мы занимались тем, что тренировались с помощью так называемых mock call – то есть «шуточных звонков». Мне был выделен один из старослужащих фирмы Уоткинз в Виннипеге Джим Колбэки (обратите внимание на фамилию, чисто английская, не так ли?) Я никогда даже и не думал ничего про его фамилию, тем более, что мы с ним плотно засели за мою тренировку и мне было не до этотого. Джим задавал мне вопросы от имени как бы клиента, я отвечал и размещал заказ. С его стороны потребовалось громадное терпении и, надо сказать. он его проявил. Ни разу ни в чём не высказал недовольства, на лицо я его не смотрел, так как он сидел позади меня, но я не думаю, что что-то подобное недовольству на лице и отражалось. Очень был Джим доброжелателен и терпелив. За примерно три недели он меня натаскал для приёма заказов очень хорошо по-английски, ну а по-французски меня никогда никто и не проверял. Люси отказалась с самого начала и слушала только разговоры меня и моих английских клиентов. Джима я один раз даже пригласил с его супругой на встречу с фирмой Амвей, он согласился, но, как умный человек, конечно не проникся этой бредовой затеей. А потом я как-то подумал, прочитав его фамилию, что она значит не что иное, как «колбаски»! На самом деле, наберите в интернете Kоlbacki и вы увидите десятки фамлий людей, которые, может, и не подозревают о славянских корнях в своей генеалогии.
Месяца через два, когда закончился мой тренинг и испытательный срок, я получил постоянную работу в компании Уоткинз. Оглядываясь назад, я думаю, что работа и жизнь там была чуть ли не самым благостным периодом моей жизни, ну, естественно до настоящего времени (напоминаю, что в 2014 году я всё ещё был программистом пейджеров в Белл), которое всё перевешивает по благостности, но шагалось к моей последней работе ой как непросто. А тогда через два-три месяца уже всё было устаканено и можно было быть уверенным в том, что если я захочу, то выйду на пенсию из этой фирмы. Но я не хотел. Я стремился пер аспера ад астрам к куда более светлому будущему.
В то же самое время мы провожали всем коллективом на пенсию некоего Глена, отработавшего в фирме сорок лет. Глену подарили за его непорочный труд кожаную куртку. Тогда я смотрел на церемонию примерки им этой самой куртки и думал: «Какая лажа – чувак оттрубил сорок лет и вот что заработал!» На самом деле я, конечно, был неправ. Глен заработал не только куртку, но и обеспечил себе безмятежную старость, которая к нему тогда ещё и не подступила. Он начал работать лет в 20, то есть ему было 60, чувак был поджар и выглядел хорошо, у него наверняка был выкуплен дом, стоивший во времена, когда он взял ипотеку, может быть тысяч десять, он был членом и активистом профсоюза, так что ни о чём на пенсии думать ему не надо было. Ну, может быть, только о рыбалке, которую он любил и о которой рассказывал.
Ещё я раза три слышал от него одну и ту же историю о том, как он воспитывался где-то в религиозном приюте, то есть дело, надо полагать, было в 1950е годы. Он, по его рассказам, за обедом то ли своровал, то ли просто спрятал кусок пирога себе в карман, намереваясь съесть его в спальне после отбоя. Был пойман настоятельницей приюта, которая повела его на кухню, поставила перед ним целый круглый пирог и приказала его есть. Он давился, плакал, ел, потом блевал и с тех пор пирогов не ханычил в карманы. Судя по тому, что Глен рассказывал эту историю только при мне три раза, это было его самое крутое приключение в жизни. Как большинство канадцев такого уровня, он был крайне примитивен в своих мировоззрениях. Мне рассказывали, что какое-то время в виннипегском Уоткинзе рядом с ним работал китаец, которого Гленн буквально задрочил приставаниями. Когда, например, тот садился ланчевать, подогрев свою коробочку в микроволновке на общей кухне, Глен устраивался за тот же стол и справшивал: «Что ты ешь, собаку какой породы?»
К тому моменту, когда я устроился работать в «Уоткинз» китайца уже давно не было, да и со мной такой номер не прошёл бы, конечно, потому что китаец работал с ним на упаковке и, судя по рассказам коллег, слабо говорил по-английски Я работал на телефоне и говорил, в принципе, хорошо (а иначе бы меня и не взяли бы). Да, по-английски с небольшим акцентом, плюс отлично общался с клиентами на французском на недостижимом для местных уровне. То есть Глен уловил, что если он вступит со мной в прямую конфронтацию типа той, что он проделывал с китайцем, то получит отлуп и понесет репутационные потерти, если кто-то из коллег окажется рядом. Поэтому он пошел другим путём. Как-то раз я сажусь за ланч в столовой, предварительно его разогрев в микроволновке, как делал ежедневно, и вижу перед собой стопку журналов «Ридерз Дайджест» на которых наклеено предупреждение Please don’t remove from the lunchroom. Начинаю читать: там написано про русскую мафию в Торонто. Для того, чтобы не осталось никаких сомнений в том, что чтиво адресовано мне, некоторые абзацы подчёркнуты красным. Понятно, что я из принципа пробежал глазами эти номера, отложил их в сторону или взял что-то другое, но намерения Глена пошли прахом. Не заинтересовало меня читать про русскую мафию. Это был год 1998 или начало 1999-го, как сейчас помню. Ещё какой-то сраный Глен из вонючей Манитобы будет мне советовать, что читать про русскую мафию. Впрочем, он быстро отстал от меня, да он и не приставал особо, потому что работал в другом отсеке здания, а потом, как я уже рассказывал, ушёл на пенсию.
Я стал с большим удовольствием работать на приёме заказов в Уоткинз. Понемногу сложился круг знакомых клиентов, о которых, по прошествиии некоторого времени, я всё уже знал. То есть всё то, что требуется для хорошего контакта с клиентом. До мелочей изучил их повадки при приёме заказов. Система работала довольно просто и я уже говорил об этом, но нелишне и повторить. На моём 15-дюймовом дисплее тогда ещё таких толстых мониторов стоял в отдельном окне экран в стиле МС-ДОС, синий такой с белыми буковками. Когда раздавался телефонный звонок, то на маленьком экранчике телефона высвечивалось, на каком из двух языков Канады будет говорить клиент. Типа буквы FR или ENG или целые слова. Не помню и не важно. Я неторопливо брал трубку, возгонял, отвлекшись от Интернета, который браузил до этого, что политикой фирмы совсем не запрещалось, синий экран с белыми буковками и спрашивал, в зависимости от языка: Watkins Order Enry. This is Alex. How can I help you? Entrée de commandes Watkins, c’est Alex, en quoi puis-je vous être utile? Эти фразы означали примерно: Ввод заказов фирмы Уоткинз, Алекс, что я могу сделать для вас? После того, как я слышал, что кто-то хочет разместить заказ, я начинал им заниматься. Не всегда звонили те, кто хотел его разместить. Бывало, что звонок был по поводу вопросов о свойствах продукта, об оплате, других вещах. Тогда я переводил его в клиентскую службу, то есть Customer Service, она же Service à la clientèle.
Делал я это потому, что зачастую не знал ответов на специальные вопросы, ну а ещё и потому, что даже хотя и знал, это не было в моей компетенции. Когда мы говорили с клиентом по-французски, впрочем, я вообще мог делать всё, что хотел, так как знал, что никто ничего не понимает, разве что моя начальница Люси Ламонтань, но она не могла слышать двух участников разговора. Для того, чтобы это делать, ей надо было уходить в отдельную кабинку, но это случалось редко и я мог видеть, что она туда пошла, значит будет контролировать. Да и было это в самом начале работы и делалось не в целях подловить, а помочь. Ловить, допустим, с целью потом, после наложения пары взысканий, выгнать с работы, никто не хотел. Это было бы тратой денег, затраченных на моё обучение, да и пойди найди в Виннипеге билингва, который согласится сидеть 8 часов в смену на телефоне за такие деньги. Хотя деньги всегда были вещью относительной. В Уоткинс я получал, как уже говорил, сначала 8,50, потом может, 9 долларов в час, что, конечно, было большим скачком по сравнению с охраной, где платили 6,35, потом, может 6,50 в час. То есть 1200 долларов в месяц чистыми как-то получал. Опять же всю продукцию фирмы мы могли покупать со скидкой в 80% или даже что-то брать даром. Кое-что было действительно хорошим. Например органическая мазь от комаров, коих в Манитобе полчища. Она не пахла сильно, не раздражала кожу и комары отпугивались примерно на час, что хватало для порогулки по набережной рек Ассинибойн и Красной.
Эти же 9 долларов в час равнялись, может быть, 15 долларам в Торонто или 14 в Монреале в силу дешевизны жилья, например, если у семьи взята ипотека. Когда мы только приехали и пошли беседовать с иммиграционным чиновником в Виннипеге, он нам заявил, что семейный доход в 25 000 в год здесь равен 50 000 в мегаполисах. Ну это, конечно, если жилье покупать, а если снимать, как мы, почти за 800 долларов в месяц квартиру, тогда как ипотека на трёхэтажный дом с 5-ю спальнями обходилась в 700 в месяц, дело другое.
Другим замечательным продуктом было биологическое моющее средство для всего – стекол, посуды и прочего. Химии там, как гласила этикетка, не было совсем. И мыло оно действительно замечательно.
Чёрный перец из Новой Зеландии был вообще лучший в мире. Были и продукты – “полное дерьмо”. Причем это были не мои слова. Я-то всеми силами старался патриотствовать насчет фирмы, которая дала мне работу. Что меня удивило, их произнес мой начальник открытым текстом. А вроде как он должен был быть горой за честь фирмы. Клёвый чувак, кстати. Всегда защищал нас, отстаивал перед клиентами, среди которых были те ещё подарки.
Во время моей работы там было много интересного. Я же был как губка. Как какое-то экзотическое подводное существо, попавшее в совершенно новый, доселе невиданный мир. Я всё впитывал. Всё спрашивал, узнавал из Интернета, из печатных СМИ, общаясь, даже когда не очень хотелось. Я действительно хотел интегрироваться. Не ассимилироваться, то есть слиться до неузнаваемости (невыполнимая и ненужная задача, кстати), а войти в их образ жизни, по возможности не тераяя ничего хорошего из русскогого. Ну, водки с клюквенным морсом, например и терзаниями по поводу смысла жизни.
Меня тогда беспокоил мой акцент в английском. Он, конечно, не был русским, я всё-таки выучил английский в ВУЗе, усвоил кой-какие фонетические правила. И не раз и не два проверил. Когда клиент, бывало, уже разместит заказ, дело идёт к раскланиванию взаимному, он отваживался порой на вопрос. Типа, а откуда ты, я чувствую лёгкий акцент. Как я уже говорил, с тяжелым, который бывает у русских, выучивших язык подражательно, и после 10-15-20 лет пребывания в стране, меня бы и не взяли на работу на телефоне. Кто-то высказывал предположение, что я немец, кто-то говорил: Ямайка, Индия и т.п. Они же не видели моего лица, моей фамилии, как я видел их имена перед собой на экране. И только после того, как я говорил, что я русский, он вопили, что-то типа: «Я так и знал!» У меня, мол, прадедушка был из России (90% шансов, что он, если и был вообще, происходил с Украины), он говорил с таким же акцентом. Это всё, конечно, был bullshit, но я не спорил. Пусть радуются своей проницательности.
Познакомился я тогда же и с владельцем фирмы, миллионером, довольно молодым тогда евреем, Марком Джейкобсом (Mark Evan Jacobs). Оригинальная фирма, которой к моменту моего начала работы в ней насчитывала 135 лет, её основали шотландцы, была в упадке и почти банкрот. Отец Марка славился тем, что покупал такие закатывающиеся фирмы и ставил их на ноги. Купил он и Уоткинз, где его сын работал дистрибьютером. Когда сын подрос, на момент моей встречи с ним мне было 43 года, ему, может от силы 33, папа подарил ему эту фирму. Марк говорил мне, что его корни уходят в Россию, что в самом раннем детстве говорил по-русски. Когда я ему сказал, что работаю на французской линии, он перешел на прекрасный французский, сказал, что учился в Париже. Очень хороший, доброшелательный парень, но мне, помню, было не по себе разговаривать с ним. В мозгу торчала мысль, которую невозможно отогнать. Она была примерно такой: “Вот тебе, Марк, папочка всё преподнес на блюдечке с голубой каёмочкой, подкинув энное число миллиончиков. А у меня на счёте и тысячи долларов не лежит и мы живем в постоянной тревоге насчёт будущего. Даже по поводу того, хватит ли моего заработка, чтобы заплатить за квартиру в следующем месяце.” Его лэптоп Вайо фирмы Сони мне казался недосягаемой мечтой. Ну да, жизнь несправедлива вообще, что же делать? Революцию же не устроишь… Кстати, вот я перевел часть статьи о фирме из Википедии.
В 1940-х годах компания Watkins была крупнейшей в мире компанией прямых продаж, но вскоре начала приходить в упадок. В последующие десятилетия демографические показатели и покупательские привычки жителей США претерпели значительные изменения, и компания не поспевала за ними. В 1970-х годах компания Watkins подала на защиту от банкротства, а в 1978 году ее купил инвестор из Миннеаполиса Ирвин Л. Джейкобс. В 1996 году сын Джейкобса, Марк Эван Джейкобс, начал руководить повседневной деятельностью компании. На момент покупки компании его отцом ему было 14 лет, и он уже много лет работал продавцом в компании Watkins. Младший Джейкобс пробовал себя как актер, снимался в небольших ролях в таких фильмах, как Biloxi Blues и Goodfellas, но он понял, что его актерская карьера не продвигается. С тех пор как он взял бразды правления в свои руки, он стал контролировать расходы, ввел улучшенный план вознаграждения для торговых агентов, а также провел обширное исследование бренда, в результате которого продукция впервые появилась на полках магазинов.
Было много интересного в моей работе для того, кто хочет познавать жизнь. Рядом с моим столом сидел, например, Шон. Молодой парень лет 20, толстый уже в свои годы до неприличия, весящий, наверное, 120 кг при росте в 160 см. Добрый, предупредительный, он говорил очень быстро и мог обработать гигантское количество звонков в единицу времени. Социалистического соревнования между сотрудниками не было, но если бы было, то Шон точно числился бы в передовиках. Как-то раз он сказал, что заочно учится на юриста, я обронил dura lex sed lex, и он меня сильно зауважал. Ещё у него был в 1998 году сотовый телефон. Через два года я куплю в Монреале такой же с планом 40 долларов в месяц, но до этого я сотовых телефонов практически не видел живьём. Я спросил, помню, Шона, за что он платит и сколько, он уклонился от называния цифры, сказал только, что когда у тебя сотовый, ты «платишь за всё». Когда было первое Рождество и я не пошёл на корпоратив по этому поводу, он искренне сожалел, что меня не будет и я тогда впервые понял, насколько большое значение этот праздник имеет для канадцев.
Он любил поговорить с одной из коллег, миловидной дамой лет 30-ти на любые темы типа секса, задавая ей прямые вопросы типа: «ну и что, ты с ним переспала?» Что, конечно, звучало примерно Did you fuck him? Надо сказать, коллега напрашивалась, рассказывая очередную байку, именно на такой логичный вопрос. По-моему переспала-таки.
Была ещё Грейс, по-моему так её звали, молодая женщина с ребенком на руках, но которая должна была венчаться явно не с отцом ребенка. Она была удивительно симпатична для здешних мест. Даже в России её могли бы назвать красивой. Меня поразило, с какой злобой она отзывалась о другом коллеге, кстати франкофоне и моём сменщике. Она звала его коротко и хлёстко pig (свинья) за то, что он, якобы, некорректо вёл себя в отношении с девушками. Что-то говорило мне о том, что он мог и отцом её ребенка быть. Дело тёмное.
Жизнерадостная толстушка Трейси Фернесс сидела за моей спиной, в двух метрах от меня в своём кьюбикле. Она всегда была рада и готова ответить на любой вопрос о продукте и вообще обо всём, о чём её спросишь. С ней очень легко было ладить.
Была ещё дама, не очень приятной наружности и с плохой фигурой, которая казалась мне пожилой, хотя ей было, может быть, и до 50 лет, мы любили поболтать во время обеденного перерыва и она рассказывала о своём муже, по-моему сильно пившем. Называла его “баджер”, то есть “барсук”, за то, что он был очень злам человеком. Полной противоположностью ей самой. Она была добрейшее создание и, по-моему, когда они расстались, ей остался дом с невыплаченной ипотекой, может и дети, я уже не помню деталей. Но запомнил один эпизод. Она как-то утром, придя на работу, стала рассказывать о том, что у неё полетело устройство для отопления дома и что ей надо выложить 600 долларов за замену этого устройства или за починку его. Когда она стала говорить, что денег на это у неё нет совсем, то сильно разрыдалась. Мне стало так жалко её! Если бы у меня было даже наполовину такое финансовое состояние, как сейчас, я бы просто привёз бы эти деньги ей наличными на следующее утро и дал бы в долг без расписки со словами, мол, отдашь, когда сможешь. И если бы не отдала, то не расстороился бы. Но у меня тогда сбережений не было совсем, хотя, слава богу, не было и долгов.
В моём вордовском файле, откуда я переношу все эти воспоминания, стоят даты, когда я, порой после очень долгого перерыва, садился пополнения свои мемуары. Следующее ниже помечено 22 июня 2019.
Так монотонно на взгляд со стороны, наверное, протекала моя работа. Но для меня она такой совсем не была. Я, как уже говорил, впитывал в себя новое, что меня окружало. А новое было всё. То есть оно не было совсем новым, то есть чем-нибудь таким, о чём я бы и понятия не имел. Нет, я имел кое-какое представление о том, как работают люди в Северной Америке, ведь бывал же на работе у нескольких американцев во время моих двух визитов в США в 1990 и 1995 гг. Но тут-то я был в самом центре событий и, самое главное, больше не сторонним наблюдателем, а действующим лицом. Присматривался к нравам местных. Пытался выяснить, чем они живут, о чём гворят, когда находятся дома, с друзьями. Дюволи в этом отношении были показательным примером. Образцовая канадская семья. Сын их какое-то время, чтобы заработать, потрудился учителем то ли английского, то ли ещё чего на севере провинции Манитоба, в индейской резервации. Рассказывал инуитам, например, что они на самом деле монголо-китайцы, пришедшие в Америку 10 000 лет назад, ну первые из них тогда притопали, когда Берингова пролива ещё не было, а был один материк. Или, там, была протока какая-то, которую на плоту можно было переплыть. Инуитам и вообще индейцам не нравилось это географическое открытие. Они хотели бы считать, что зародились почкованием на этом материке. Они же – первая нация! По пьянству – безусловно. В Виннипеге в каждом магазине висела бумажка: «Администрация оставляет за собой право не продавать отдельным лицам жидкость для полоскания рта». Или что-то в таком роде. Потому что в жидкости был спирт , и индейцы её употребляли исключительно внутрь. Зубов-то у них почти ни у кого не было.
Дюволи исподволь обрабатывали нас в сторону того, что надо обзаводиться своим жильём. Доводы у них были железные. Ведь мы платили за нашу вторую крохотную квартирку 750 долларов в месяц, а они за свой дом в Сен-Пол примерно 700 ипотеки. А в доме был подвал громадной площади, гараж и наверху три спальни минимум.
И весь с потрохами он стоил тысяч 40-50, тот дом. Да мы и сами видели, прогуливаясь, например, по центру, по Бродвею, громадную простыню рекламы на свежепостроенном кондоминиуме напротив Легислатуры. Реклама сообщала о том, что можно купить в этом доме на берегу реки Ассинибойн, квартиру квадратных метров сто или больше за 57 тысяч. Первоначальный взнос просили в 1200 долларов.
При условии стабильной работы нас двоих, а такая работа у нас была, ипотеку нам утвердили бы раз плюнуть. И можно было выбирать – дом в пригороде или кондо в центре.
Потихоньку я стал учиться водить машину. Первый опыт был крайне неудачным. По объявлению то ли в газете, то ли в Интернете я нашёл мужика, у которого была школа вождения. Когда позвонил ему, он сказал, что нужно выслать чек на 10 уроков, а потом кто-то приедет в удобное для меня время к моему дому и начнет учить. Приехала бабенция лет сорока прямо к подъезду на Портидж. Тут же объявила, что, если я учился водить где-то не в Канаде, то отныне «всё будет по-другому». Минут через 10 такой теории я сел за руль и поехал. Проехал через Портидж, по мосту куда-то в парковую зону в сторону университета. Достаточно хорошо и уверенно, на мой взгляд, ехал, хотя последний раз я сидел за рулём в Миннесоте в 1990 году, да и то полупьяный. Джойс дала тогда повести по пустой дороге, когда мы возвращались с ней и с Колей Корпусенко с пляжа на озере Верхнем, где жгли костёр и уговорили на троих 4 литра белого вина из коробки с краником. Ну у них же автоматические коробки передач. Водить легко – тормоз и газ. Никакого сцепления и переключения скоростей.
В общем, веду я машину худо-бедно. Через некоторое время учительница начинает на меня покрикивать. Типа, а чё ты тормозишь на пешеходном переходе, если никого на нём нет (инстинктивно я это сделал), что – то ещё в этом роде. Какие-то неприятные нотки в её голосе. Я, помню, подумал тогда же её послать и сказать, чтобы везла меня домой, но как-то довёз себя сам, вышел у подъезда, не попрощавшись с мымрой и тут же позвонил «директору» школы. Сказал, что с такой наставницей больше учиться вождению не хочу. Он даже не удивился и сказал, что вообще-то к ней много претензий такого рода. Я тоже сильно удивился такому ответу и даже почему-то растерялся и не спросил, а что же ты тогда её держишь на такой работе. Но он тут же пошёл на мировую, сказал, что сам займется уроками со мной. Лебезил почти. В следующие выходные приехал на синем «Шеви Кавелиер» (названном так, кстати, в честь Кавелье де Ла Саля) и мы поехали. Совсем другое дело, вёл себя очень предупредительно, много объяснял. Я действительно узнал кучу полезного.
В какой-то момент ехали по улице, я чуть-чуть поддал газку, а он мне и говорит: Let it go! То есть надо было не нажимать на газ, отпустить педаль. Моё внимание было на дороге, смысл идиомы ускользнул от меня, да и нет видимых причин скорость снижать. Я чуть-чуть поддал ещё. Он опять говорит, стараясь не повышать голоса: Let it go! Я недоумеваю. Вроде и так «даю ей идти»! Он, видимо, смекнул и переформулировал фразу. Сказал что-то типа “Don’t step on gas!”. Инцидент был исперчен, но было тогда стыдно за мой английский. Век живи.
Потом я решил бросить это дело, потому что материальное положение не улучшалось, б/у кто-то обвёл заманчивым предложением зарабатывать три тыщи в месяц, и она ушла с постоянной работы в полторы тысячи и кинулась в новую с головой. Обещанные три тысячи оказались не окладом, а потенциальными комиссионными от продажи какого-то справочника. Их надо было продавать штук по сто в месяц, чтобы получить эти три тыщи комиссионных. Продала она за первый месяц штук пять. То есть фактически мы остались на моих зарплатах в Уоткинс и в секьюрити. А за вождение я заплатил, как уже писал, за 10 уроков, то есть 300 долларов.
В очередной урок я решил сказать директору водительской школы, чтобы он вернул деньги за вычетом трёх уже взятых уроков. Он должен был забрать меня на улице Айрин у Уоткинз, где я предполагалось бы, сел за руль. Ну, или не сел, а объявил бы ему, что прерываю контракт, которого, впрочем, не было. Потом-то я понял, что надо всегда его составлять, такой контракт, но в 2005 году снова пролечу с этим делом. К назначенным пяти часам парень не приехал. Я подождал 15 минут. Его всё не было. У меня – железное правило и твердый жизненный принцип. Я не жду обычно никого больше четверти часа. Если, конечно, не у врача сижу и деваться некуда. Поэтому спокойно потопал к автобусу, намереваясь поехать домой. Слышу, по пути, сзади кто-то сигналит. Время уже полшестого или как-то так. Обернулся – мой «учитель». Я подошёл, садится не стал, объяснил ему мои принципы, он что-то верещал про «трафик». Какой, нах, в Манитобе трафик! Нет его никогда и нигде, особенно на хайвее Пембина, ведущем к Айрин стрит. Оно всегда полупустое! В общем, сказал я ему, давайка ты кат свой крап и гив май мани бэк. Он что-то бормотал про неустойку, я сказал, ок, считай свою неустойку и вали. Заехали в каой-то «депаннёр», как сказали бы в Квебеке, то есть магаз на заправке, он снял там капусту с автомата и отдал мне меньше 200 долларов. И то хлеб. Покупка автомобиля мне не светила, разве что какого-нибудь Mercury Grand Marquis 1977 года выпуска можно было купить за те же 200 долларов, но где гарантия, что он тут же не развалится? Но я знал, что с машиной проблем не будет. В Манитобе громадные пространства заняты под стоянки продаваемых в рассрочку, в кредит без всякой кредитной истории и прочего машин. Один украинец ко мне даже в джиме YMCA приставал: «Маешь машину?» В смысле хотел загнать подержанную. Он был владельцем какого-то гаража. Я видел, например, джип Чероки с пробегом что-то под 70 000 км (они до миллиона км наезжают) за 10 000 долларов. А за 3000 можно вполне приличную Короллу с пробегом до 100 000 было купить. В Монреале я купил такую со спидометром в 198 000 и она летала как ласточка 9 лет. Поэтому машина отходила на второй план и откладывалась просто до лучших времен. Через полгода, максимум через год такие времена всё равно бы настали.
Ещё на два момента работы в Уоткинз хотел бы обратить внимание. Меня просто поразила повальная неграмотность местного населения. Очень скоро они стали обращаться ко мне с просьбой подсказать спеллинг английских слов. Коллега Трейси Фернесс, например, спросила, как пишется слово «брейк». На что я, естественно, спросил, какой из омонимов – тормоз или паузу она имет в виду. Имела в виду, конечно, break, а не brake.
О французском я вообще не говорю. По правилам было положено иметь в работе двух билингвов, одним из которых всегда, 8 часов в день 5 дней в неделю был я, но у меня же были две кофе-паузы, те самые брейки по 15 минут (оплачиваемые) и полчаса на ланч, за которые не платили. Так, впрочем, работают по всей Канаде. Правда в Монреале у меня был час на обед, я сам выбрал такой вариант, чтобы ходить обедать домой. Так вот, тот парень, который «пиг», он говорил по-французски ещё прилично, не знаю, как писал, а молодая девушка, имя я забыл, владела языком Мольера неважно, и как-то раз вместо слова «citrouille» (тыква) сказала какому-то франкофону «пампкин». Тот, естественно, ничего не понял, она попросила его или её подождать и прибежала ко мне спросить, как тыква будет по-французски. Ну это то, что я запомнил, наверняка таких ляпов было много, я же не вслушивался в то, как она говорит.
И второй момент. Как-то Люси Ламонтань, принявшая меня на работу, сказала про эту самую молодую девушку, что она «очень красива» (very beautiful). Я, наверное, не мог скрыть своего удивления, потому что девицу лет 25 даже pretty нельзя было назвать. Самая заурядная внешность для России. Таких и на танцы не очень парни приглашали в мое время. Но в Северной Америке женская половина потомков европейцев, конечно, становится всё менее симпатичной из поколения в поколение. Я наблюдаю их достаточно давно. Если даже не упоминать безобразное оплывание форм годам к 30, если не раньше. И даже намного раньше. Та же Люси лицом была бы даже симпатичнее той девчонки, и издалека казалась почти beautiful, но её портили какие-то оспины-рытвины на лице.
Люси я ещё запомнил не только потому, что она приняла меня на первую хорошую работу, прнинесшую мне неоценимый опыт, но и потому, что она прониклась неподдельным интересом к моей личности, может быть и симпатией. Просто это чувствовалось. Она сразу же стала предлагать довозить меня на своей машине после работы до шоссе Пембина, где часто ходил автобус в центр. Без неё мне надо было бы топать до остановки одного автобуса, а потом на Пембине пересаживаться на другой. А морозы с фактором ветра в прериях Манитобы бывают и до минус 60 с фактором ветра. Мало не покажется даже в моей сверхтёплой куртке, купленной за 15 долларов в Вэлью Виллидж и в ушанке с рукавицами.
По-моему у неё был грузовичок-пикап с тремя местами для пассажиров. Пока мы ехали, то говорили обо всём и я сразу же понял, что она почитала Интернет про Россию специально для разговора со мной. Что запомнилось точно, она хотела знать, что я думаю о Жириновском. Его личность произвела на неё глубокое впечатление. Однажды она подвозила меня вместе с молодой парой гостей её дома, приехавшей из Франции, помню мы оживлённо болтали всю дорогу. А ещё раз она съездила в Монреаль или в Квебек, я уже не помню сейчас и рассказывала мне, как грубо по сравнению с Манитобой вел себя обслуживающий персонал и продавцы. Я, помню, сказал, что надо было бы с ними говорить по-французски, но она утверждала, что язык Мольера использовала, но любезней персонал не становился и даже сказала, что если я приеду в Монреаль со своим прекрасным французским, то получу такое же обслуживание. Сразу скажу, что когда приехал, то ни с чем подобным не столкнулся.
Да, в целом, по дружелюбности и предупредительности манитобщев, наверное, мало кто переплюнет в Канаде, поэтому у них и номерные знаки на машинах соответствующие, но в целом мой французский вот уже третий десяток лет вполне помогает неплохо в Квебеке жить.
Помню, что я несказанно удивился, когда Люси по какой-то причине надо было уехать с работы раньше, чем мы обычно вместе заканчивали смену. Она подошла ко мне и извинилась за это обстоятельство. Я был, честно скажу, даже растроган. Потом она уволилась, пошла работать в Эйр Канада, кажется. Там были хорошие льготы и, по-моему, бесплатные билеты на самолёт раз в год по всему миру, в том числе и для супруга и детей, но врать не буду про супругов, потому что не помню. Но раблтой там она была недовольна, потому что как-то раз уже в 2000 году приехала к нам на Айрин стрит, дождалась моей кофе-паузы и мы обменялись новостями о нашей жизни.
Один раз она устроила вечеринку прямо на работе. Была пятница, вечер, достаточное количество вина и я, помню выпил около бутылки, а ведь мне надо было итти работать в ночь в секьюрити в еврейский кондоминиум. Но ничего, поспал перед работой пару часов, смену отстоял, как огурчик. Никто не заставлял дышать в “бреталайзер” и даже если бы поймали, с такой работы, где платили меньше 7 долларов в час, никого не выгоняли.
Чтобы про Люси закончить совсем, вспомню ещё, как мы отмечали её уход в каком-то баре, где выпивку ставила наполовину она, а наполовину платила фирма. Ну мы тогда каждый может быть по бутылке пива-то и выпили, может кто две. Я рассказал историю, как пил Текилу в Дулуте. Народу понравилось. Но тогда я не понял, почему люди говорили о каких-то совершенно отвлеченных от работы в Уоткинс вещах типа, там, скидок в магазинах, собачках-котиках-рыбках, вместо того, чтобы вспомнить, как работали вместе, наверняка были какие-то смешные, забавные моменты. Всё-таки Люси проработала, может быть и десять лет там. Да, она сама мне призналась, что ищет другую работу потому что её “скучно ничего не делать”. Это правда, её обязанности менеджера телефонных агентов типа меня, кроме ежемесячной оценки с прослушиванием разговоров мехжу агентом и его / ее клиентами, больше ничего и не включали. А на работе надо было находиться с 9 до 5 пять дней в неделю. И если я, например, с большой пользой использовал промежутки между звонками, достигавшие порой и получаса, шаря по интернету или штудируя материалы по переводу и лингвистике, то ей просто нечем было заняться. Я впоследствии видел громадное количество людей, которые категорически не хотели и не умели улучшать себя новыми знаниями о мире и даже об окружающей среде. Ярчайшим пример был Ив Бержерон, коллега по Белл, который все семь часов на работе мог смотреть по сети, как ловят и отпускают рыбу.
Такова была и Люси, и тот же Шон, хотя, может быть, он что-то и читал по предмету, ведь учился на юриста.
Я думаю, что про собственно работу в Уоткинз я рассказал достаточно. В принципе можно было бы там проработать и всю жизнь, возможно стать начальником отдела к пенсии, но похоже, бизнес, по крайней мере в Виннипеге загнулся к настоящему времени. Вначале, в 2001 году, уже когда я был в Монреале, но ещё контактировал с ними, они переехали с 77 Айрин стрит в меньшее помещение ещё дальше от центра, что значило, что прибыли не хватало на то, чтобы платить за довольно большой цех расфасовки, ланч-комнату и за десятка два просторных кьюбиклов для «репов» (так называют представителей клиентской службы, от слова representative), а сейчас, когда стучал вот эти строчки, попробовал найти их склад-магазин, да они тогда, в мои годы, торговали и в розницу, и дистрибьютеры из Виннипега часто приезжали за товаром, чтобы не платить за пересылку. Следов физического наличия склада не нашёл совсем. Скорее всего Уоткинза в Виннипеге больше нет. Ну да бог с ним. Я фирме уделили уже порядочно внимания.
Напоследок расскажу только, что когда я уже подал заявление об уходе, а это обычно делается за две недели до, собственно, даты ухода, то приняли его с сожалением, хотя и с пониманием. Искренне говорили, как им будет меня не хватать и спрашивали, что я буду делать в Монреале или Оттаве. За месяц до отъезда я, честно говоря, не знал, поеду ли я в столицу или во франкофонский метрополис. В столице, конечно, двуязычному человеку с двухлетним опытом работы, безусловно легче сделать карьеру, но меня отпугивали цены на жильё там. В Монреале любая квартира одинакового с Оттавой качества стоила на сотню-две в месяц дешевле. И там у меня всё-таки был друг Серёжа…
Когда всё решилось в пользу Монреаля, о чём напишу ещё, мне устроили грандиозные проводы на работе. Надарили кучу подарков, всяких карт, купонов, долларов, наверное на 300, говорили очень хоршие вещи на прощание и сказали, что если надумаю вернуться, то всегда могу рассчитывать на приём. Это всё было приятно слышать. В ответ я сказал, что они стали моей второй семьёй, что было не так уж далеко от истины. Первая семья давала первые и очень серьёзные трещины.
Правда, поскольку трещина превратилась в пропасть как-то сразу, в одночасье, внезапно и как снег на голову, разрыв, созревший в голове б/у и совпавший с тем моментом, когда дочь устроилась в жизни, закончила колледж и была помолвлена с Джейми и только после этого мне было сказано, что, я, как бы, своё предназначение выполнил, то я пытался крутиться и в Виннипеге. Первое, что я постоянно делал, это искал работу с оплатой повыше. Помню хорошо, что нанимался на должность агента по взятии автомобиля в аренду с последующим его приобретением. Все объявления я старался фильтровать в зависимости от того, была ли должность двуязычной. Потому что понял, что мой французский даёт в этой провинции очень большие преимущества. На ту должность меня не взяли. Но параллельно я подался на другую, где надо было продавать “диспили“, то есть коробочки для распределения медикаментов. Какая-то фирма из Квебека их усиленно продвигала на рынки и открывала филиал в Виннипеге. Должность оплачивалась из расчёта 11 долларов в час, а это было уже существенно, потому что упомянутый во второй части моего повествования Брайан Дюволь получал 14 в час, то есть примерно 40 000 в год и это считалось очень хорошей зарплатой. Его жена Конни работала медсестрой, кажется, в больнице Сен Бонифаса и получала 13 в час. Но это уже после нескольких, может быть и десяти лет работы. Уверен, что лет через пять и я дорос бы до тех же 14 в час и с двумя зарплатами, какой бы ни была вторая, главное, чтобы она была на полную занятость, а не на комиссию, буквально всё, включая свой трёхэтажный дом и пару машин можно было легко позволить.
На эту позицию по продаже диспилей я прошёл интервью и примерно неделю от них ничего не было слышно, поэтому я успокоился и думать забыл. Потом грянул семейный кризис, прошедший, кстати, очень гладко и мирно, мы договорились о том, что я уеду из Виннипега. Я подал “заявление об уходе”, как положено, за две недели до последнего дня и уже просто отсиживал своё время, как дня за три до отъезда в Монреаль мне позвонили из этих распределителей пилюлей и сказали, что если я пожелаю, то могу начинать работу у них. Если бы они это сделали хотя бы дня на три раньше, то, кто знает, может быть я бы и остался в Виннипеге, просто расстался бы с супругой тихо-мирно и нашёл бы со временем кого-то, да хотя бы из России привёз, как сделаю в 2007 году. Но решение было принято, чемодан почти собран.
Но всё это будет в конце августа 2000 года, в Монреаль я прибуду 1 или 2 сентября, в выходные, а ведь весь 1999 год и больше половины 2000го были успешно прожиты в Виннипеге, в новой квартире. Оней, думаю, надо рассказать отдельно.
Я не помню, когда именно мы в неё переезжали, но, похоже, это было в марте 1999 года. Хотя срок нашего годового арендного договора истекал, скорее всего, в первых числах июня, мне посчастливилось найти кандидатов на подсъём квартиры. Молодая пара с ребенком лет пяти-семи жила в Аргентине, в Буэнос-Айресе, который они звали Байресом. Он был айтишником, она я даже не помню где работала, может быть и нигде. Я уже говорил, что она, по крайней мере была с Украины, из города Жёлтые Воды, недалеко от Кривого Рога. Надо полагать, что и он был оттуда же. Ну с Украины точно. На момент, когда мы связались на каком-то иммигрантском русскоязычном форуме, они, кажется, уже получили визу в Канаду и хотели приехать в Виннипег. Задавали вопросы, что почём, и я, будучи тогда человеком общительным и, как и сейчас дружелюбным, на вопросы отвечал. Они уже были практически готовы к отъезду и в какой-то момент, уточнив дату их прилёта мы предложили им поселиться в нашей квартире. Помню, что глава семьи расспросил меня, есть поблизости парк, где гулять ребенку, я сказал, что их рядом по крайней мере три и что Форкс представляет вообще идеальное место для семейного отдыха. Короче, договорились и мы, со своей стороны, сразу же направились в менеджмент Плэйс Променейд на предмет квартир на съём.
Мы очень хорошо знали, какие там квартиры, потому что пару раз были в гостях у Ангела и Штеффи и хотели именно такую квартиру. С одной спальней, гостиной, кухней с барной стойкой и посудомоечной машиной, вделанной в неё. И такая свободная квартира там была. Как технически это происходило, въехали мы уже после того, когда “аргентинцы” приехали, или ещё раньше, я уже не помню, да это и неважно. Главное, что с начала, наверное, апреля 1999 года мы уже стали жить на новом месте. На Place Promenade 420 Webb place, По этой ссылке вы можете увидеть, что цены на квартиры там, на такую, как была у нас, с одной спальней, начинаются от 780 долларов. В наше время мы платили 735 долларов, так что рост за 20+ лет очень небольшой. Это понятно – дом стареет, торговые центры хиреют по всей стране, не будем сейчас уходить и рассуждать о том, кто в этом больше виноват – Амазон или Ковид-19, но справедливости ради скажу, что уже в 1999 году в этом центре, куда можно было войти прямо из нашей квартиры, не выходя на улицу, закрыли громадный магазин со столетней историей – центр Итон и я его даже потом немного поохранял, о чём, может быть, расскажу отдельно. А в начале 2021 года закрыли и огромный магазин компании Гудзонова залива, история которой насчитывает 300+ лет, в том числе и историю соперничества с Русско-американской кампанией, кою я собирался исследовать в Москве, с приездам туда и работой в тамошних архивах на несколько месяцев с документами на французском и русском языках, но не собрался, о чём, даст бог, которого нет, напишу как-нибудь в другой раз. Да, пост с картинкой здания магазина, куда тоже был застекленный надземный переход через улицу Портидж из нашей квартиры, я написал в ЖЖ в начале 1921 года. Там я говорил, что у нас в Дорвале магазин этой компании работает. Так вот, информация устарела. У нас он тоже закрылся то ли в середине прошлого года, то ли ближе к концу его. В наше время моя экс находила на четвёртом этаже этого магазина невероятные скидки на шмотки 80 и даже 90%. Там я купил, например шорты и в этом же здании находилась контора, выполнявшая заполнение налоговых деклараций, где мы их и заказали. Мы были такими честными идиотами, что включили туда и доходы от моих переводов до дефолта 1998 года, полученные не в Канаде и, следовательно их никак не могли отследить.
Семейной паре из Аргентины мы продали наш диван, стол и ещё какую-то мебель, довольно выгодно причём, может и дороже того, за что купили. Таким образом нам не надо было нанимать машину для перевозки громоздких вещей. Всё остальное, как я уже говорил, поместилось в в кузов пикапчика Ангела. Квартира была на девятом этаже, если мне не изменяет память. Вот вид из окна нашей гостиной на абсолютно идентичное нашему здание напротив, принадлежавшее тому же собственнику. Говорили, что он из Монреаля, что меня тогда совершенно не интересовало.
Вид из маленького окна спальни, где у нас до моего отъезда в Монреаль так и не появилось полноценной кровати, мы всё не могли собраться и купить её и раскладывали на полу какой-то матрас, выглядел вот так.
В таком обустройстве спальни было и преимущество – матрас легко убирался в стенной шкаф в человеческий рост, так называемый walk-in closet, и однажды мы приняли в нашей спальне за столом шесть человек, плюс нас двое. В это трудно сейчас поверить, потому что сейчас у нас со Светой в Дорвале почти такая же по размеру спальня и как там разместились все, я даже не представляю. Но это факт. У нас были Брайан и Конни, Мужик из хора, спонсировавший приезд Юры Клаза и Ангел со Штефкой. Мы продолжали обучение местных питью водки с клюквенным соком и немного поспорили о политике. Как раз тогда Штаты дербанили бывшую Югославию, до которых нам с Мариной дела не было ниакого, а Ангелу и мужику из хора какое-то было, что-то своё вставил поддавший Брайан, короче, был один острый момент, но расстались все ещё большими друзьями.
Но когда они пришли в гости, мы уже купили обстановку в гостиную – диван и кресло под белую кожу и столик под античность Греции или Рима со столешницей из закаленного стекла. Выглядело всё очень роскошно и купили мы эту мебель, стоившую больше тысячи долларов, в кредит. Что было началом моей кредитной истории и только моей, за что я схлопочу упрёк от бывшей. Рассказываю почему так случилось.
Когда мы ходили по мебельному торговому залу и нам понравилась та гостиная, то, как это всегда бывает, тут же подскочил продавец, получавший, плюс ко своей небольшой зарплате, какие-то комиссионные с продаж и стал мебель нахваливать. Сразу сумму, может быть с налогом и под две тысячи мы выложить не могли и я осведомился насчёт кредита. Он сказал, что можно оформить чуть ли не на два года и мы решили его оформить. Понадобилось удостоверение личности с фотографией. У нас были, конечно, медицинские карточки, но продавец как-то не пылал энтузиазмом оформлять кредит на их основе. Он спросил про автомобильные права. А я как раз получил первую часть манитобских прав, успешно сдав теорию правил дорожного движения. Я не знаю, какой была бы вторая часть этих прав, потому что умудрился завалить два экзамена по вождению, но первая выглядела, видимо, точно так же, как и вторая и выдавалась на четыре года. Это уже было полноценное удостоверение личности, с которым можно было и в США ехать, по-моему, не имея паспорта или визы. Но точно не знаю, не об этом сейчас речь. Продавцу этого было вполне достаточно, он сделал копию и оформил кредит.
А потом, когда мы погасили его месяца за два, то мне пришла по почте заявка на кредитную карту Мастер, я заполнил её и получил по почте кредитную карту с небольшим лимитом, может быть в тысячу долларов. Это и вызвало потом большое недовольство Марины, так как у неё карты не было. Более того, она подавала на нее заяву, которую не одобрили.
Надо сказать, что по переезду карта мне сильно помогла, в Монреале я всегда гасил все задолженности по ней вовремя и мало-помалу моя кредитная история стала железобетонной и безупречной и новые карточки стали присылать чуть ли не каждый месяц.
Я, собственно, и до приезда в Канаду знал, что в этой стране есть две самые важные для успеха жизни в ней вещи – кредитная история и опыт работы. Меньше чем через год после прибытия у меня уже было и то и другое. И потом всё стало только крепнуть.
