Бастилия, июль 1789 года: что привело к массовому убийству?

Революционный и республиканский миф о “взятии” Бастилии, крепости-тюрьмы, сдавшейся без малейшего сопротивления и содержавшей всего семь заключенных, является частью того, что Бертран де Моллевиль, советник парламента Тулузы, министр, а затем глава тайной полиции роялистов – называет “филантропическим заговором”, возникшим на фоне сокращения войск и беспорядков, возглавляемых подкупленными разбойниками, привезенными в столицу.

Наука допускает только один способ написания истории: это обращение к источникам, эксгумация документов того времени, предоставление, насколько это возможно, слова самим участникам и свидетелям событий. Вот, согласно этому методу, рассказ о “взятии Бастилии”, заимствованный у людей, которые были более или менее вовлечены в события этого памятного периода. Их свидетельства дополняют друг друга.

Что предшествовало атаке?

12 июля 1789 года, около полудня, при известии об отставке Неккера, в Пале-Руаяль кипит возмущение и Камиль Демулен дает сигнал к действию. Со всех сторон раздались звуки набата; оружейные лавки быстренько грабятся; в Отель-де-Виль, то есть в мэрию, ворвались пятнадцать или шестнадцать выборщиков, решивших, что округа будут созваны и вооружены. В Париж была вызвана армия бандитов. Уже 28 апреля “пугающее количество плохо одетых мужланов уголовной наружности было замечено входящими через ворота”. Внешний вид толпы изменился, появилось “множество иностранцев из всех стран, большинство из них переодетые, вооруженные большими палками, и одного их вида было достаточно, чтобы понять, чего от них ждать”. (Барон де Безенваль, “Записки”; Жан-Франсуа Мармонтель, “Мемуары”; Ипполит Тэн, “Истоки современной Франции: революция”; Кристоф Вантр де Ла Тулубр, он же Галарт де Монжуа, “История революции во Франции”).

Incendie de la nouvelle barrière des Gobelins le 12 juillet 1789. Gravure de Jean-François Janinet (1752-1814)

Пожар на новом барьере Гобелинов 12 июля 1789 года.
Гравюра Жана-Франсуа Жанине (1752-1814)

Ничего не оставалось делать, как применить силу. Но “сила сама ускользала из рук правительства, и неповиновение, разрастаясь, как зараза, овладев народом, перекинулось на войска”. Уже 23 июня две роты французской гвардии отказались от несения службы. Отправленные в казармы 27-го числа, они нарушили приказ, и с тех пор каждый вечер их видели входящими в Пале-Руаяль, марширующими в две шеренги. Это место им известно, здесь встречаются девушки, чьими любовниками и они являются и за чей счёт часто живут. Таких девушек было более двух тысяч.

“Все патриоты цепляются за этих солдат, им платят за выпивку; они развратничают под носом своих офицеров. (Ипполит Тэн, “Истоки современной Франции: революция”; Камиль Демулен, “Переписка”; барон де Безенваль, “Мемуары”; “Петиция 2100 девушек из Пале-Рояля”).

“В ночь с 12-го на 13-е были разграблены магазины производителей оружия”, пишет аббат Андре Морреле в своих “Мемуарах”. “Все барьеры, от фасада Сент-Антуан до фасада Сент-Оноре, в дополнение к барьерам фасадов Сен-Марсель и Сен-Жак, были взломаны и подожжены. Бригады, вооруженные палками и пиками, были повсюду, в нескольких подразделениях, готовые к разбою и грабежам. В эту страшную ночь обыватели дрожали по домам от страха за себя и за свою семью. (Жан-Сильвен Байи, “Записки очевидца революции”; Жан-Франсуа Мармонтель, “Мемуары”)

“13-е число было отмечено разграблением домов на Сен-Лазар и опустожение Гард-Мёбль, вывозом оружия, хранившегося в Инвалидах, вооружением народа…”. (Аббат Андре Морреле, Мемуары) В тот день, за день до штурма Бастилии, “столица, казалось, была предоставлена черни и бандитам. Банда разбила топором дверь Лазаристов, сломала библиотеку, шкафы, картины, окна, физический кабинет, ворвалась в подвалы, разбила бочки и напилась; через двадцать четыре часа там нашли тридцать или около того мертвых и умирающих мужчин и женщин, в том числе одну на девятом месяце беременности, утопленную в вине”. (Ипполит Тэн, Истоки современной Франции: революция; краткое изложение рассказа в Moniteur от 17 июля 1789 года).

Вот слова очевидца: “Я провел большую часть ночи с 13-го на 14-е у своих окон, на улице Сент-Оноре, недалеко от Вандомской площади, и видел, как люди из числа самого отвратительного сброда, вооруженные ружьями, кольями и пиками, открывали двери домов и вымогали еду и питье, деньги и оружие. Пушки, протащенные по улицам, улицы без булыжников, баррикады, набат во всех церквях, внезапная иллюминация возвещают об опасности следующего дня. На следующий день магазины закрыты, люди собираются, страх и ярость в их глазах. (Аббат Андре Морреле, Мемуары)

Бастилия

“Де Лонэ [комендант Бастилии] надеялся запугать народ, но очевидно, что он и щадил его. На башнях у него было пятнадцать пушек, и, что бы ни говорили клеветники, чтобы оправдать его убийство, с этих башен не было сделано ни одного пушечного выстрела. Более того, внутри крепости находились три пушки, заряженные снарядами с картечью и направленные на разводной мост. Они вызвали бы большие потери среди тех, кто хлынул бы в первый двор, но выстрелила только одна, и только раз. В крепости находилось огнестрельное оружие всех видов, там было 600 мушкетов, двенадцать ружей, стрелявших пулями весом в полтора фунта и 400 крепостных крупнокалиберных дальнобойных ружей (бискайенов). Комендант заказал и ему привезли из Арсенала кессоны, пушечные ядра, пятнадцать тысяч патронов и двадцать тысяч фунтов пороха. Но во всех этих приготовлениях к осаде он забыл о еде, и, запертый в своем замке с восемьюдесятью инвалидами, тридцатью двумя швейцарскими солдатами и своим штабом, в день нападения он имел из всей провизии только два мешка муки и немного риса: явное доказательство того, что все остальное было лишь пугалом. (Жан-Франсуа Мармонтель, Œuvres)

“Из весьма беспристрастного отчета Луи Юэ (который командовал частью швейцарцев, запертых в этом месте) следует, что Бастилия была бы неприступной, если бы ее защищали, или даже если бы довольствовались лишь поднятыми мостами и закрытыми дверями”. (Revue historique, 1876)

Позиция коменданта Бастилии


” … Через час они привезли три повозки с соломой и подожгли первое караульное помещение, здание правительства и кухни; именно в этот момент раздался пушечный выстрел, единственный со стороны Бастилии за всю атаку, продолжавшуюся пять часов; они защищались только ружьями. “Взятие Бастилии, или собрание подлинных документов, послуживших основой для ее истории, 1789 год”

Prise de la Bastille le 14 juillet 1789. Gravure réalisée en 1790 par Jean-François Janinet (1752-1814)

Взятие Бастилии 14 июля 1789 года. Гравюра, выполненная в 1790 году Жаном-Франсуа Жанине (1752-1814)

“По первому требованию губернатор удалил пушки из амбразур, заставил гарнизон поклясться, что они не будут стрелять до того, как на них не нападут; пригласил первую депутацию на обед, позволил посланнику из мэрии осмотреть всю крепость; выдержал несколько обстрелов, не отстреливаясь, и позволил убрать первый мост, не поджигая запала. Если он и открыл огонь, то только в самом крайнем случае, для защиты второго моста и после того, как предупредил нападавших, что будут стрелять. Короче говоря, его выдержка и терпение чрезмерны. (Ипполит Тэн, “Истоки современной Франции: Революция”; подтверждено “Взятием Бастилии” и Мармонтелем).

Капитуляция


“В угоду народу, нападение на Бастилию и её было преувеличено и возведено в ранг подвига. Вот что я узнал из уст человека, который был триумфально провозглашен главой всего этого предприятия, да так, что из него сделали героя: “Бастилия не была взята силой, сказал мне храбрый Элье [офицер пехотного полка королевы], она сдалась до того, как на нее напали. Она сдалась под честное слово, которое я дал, с верой французского офицера и от имени народа, что никому не будет причинен вред, если мы сдадимся. Вот факт в его простоте, как его засвидетельствовал мне Илия; вот детали, написанные под его диктовку: затем он увидел через отверстие в фартуке разводного моста протянутую руку с запиской, написанной такими словами: “У нас есть двадцать тысяч фунтов пороха; мы взорвем замок, если вы не примете капитуляцию. Подпись: Де Лоне.

Эли, прочитав записку, крикнул, что согласен, и на стороне форта все военные действия прекратились. (Жан-Франсуа Мармонтель, Œuvres).

“Легко понять, что Бастилия не была взята штурмом. Никакого пролома не было, и мы готовы спорить с любым, кто попытается это доказать. В крепость вошли, когда мы опустили мост, и г-н Эли был первым солдатом, которого мы увидели во дворе. Ibidem.

Пленники Бастилии


” … В упоении победой забыли о несчастных, запертых в крепости, и с триумфом несли ключи от замков, под которыми они стонали. (Moniteur universel от 24 июля 1789 года). “Нашли только семь заключенных, все были живы. Не было найдено ни трупов, ни скелетов, ни прикованных людей; это всё досужие слухи, лишенные доказательств и оснований. В шкафу хирурга лежали куски препарированных для изучения анатомии трупов, которые могли послужить основой для придания правдоподобия этой ошибке. (Бастилия раскрыта, 1789). “Семь заключенных, которые находились в крепости Бастилия во время её взятия, были господами Пюжад, Бешад, Ла Рош, Ла Кореж, обвиненные в подделке векселей; г-ном де Солаж, арестованным по просьбе отца из-за махинаций; г-ном Тавернье, родным сыном г-на Пари-Дюверни; и, наконец, г-ном Уайтом (мы не знаем точно, кто он такой). Именно этого пленника провели по улицам Парижа. Он потерял голову, как и предыдущий, и выборщики были вынуждены перевезти их в Шарантон через несколько дней после освобождения. (Moniteur universel от 24 июля 1789 г.) В общем, четыре фальшивомонетчика, молодой человек, запертый по просьбе семьи за плохое поведение, и два сумасшедших.

Грабежи и убийства

“Люди стекались к помещениям штабных офицеров и ломали мебель, двери и окна. В это время граждане во дворе стреляли в этих же граждан, которых они приняли за военнослужащих гарнизона; несколько человек были убиты. (Взятие Бастилии, 1789)

Arrestation du gouverneur Bernard-René Jourdan de Launay lors de la prise de la Bastille le 14 juillet 1789. Gravure de Martial Deny (1789)

Арест коменданта Бернара-Рене Журдана де Лонэ
во время штурма Бастилии 14 июля 1789 года. Гравюра Марциала Дени (1789)

“Как только большой мост был опущен, люди бросились во двор замка и, полные ярости, захватили группу инвалидов. Швейцарцы, которые были одеты только в холщовые комбинезоны [рабочие блузы с длинными рукавами, надеваемые обычно поверх одежды], скрылись среди толпы; все остальные были арестованы… Несколько из этих солдат, которым обещали жизнь, были убиты, других таскали по Парижу как рабов. Двадцать два человека были доставлены на Гревскую площадь, где после унижений и бесчеловечного обращения их заставили смотреть, как повесили двух их товарищей. Де Лонэ отрубили голову под стенами Отеля-де-Виль. Его заместителю майору Де Ломе Сальбре перерезали горло. Адъютант майора Мирей был убит возле Бастилии. Персон, старый лейтенант-инвалид, был убит в порту Сен-Поль… Другой лейтенант, Карон, был весь изранен. Голову маркиза де Лонэ несли по Парижу те же самые люди, которых он легко уничтожил бы, если бы не его жалость к ним.

“Таковы были подвиги тех, кого с тех пор называют героями и победителями Бастилии. 14 июля, около одиннадцати часов утра у крепости собрался народ. В четыре часа сорок минут крепость пала, а в половине шестого голову губернатора отнесли в Пале-Рояль. Среди победителей, которых насчитывалось восемьсот человек, были люди, которые даже не подходили к площади. (Жан-Франсуа Мармонтель, Œuvres; продолжение рассказа, написанного под диктовку Эли).

“Толпа не щадит швейцарцев, которые стреляли в них, и которые, в своих синих мундирах, кажутся им пленными. С другой стороны, они нападают на инвалидов, открывших дверь; тому, кто помешал коменданту взорвать крепость, перерезают запястье саблей, пронзают двумя ударами шпаги, вешают, а его руку, спасшую целый район Парижа, с триумфом проносят по улицам. Офицеров утащили, и пятеро из них, а также трое солдат были убиты по дороге или на месте.

Голова коменданта крепости Бастилия маркиза Де Лоне на пике черни

“По дороге господин де Лонэ получил удар шпагой в правое плечо: когда он пришел на улицу Сент-Антуан, толпа таскала его за волосы, вырывая их и избивая его”. Тело коменданта пронзили штыками, затащили в ручей, а потом ещё били его труп … Повару [Десно] без определенного места проживания, полубандиту, который “пошел в Бастилию посмотреть, что там происходит”, предложили отрубить коменданту голову. Ему дали саблю и он нанес ею удар по оголенной шее Де Лонэ; но плохо наточенная сабля не режет шею, он достает из кармана маленький нож с черной рукояткой и, “как повар он знает, как работать с мясом”, с удовольствием завершает операцию. Затем, насадив голову на конец трезубца, он отправляется в путь”. (Hippolyte Taine, Les origines de la France contemporaine: la Révolution)

“Г-н де Флессель, глава купечества, проявил себя как холоп, не более того. Никто из свидетелей не подтвердил, что видел его записку от де Лонэ (где он обязывал его продержаться до вечера, обещая ему подкрепление). По словам Дюссо, у М. де Флесселя не было ни времени, ни средств, чтобы написать его. (Ипполит Тэн, “Истоки современной Франции: Революция”)

Де Флессель уже пересек Гревскую площадь, когда молодой человек, следовавший за ним по пятам, остановил его на углу набережной Пеллетье, наставив на него пистолет и сказав: “Предатель, – сказал он, – дальше ты не пойдешь”. От выстрела Де Флессель шатается и падает, собирается толпа и наносит ему тысячу ударов, уже по его трупу. Ему отрубают голову и с триумфом несут вместе с головой де Лонэ. (Moniteur universel от 28 июля 1789 г.)

Комедия смешивается с драмой. Стрелок французской гвардии по имени Дюбуа, который провел день, выпивая в кабаре, услышав о великой победе народа, захотел посмотреть поле боя. Он выходит на улицу полупьяный, останавливается, глаза его наполняются слезами, перед захваченной Бастилией. Его видят несколько рабочих из пригорода; по его форме они приняли его за одного из победителей, схватили его, несмотря на сопротивление, увенчали лаврами, прикрепили к его груди крест Сен-Луи только что убитого инвалида де Персона, положили его на носилки и понесли с триумфом, следуя за отрубленными головами Де Лонэ и Де Флесселя. Несмотря на овации в его адрес, несчастный дрожал от страха и ожидал, что его повесят. 3 сентября он относит крест, который не заслужил, в Отель-де-Виль. Его сочли скромником, оставили среди героев 14 июля, и он стал получать двадцать су в день как “Победитель Бастилииe”. (Резюме основано на материалах Bertrand de Molleville, Histoire de la Révolution de France pendant les dernières années du règne de Louis XVI (1801) и La Bastille dévoilée (1789)).

Продолжение резни “победителями Бастилии”


“22 июля два ведущих администратора, мсье Фулон, государственный советник, и мсье Бертье, его зять, были арестованы, один около Фонтенбло, а другой около Компьеня. Фулон, суровый, но умный и рачительный хозяин, предыдущей зимой потратил шестьдесят тысяч франков на то, чтобы дать работу беднякам на своей земле. М. Бертье, старательный и способный человек, провел кадастровый учет Иль-де-Франс для выравнивания размеров, в результате которого превышенные неправильно рассчитанные ранее размеры уменьшились на одну восьмую, а затем на одну четверть. Но и то, и другое запрещено Пале-Роялем. Была создана легенда, чтобы погубить Фулона. Было сфабриковано его высказывание: он, якобы, сказал, что мы не лучше его лошадей, и что если у нас нет хлеба, мы должны есть только траву. Семидесятичетырехлетнего старика привели в Париж с тюком сена на голове, ожерельем из чертополоха на шее и полным ртом сена. (Ипполит Тэн, “Истоки современной Франции: революция”)

Entrée de Louis-Bénigne-François Bertier de Sauvigny en cabriolet à Paris, par la porte Saint-Martin, le 23 juillet 1789, le lendemain de son arrestation près de Compiègne. Le peuple lui montre la tête de Foulon de Doué fichée sur une pique. Estampe du temps

Луи-Бенинь-Франсуа Бертье де Совиньи въезжает в Париж на кабриолете через Порт Сен-Мартен
Сен-Мартен, 23 июля 1789 года, на следующий день после его ареста близ Компьеня.
Люди показывают ему голову Фулона де Дуэ на пике. Печать времени

Уточним, что Фулон передал королю секретный меморандум, в котором сообщал ему о внушающих тревогу успехах заговорщиков и необходимости произвести арест и наказать двух главных руководителей. Он настаивал на сохранении войск в окрестностях Парижа. По неосторожности дочери М. Неккера агитаторам стало известно от неё о существовании этого меморандума. Один из них хватает старика, и вот уже его тащат под роковой фонарь… Он умоляет толпу о пощаде, просит посадить его, но оставить в живых. Но он подвергается унижениям и жестокому обращению: наконец, ему надевают петлю и вешают. Веревка обрывается, он падает на колени и умоляет народ о пощаде. Его снова связывают, веревка рвется во второй раз… Наконец приносят новую веревку и кладётся конец его мучениям…

Палачи издеваются над его трупом, раздевают его, срывают клочья одежды, кладут в рот горсть сена, насаживают его окровавленную голову на конец пики и волокут его голое, изуродованное тело по грязи. (Moniteur du 29 juillet 1789).

“М. Бертье был отцом восьми детей, все они были достойны похвалы за их нравственность, таланты и были счастливы, судя по их лицам. (История революции 1789 года, написанная двумя друзьями свободы, 1790 г.) “Отправленный из Компьеня муниципалитетом, месье Бертье прибыл в Париж на кабриолете. Против него разразился ужасающий шквал оскорблений. Хотя он никогда не покупал и не продавал ни одного зерна пшеницы, его называли скопидомом. (Ипполит Тэн, “Истоки современной Франции: революция”).

“Мэрия Парижа гудела, как улей от гласа народа, что ужаснуло судей Бертье. Ему сказали, что его отвезут в Аббатство… Как только он переступил порог Отеля-де-Виль, его эскорт был рассеян; десять тысяч рук схватили его, и он был пронесен под роковой фонарный столб. Его ждала новая веревка. При виде этого он выхватил винтовку и бросился на толпу… он упал, сраженный двумя сотнями штыков. Он еще дышал: каннибал погрузил руку глубоко в его пульсирующие внутренности и вырвал сердце…”. (Moniteur du 29 juillet 1789) “Случайно там оказался повар, отрезавший голову мсье де Лонэ [это Десно]; ему дали сердце, чтобы он его унес, солдат взял голову, и оба отправились в Отель-де-Виль, чтобы показать эти трофеи мсье Лафайету. (Ипполит Тэн, “Истоки современной Франции: Революция”)


” … Свирепости этих антропофагов не хватало завершающей черты, апофеоза. Они её подвели в конце дня, подарив народу зрелище самого отвратительного пиршества. (Бертран де Моллевиль, “История революции во Франции в последние годы правления Людовика XVI”, 1801 г.) “Обладатель сердца месье Бертье, завоевателя Бастилии, о котором мы только что говорили, входит на рассвете в кафе де Фуа (Пале-Рояль), садится за столик с пятью или шестью каннибалами, вожаком которых он является, и просит кофе; его им подают… Солдат-монстр [Деснот надел костюм драгуна] отделяет сердце месье Бертье от штыка, в который оно было воткнуто, сильно сжимает его между ладонями, выдавливает несколько капель крови, выливает их в чашки с кофе, и в это время адская группа подносит этот напиток к губам и произносит, с взрывами варварского смеха, которые невозможно передать, припев: “Нет, не бывает хорошей вечеринки, когда сердца к ней не лежит! “Десно был с солдатом, который нес голову Бертье, в кабаре, и когда они там ужинали, народ попросил показать сердце и голову сьера Бертье, они выбросили их из окна первого этажа, где сидели, и народ их подобрал” (Гийом-Оноре Рокк де Монгайяр, История Франции после окончания правления Людовика XVI до 1825 года). (Допрос Десно воспроизведен в Revue historique, 1876). “Я не знаю, виданое ли это дело, разве что среди рабов, как самые одиозные персонажей несут головы на пиках, пьющих кровь жертв и вырывают их сердца. Но я видел это дело в Париже… Я слышал крики радости неистовствующих людей, игравших с клочьями плоти. (Луи-Антуан де Сен-Жюст, Дух революции и конституция Франции, 1791 г.). Дюссо, историк, певший панегирики парижскому восстанию, очевидец всех этих преступлений, признается, что “думал, что является свидетелем полного разложения общества”. (Жан Дюссо, “Парижское восстание и взятие Бастилии”, 1790 г.) “Террор, о воцарении которого чистые республиканцы объявили только в 1793 году, для любого беспристрастного человека датируется 14 июля 1789 года”. (Пьер-Виктор Молюэ, Мемуары)

Продажные душонки, что скрываются


С самого начала революции со всех сторон вспыхивали беспорядки, пожары и убийства; Ипполит Тэн задается вопросом, не был ли сброд возбужден “продажными душонками, которые прячутся”, и отвечает: “Современники убеждены в этом, и это вполне вероятно”. Луи Блан, масон, говоря о масонстве, говорит в свою очередь: “Важно ввести читателя в курс того подкопа, который вели тогда под тронами и под алтарями революционеры, гораздо более глубокие и активные, чем энциклопедисты”. (Луи Блан, “История революции”)

Assemblée de francs-maçons pour la réception des maîtres. Le récipiendaire est couché sur le cercueil dessiné dans la Loge, le visage couvert d'un linge teint de sang. Et tous les assistants ayant tiré l'épée lui présentent la pointe au corps. Gravure de Philippe Le Bas. Détail d'un dessin de Wachsmut appartenant à une série de gravures dites gravures Gabanon (XVIIIe siècle) éditée par Martin Engelbrecht, à Augsbourg

Ассамблея франк-масонов для приема в мастера. Получатель титула лежит
на нарисованном гробу в ложе, его лицо было закрыто окровавленной тканью. Ассистенты, обнажив шпаги, приставляют их острие к телу. Гравюра Филиппа Ле Баса. Деталь рисунка Вахсмута, принадлежащего к серии гравюр под названием
Гравюры Габанона (18 век), опубликованные Мартином Энгельбрехтом в Аугсбурге

Английский масон Джон Робинсон, секретарь Эдинбургской академии, писал в 1797 году: “Я наблюдал, как эти доктрины все теснее переплетались и связывались с различными системами масонства… Я заметил, что персонажи, сыгравшие наибольшую роль во Французской революции, были членами этой ассоциации, что их планы были задуманы в соответствии с ее принципами и осуществлены с ее помощью…” (Джон Робинсон, Доказательства заговора против всех религий и правительств Европы, организованного на тайных собраниях масонов, 1797). Немецкий масон, граф Кристиан фон Хаугвиц, министр Пруссии, также свидетельствует: “Едва я достиг совершеннолетия, как уже был не только во главе масонства, но и занимал видное место и обладал высокой степенью… Тогда я твердо убедился, что драма, начатая в 1788 и 1789 годах, Французская революция, цареубийство со всеми его ужасами не только были зачаты там, но и явились результатом ассоциаций и заклинаний. (Кристиан фон Хаугвиц, Мемуары о тайных обществах). По словам Бертрана де Моллевиля, Ла Файет сказал: “Поэтому, как бы нам этого ни хотелось, необходимо принести в жертву нескольких выдающихся людей. Тот же Ла Файетт предположил, что Фулон, естественно, должен стать первой жертвой… Затем он указал на интенданта Парижа (М. Бертье): “Против интендантов, – сказал он, – есть только один зычный довод: они могут поставить большие препятствия на пути революции. Месье Бертье ненавидят все; нельзя предотвратить расправу над ним; его судьба запугает его коллег, они станут мягкими, как перчатки. А Моллевиль пишет: “Казнь последовала незамедлительно. Расправа над месье де Лонэ, де Флесселем, Фулоном и Бертье и их головы, насаженные на конец пики, были первыми последствиями этого филантропического заговора. (Бертран де Моллевиль, “История революции во Франции в первые годы правления Людовика XVI”, 1801).

(Согласно “L’Éducation catholique. Revue de l’enseignement primaire”, опубликованный в 1892 году)

Исток.

Статьья из Известий на эту тему

Тюрьма центральная: почему парижане решили взять Бастилию | Статьи | Известия (iz.ru)

Leave a Reply