КРИСТОФЕР ЭНДРЮ
ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ
Я написал эту книгу в сотрудничестве с Василием Митрохиным, (фото – “работает с документами“) основываясь на обширных совершенно секретных материалах, (описанных в главе 1), которые он тайно вывез из архива внешней разведки КГБ. За последние четверть века Митрохин страстно желал, чтобы материалы, которые он в течение двенадцати лет, рискуя жизнью, собирал, чтобы они увидели свет. Он хотел показать “насколько тонкой на самом деле была нить мира во время холодной войны”. Из этой страсти и родилась эта книга.
Я считал своим долгом обеспечить, чтобы этот материал, который предлагает детальное и уникальное понимание работы советского государства и истории Советского Союза, достиг того уровня общественного признания, которого он заслуживает. Как любое собрание документов, архивы КГБ требуют интерпретации в свете предыдущих исследований и соответствующих свидетельств. В конце примечаний и библиографии приводится подробная информация о дополнительных источниках, использованных для того, чтобы поместить откровения Митрохина в исторический контекст. Эти источники к тому же дают убедительное подтверждение подлинности его материалов. Кодовые имена (также известные как “рабочие имена” в случае с сотрудниками КГБ) выделены в тексте прописными буквами. Многие из них использовались более одного раза. В таких случаях текст и указатель четко указывают, о каком человеке идет речь. Важно также отметить, что, хотя определенные лица были мишенью КГБ, и им могли быть присвоены кодовые имена, это не означает, что названные лица были сознательными агентами или источниками информации, или даже то, что они знали о том, что являются мишенью для вербовки или операций по оказанию политического влияния. Аналогичным образом, тот факт, что человек мог поддерживать благоприятную для Советского Союза линию не обязательно означает, что этот человек сотрудничал с КГБ или был его агентом влияния. КГБ часто давал видным политикам кодовые имена, чтобы защитить личность своих мишеней и ориентировать завербованных агентов на таких людей. По юридическим причинам некоторые из советских агентов, идентифицированных в файлах КГБ, могут упоминаться в этой книге только под их кодовыми именами. В ограниченном числе случаев, главным образом из-за риска нанести ущерб при возможном судебном преследовании, упоминание о них вообще не допускается. Эти пропуски, впрочем, не оказывают существенного влияния на основные выводы любой главы.
Кристофер Эндрю
ВВЕДЕНИЕ К ИЗДАНИЮ В МЯГКОЙ ОБЛОЖКЕ
17 октября 1995 года я был приглашен в лондонскую штаб-квартиру Секретной разведывательной службы (более известной как Сикрет Интеллидженс Сервис (СИС) или МИ-6) в Воксхолл Кросс на берегу Темзы, где меня проинформировали об одном из самых замечательных событий в истории разведки конца двадцатого века. Там мне рассказали, как в 1992 году сотрудники этой службы вывезли из России старшего архивариуса КГБ в отставке Василия Митрохина, его семью и шесть больших ящиков с совершенно секретными материалами из архива внешней разведки КГБ. Удивительный подвиг Митрохина в том, что он делал выписки из досье КГБ почти каждый рабочий день в течение двенадцати лет и тайно выносил клочки бумаги из штаб-квартиры внешней разведки, что вероятно является уникальным случаем в истории разведки.
Когда я впервые увидел архив Митрохина через несколько недель после брифинга, от его масштабов и степени секретности материалов у меня перехватило дыхание. Там содержались новые важные материалы об операциях КГБ по всему миру. Единственными европейскими странами, упоминание о которых отсутствовали в архиве, были карманные государства Андорра, Монако и Лихтенштейн. (Однако там был интересный материал по Сан-Марино). Было ясно, что Митрохин имел доступ даже к топ-секретным файлам, в том числе к тем, в которых упоминались реальные личности и “легенды” советских “нелегалов”, выдающих себя за иностранных граждан и живущих под глубоким прикрытием за границей1.
Вскоре после моего первого изучения архива я встретился с Василием Митрохиным за чаем в конференц-зале в штаб-квартире СИС и обсудил с ним возможное сотрудничество в написании книги, основанной на его материалах. Он мало что рассказал о себе и мне пришлось потом убеждать его в том, что в начале нашей книги нужно рассказать об авторе. Сам Митрохин был страстно увлечен своим архивом и стремился к тому, чтобы как можно больше его материалов было использовано для разоблачения делишек КГБ.
В начале 1996 года Митрохин и его семья впервые посетили Кембриджский университет, где я состою профессором современной и новейшей истории. Я встретил их возле Porters’ Lodge у колледжа Корпуса Кристи, стипендиатом которого я являюсь, и мы вместе пообедали в комнате с видом на средневековое здание Старого суда.
После обеда мы отправились в Холл, чтобы посмотреть на единственный сохранившийся до наших дней портрет первого шпиона и величайшего писателя и выпускника – драматурга Кристофера Марлоу, который был был убит в драке в пабе в 1593 году в возрасте всего лишь двадцати девяти лет, вероятно, во время работы в секретной службе королевы Елизаветы I. Затем мы прошли через Королевский колледж и колледж Клэр, чтобы посетить Тринити и Тринити-холл, колледжи, в которых учились самые известные из завербованных КГБ, так называемая “Великолепная пятерка”. Сведения о некоторые из них Митрохин выписывал тоже.2
Он уже давно овладел искусством быть незаметным. Друзья и коллеги, которых мы встречали, гуляя по Кембриджу, не обращали на него ни малейшего внимания. В марте 1996 года тогдашний министр иностранных дел Малкольм Рифкинд (фото), дал принципиальное согласие (позже подтвержденное его преемником Робином Куком) на то, чтобы я написал книгу на основе необыкновенного архива Митрохина 3. В течение следующих трех с половиной лет, поскольку архив все еще был засекречен, я не мог обсуждать ничего из него с коллегами из Corpus Christi College и исторического факультета Кембриджа – или упоминать о теме книги, которую я писал. В Великобритании, по крайней мере, тайна архива Митрохина удивительно хорошо соблюдалась до тех пор, пока “Архив Митрохина” не попал к издателям, которые также успешно избегали утечек. Секрет был известен, за пределами разведывательного сообщества, только небольшому числу высокопоставленных министров и государственных служащих. Тони Блэр был впервые проинформирован о Митрохине, будучи лидером оппозиции в январе 1995 года. Три года спустя, став премьер-министром, он одобрил публикацию 4.
Тайна архива Митрохина менее тщательно сохранялась некоторыми союзниками Великобритании. Но хотя и случилось несколько частичных утечек информации, исходящих от иностранных правительств и разведывательных служб, которым был предоставлен доступ к некоторым из материалов архива, ни одна из них не вызвала большого резонанса в Британии. В декабре 1998 года мне вдруг позвонил один немецкий журналист, который узнал кодовое имя, под которым Митрохин был известен в Германии и содержание некоторых фрагментов архива, касающихся этой страны. Он сказал мне, что знает о том, что я заканчиваю работу над первым томом книги на основе архива Митрохина и уже планирую второй. В течение следующих нескольких месяцев я ожидал, что эта история появится в британской прессе. К моему удивлению, этого не произошло.
В субботу, 11 сентября 1999 года, после трех с половиной лет секретности и молчания, “Архив Митрохина» внезапно стал новостью первой полосы, когда появилась публикация о нём в газете “Таймс”. С той субботы я перешел от длительного периода, в течение которого я вообще не говорил об “Архиве Митрохина” на публике, к примерно месячному периоду, в течение которого я, казалось, не говорил ни о чем другом. Для меня не было удивительным то, что откровения, привлекшие внимание средств массовой информации, были интересны публике прежде всего благодаря историям человеческих судеб советских шпионов в Британии по сравнению с политически более важными, но менее личностными сообщениями об операциях КГБ против НАТО в целом и против инакомыслия в советском блоке.
До сих пор стереотипом, раскрученным СМИ о крупном советском шпионе в Великобритании, был Ким Филби и его друзья. Все они были выпускниками Кембриджа или закончили другие престижные учебные заведения и давали поводы о светских сплетнях об их экзотической сексуальной жизни. В сентябре 1999 года стереотип изменился почти в одночасье, когда Митрохин разоблачил Мелиту Норвуд, 87-летнюю прабабушку из Бекслихита, которую газета “Таймс” назвала “шпионкой, пришедшей из магазина Ко-оп”, (где, по идеологическим причинам она делает большую часть своих покупок), как самую “долгоиграющую” из всех советских шпионок в Великобритании. Репортер газеты “Таймс” был с миссис Норвуд рано утром утром 11 сентября, когда она слушала, как Джон Хамфрис вёл радиопрограмму “Сегодня”, рассказывая в первый раз о некоторых моментах из ее досье КГБ, описанном Митрохиным, а затем последовало интервью со мной и Энн Уиддекомб.
“О боже!” – сказала она репортеру “Таймс”. “Все это так отличается от моей спокойной и незаметной жизни. Я думала, что мне все сошло с рук. Но я не удивлена, что тайное стало наконец-то явным”.
В течение нескольких часов представитель СМИ толпились у дома миссис Норвуд, надеясь взять интервью у её знакомых и соседей о том, как она пила чай из кружки Че Гевары, вывешивала плакаты “Остановить ракеты Трайдент” в своем окне, продавала домашний чатни в помощь кубинским группам поддержки, и доставляла три десятка экземпляров газеты “Морнинг стар» каждую субботу утром ветеранам левого движения, проживавшим в Бекслихите. Миссис Норвуд вела себя с необычайным самообладанием, когда позже в тот же день она появилась перед СМИ в первый раз в своей жизни. Образ прабабушки-шпионки, идущей по своей садовой дорожке между ухоженными кустами роз, чтобы сделать своего рода признание большой толпе репортеров, поразил воображение миллионов телезрителей и читателей газет.
“Мне 87 лет, и, к сожалению, моя память уже не та.” – начала миссис Норвуд. “Я сделала то, что сделала не для того, чтобы заработать, а чтобы помочь предотвратить поражение новой системы, которая ценой огромных затрат дала простым людям еду и доступный проезд, предоставила им образование и здравоохранение. Помимо того, что это стало сенсацией в средствах массовой информации, публичное признание миссис Норвуд стало замечательным историческим документом. То, что захватило ее воображение до Второй мировой войны, как и у большинства других советских агентов того времени, была не жестокая реальность сталинской России, а идеалистический миф о первом в мире рабоче-крестьянском государстве, которое ликвидировало безработицу и впервые дало возможность трудящимся реализовать себя.
В середине 1930-х годов этот миф-образ был настолько силен, что в глазах истово уверовавших в него, которые, в отличие от Мелиты Сирнис (её фамилия в девичестве), смогли совершить вожделенное паломничество в Советский Союз, он пережил даже те противоположные их верованиям свидетельства, что они наблюдали воочию.
Малкольм Маггеридж (фото), возможно, лучший из британских журналистов, находившихся тогда в Москве, позднее писал о британских паломниках, с которыми он столкнулся:
“Их восторг от всего, что они видели и о чем им рассказывали, и выражение, которое они давали этому восторгу, составляют несомненно, одно из чудес нашего века. Среди них были искренние сторонники гуманного убийства покорного, как скот населения, взиравшего на массивное здание ОГПУ (впоследствии КГБ) со слезами благодарности на глазах. Там были сторонники пропорционального правительственного представительства, которые охотно соглашались с доводами, объяснявшими необходимость диктатуры пролетариата, искренние священнослужители, благоговейно перелистывавшие страницы атеистической литературы, убежденные пацифисты, которые с восторгом наблюдали, как танки грохочут по Красной площади, по небу пролетают бомбардировщики, серьезные специалисты по градостроительству, которые при виде перенаселенных бараков бормотали: «Ах, если бы у нас в Англии было что-то подобное!”. Совершенно невероятная доверчивость этих туристов, большинство из которых получило университетское образование, поразило даже советских чиновников, привыкших работать с иностранными гостями…5
Когда Мелита Сирнис стала советским агентом в 1937 году, в Советском Союзе свирепствовал сталинский террор, величайшее в современной европейской истории преследование населения в мирное время. 6 Миссис Норвуд, однако, похоже, до сих пор не осознает всю порочность сталинского режима, на чью службу она поступила. “Старый Джо [Сталин], – признает она, – не был без греха на сто процентов, но ведь и люди вокруг него, тоже, наверное, поступали не шибко ловко, как люди это делают”. В конце ее выступления перед прессой ее спросили, не жалеет ли она о своей карьере советского агента.
“Нет, – ответила она, а затем вернулась в свой дом. В другом интервью она заявила: “Я бы все сделала снова”7 .
Другим бывшим советским шпионом, выявленным в “Архиве Митрохина”, попавшим на первые полосы газет в Великобритании, был бывший сержант уголовной полиции Джон Саймондс. Как и Норвуд,
Саймондс дал ряд интервью, где признался, что, как следует из записей Митрохина, он был, вероятно, первым британским “шпионом-донжуаном” (в оригинале – “шпион Ромео”, что я считаю, неправильно переводить дословно. В конце концов Ромео соблазнил лишь одну Джульетту… Можно было также перевести как “шпион-казанова” – прим. перев.) завербованным КГБ. Он сказал, что он признался в этом почти двадцать лет назад, посетив МИ-5 и Скотланд-Ярд, но ему не поверили ни там ни там.
Хотя в записках Митрохина не приводится статистика о количестве женщин, соблазненных Саймондсом во время его карьеры в качестве нелегала КГБ, сам детектив утверждает, что их были “сотни”. Первоначально КГБ решил, что его сексуальные приемчики оставляют желать лучшего и, к его радости, прислали “двух чрезвычайно красивых девушек” в качестве инструкторов. Воспоминания шпиона-ловеласа о его последующей карьере шпиона донжуаном радужнее, чем можно было бы судить по его досье в КГБ:
«Я прожил хорошую жизнь. Я бы сказал так – поступайте на службу в КГБ и вы посмотрите на мир, путешествуя в первым классе. Как я это сделал – объездил весь мир, делая эту работу и прекрасно провел время. Селился в элитных отелях, ходил на лучшие пляжи. В моём распоряжении были красивые женщины, у меня никогда не было недостатка в еде, шампанском, икре, было всё что душеньке угодно, и я прекрасно провел время. Вот таким был мой опыт работы в КГБ».
«От меня пострадали лишь сотрудники лондонской полиции» – утверждает теперь Саймондс. 8 Многие из тех женщин, кого он соблазнил по заданию КГБ, с этим, несомненно, не согласятся.
Реакция СМИ на разоблачения Митрохина была столь же скудной в большинстве других стран, как и в Британии. Общественная привлекательность российских агентов, идентифицированных Митрохиным, удивительно похожа на то, что происходит с призерами Олимпийских игр. В шпионаже, как и в легкой атлетике, большинство мировых СМИ в первую очередь интересуются подвигами граждан своей страны. Историями, вызвавшими наибольший интерес в Соединенных Штатах, вероятно, были “активные меры” КГБ, направленные на дискредитацию директора ФБР Дж. Эдгара Гувера, (фото 1961 года) занимавшего этот пост много лет, и лидера движения за гражданские права Мартина Лютера Кинга. КГБ одним из первых распространил информацию о том, что Гувер был гомосексуалистом, охотившимся за потенциальными партнёрами. Кинг, который, как опасался КГБ, мог предотвратить расовую войну, а на её пожар комитетчики надеялись с момента возникновения в долгое жаркое лето, которое началось в 1965 году. Он был, вероятно, единственным американцем, ставшим мишенью как для КГБ, так и для ФБР.
Тема “Архива Митрохина” (опубликованном в США под названием “Меч и щит”), привлекшая наибольшее внимание Конгресса США, касалась подготовки КГБ к диверсионным операциям против американских объектов во время холодной войны. 26 октября 1999 года я дал показания, записанные для трансляции по ТВ, об этих приготовлениях на многочисленных слушаниях в Комитете по вооруженным силам Палаты представителей. В материалах Митрохина указаны приблизительные места расположения ряда секретных объектов в Соединенных Штатах, выбранных для размещения тайников с оружием и радиостанциями КГБ для использования в диверсионных операциях. По имеющимся данным, невозможно оценить количество таких тайников, которые были заложены.
Однако бывший генерал КГБ Олег Калугин (фото), служивший в Нью-Йорке и Вашингтоне в течение 1960-х и начала 1970-х годов, подтвердил существование некоторых тайников с оружием, устроенных КГБ в Соединенных Штатах. 9. Как и в Европе, некоторые тайники, вероятно, были заминированы и могут представлять опасность для того, кто их найдёт. По соображениям общественной безопасности, Архив Митрохина не дал никаких указаний на местонахождения тайников с оружием, выбранных агентами КГБ. Однако телеканал ABC TV News сообщил, что один из из них находится в районе города Брейнерд, Миннесота. 10. Более поздние сообщения в прессе, со ссылкой на “источники в Конгрессе» утверждали, что ФБР провело обыск в Брейнерде. 11.
В Западной Европе, в частности в Италии, “Архив Митрохина” вызвал больше материалов на первых полосах газет, чем даже в Британии. – хотя почти все статьи, что неудивительно, были посвящены итальянским темам. В октябре 1999 года итальянский парламентский комитет обнародовал 645 страниц отчетов (под кодовым названием IMPEDIAN – фотокопия страницы отчёта) об итальянцах, упомянутых в архиве Митрохина, которые за несколько лет до этого были предоставлены МИ-5 итальянской разведке. Большинство контактов КГБ были указаны в отчетах как по имени, так и под кодовым названием. Сообщалось, что Министерство иностранных дел Италии расследует дела тридцати сотрудников, упомянутых в записках Митрохина. Противники правительства, возглавляемого бывшим коммунистом Массимо Д’Алема, ухватились за ссылки на Армандо Коссутту, лидера коммунистической партии Италии, представленной в коалиционном правительстве Д’Алемы. Левые в ответ указали на идентификацию в отчете IMPEDIAN сенатора от правой партии Forza Italia. Дебаты стали еще более запутанными с подключением конспирологов как справа, так и слева.
A карикатура в газете La Repubblica, которую Д’Алема (фото) осудил как клеветническую, изображала его зачеркивающим ряд (предположительно левых) имен из отчетов IMPEDIAN перед их публикацией. Газета коммунистов L’Unità, напротив, утверждала, что левые министры все больше склонялись к тому, что эти доклады были результатом заговора МИ-5 (которую, по всей видимости, путают с СИС). “То, что появилось, – это не досье КГБ, а досье о КГБ, составленное британскими агентами контрразведки на основе признания бывшего агента, если таковой существует, а “Митрохин» есть лишь кодовое название операции МИ-5”. 12.
Полемика, вызванная в Великобритании публикацией “Архива Митрохина” в основном касалась поведения министров и разведывательного сообщества. Спрашивали, например, почему Мелита Норвуд не была привлечена к ответственности, когда о ее предательстве было известно по крайней мере, с момента перебежки Митрохина в 1992 году. И почему министры не были лучше проинформированы о ней и других предателях со стороны спецслужб и органов безопасности. К моему удивлению, выяснилось, что я узнал о деле Норвуд гораздо раньше, чем министр внутренних дел или премьер-министр. Джек Стро (фото) был проинформирован в декабре 1998 года о том, что информация Митрохина может привести к судебному преследованию “86-летней женщины, которая шпионила для КГБ сорок лет назад”, но ее личность была названа только несколько месяцев спустя. Тони Блэр был проинформирован о миссис Норвуд лишь незадолго до того, как ее имя появилось на первой странице газеты “Таймс”. 13
Провал судебного преследования миссис Норвуд в сочетании с задержкой в информировании министров вызвал глубокие подозрения у некоторых СМИ. Газета “Экспресс” осудила “ужасающую традицию сокрытия и некомпетентности в британских секретных службах”. Guardian заподозрила заговор МИ-5, написав:
«Мы должны знать, заключила ли Мелита Норвуд сделку со спецслужбами. Вспомните Бланта. 14 Было ли решение не преследовать ее в судебном порядке основано на сострадании, или желании скрыть некомпетентность?
Менее чем за десять лет до этого не было бы никакого механизма расследования этих обвинений, способного вызвать доверие общественности и парламента. До 1992 года сменявшие друг друга британские правительства отказывались даже признать существование СИС на необычном, хотя и традиционном, основании, что такое признание поставило бы под угрозу национальную безопасность. Если бы СИС оставалась официально табуированной семь лет спустя, ни одно официальное расследование не смогло бы подготовить заслуживающий доверия публичный отчет об архиве Митрохина.
В 1999 году, однако, существовал очевидный орган для проведения расследования: Комитет по разведке и и безопасности КРБ (ISC), созданный согласно закону о разведывательных службах от 1994 года для изучения “расходов, управления и политики” разведки и органов безопасности. С момента начала своей работы в 1994 году КРБ был в значительной степени невоспетым примером успеха.15.
Хотя технически он не является парламентским комитетом, поскольку отчитывается перед парламентом только через премьер-министра, восемь из девяти его членов являются членами парламента. (Девятый является членом Палаты лордов.) Под председательством бывшего министра обороны консерватора Тома Кинга (фото), его члены охватывают весь политический спектр. В число его основателей входит Дейл Кэмпбелл-Савурс, ранее бывший ведущим лейбористским критиком разведывательного сообщества, который до сих пор входит в его состав. Во многом потому, что его члены не смогли ни разделиться по партийным линиям и рассориться между собой или найти доказательства серьезных злоупотреблений со стороны разведки, ISC привлек относительно мало внимания средств массовой информации. Его в целом положительные отчеты о работе разведывательного сообщества, однако неизбежно были отвергнуты некоторыми конспирологами.
В понедельник, 13 сентября 1999 года, всего через два дня после того, как “Таймс” начала публикацию “Архива Митрохина», Джек Стро объявил в своем заявлении перед Палатой общин, что МНК было предложено провести расследование “политики и процедур, принятых в Агентства безопасности и разведки для обработки информацией, предоставленной г-ном Митрохиным”. В течение следующих девяти месяцев КРБ заслушал показания Джека Стро, Робина Кука и четырех бывших министров-консерваторов, от руководителей и других высокопоставленных чиновников MI5 и SIS, от предыдущего главы МИ-5, а также секретаря кабинета министров, постоянных заместителей секретарей министерств внутренних дел и иностранных дел и других официальных лиц. Среди последних свидетелей были Митрохин и я, давшие один за другим показания для SIS в офисе кабинета министров в Уайтхолле, 70 утром 8 марта 2000 года. Во время написания книги “Архив Митрохина”, я ошибочно полагал, что Комитет был проинформирован о проекте. Кое-чего из путаницы, последовавшей за публикацией, вполне можно было бы избежать, если бы КРБ был должным образом проинформирован заранее.
Отчет КРБ в июне 2000 года выявил ряд административных ошибок, которые, как обычно в Уайтхолле, имели больше общего с ошибками, чем с заговором. Первой “серьезной ошибкой”, выявленной КРБ, была неспособность Службы безопасности сообщить о деле миссис Норвуд в 1993 году.
«Эта неудача… привела к тому, что решение не преследовать миссис Норвуд в судебном порядке. было принято Службой безопасности. Комитет обеспокоен тем, что Служба использовала доводы общественного интереса для оправдания отказа от дальнейших действий против миссис Норвуд, в то время как это должны были решать сотрудники правоохранительных органов. Мы также считаем, что неспособность Службы безопасности опросить миссис Норвуд в это время предотвратила ее возможное преследование.
В течение следующих пяти лет, в связи с “последовавшими серьезными упущениями Службы безопасности,” дело Норвуд “ускользнуло из поля зрения16“. Если МИ-5 не заслуживает большого сочувствия за эти промахи, то некоторой снисходительности ей можно уделить. Приоритетом любой службы безопасности являются реальные, и только потом потенциальные угрозы. Среди массы материалов, предоставленных Митрохиным в 1992 году, случай с восьмидесятилетней миссис Норвуд, которая последний раз контактировала с КГБ более десяти лет назад и больше не представляла никакой угрозы для национальной безопасности, должно было казаться очень низкоприоритетным – особенно учитывая нагрузку на ресурсы МИ-5, вызванную сокращениями в конце холодной войны и угрозу со стороны ирландских террористических групп. Однако, возможно, МИ-5 недооценила прошлые заслуги миссис Норвуд.
Служба безопасности пришла к выводу, что ее “ценность как шпионки в области атомной энергии для ученых, создававших советскую бомбу, скорее всего была совершенно незначительной”17. Это заключение расходилось с мнением НКГБ (как тогда назывался КГБ), высказанным в последние месяцы Второй мировой войны. В марте 1945 года комитет безопасности охарактеризовал материалы, полученные от неё в сфере атомной разведки как “представляющие большой интерес и вносящие ценный вклад в развитие работы в этой области 18“. Хотя миссис Норвуд, конечно, не была шпионкой такого же класса, как Тед Холл и Клаус Фукс, работавшие на советскую разведку изнутри главной ядерной лаборатории в Лос-Аламосе, НКГБ и советские ученые, с которыми она поддерживала тесную связь, явно считали ее разведданные несколько лучшими, чем “совершенно незначительными”. Разведданные, которые она смогла предоставить, касались оболочки уранового топлива и коррозионной стойкости материалов после радиоактивного облучения, и, вероятно, были применимы к разработке атомного оружия и строительства ядерных реакторов19. До последних месяцев войны НКГБ оценивал материалы атомной разведки, полученную в Великобритании, почти так же высоко, как и поступившую из Соединенных Штатов 20.
Как сказал Джек Стро в Палате Общин, объявляя о проведении расследования комиссией ISC: “Нет причин сомневаться… что КГБ рассматривал миссис Норвуд как важную шпионку”. Несомненно и то, что она была самым долговечным британским агентом КГБ, и самой важной женщиной-шпионом в истории Великобритании. С самого начала ее карьеры КГБ возлагал на нее большие надежды. Он поддерживал с ней контакт в 1938-39 годах, когда не хватало сотрудников внешней разведки, многие из которых были казнены в период сталинских чисток, когда КГБ потерял связь со многими другими агентами, включая некоторых из “Великолепной пятерки”. После публикации “Архива Митрохина” Виктор Ощенко, бывший старший офицер Управления научно-технической разведки КГБ, любезно предоставил мне свои воспоминания о деле Норвуд. В то время, то есть в 1975 году, Ощенко состоял в лондонской резидентуре и завербовал Майкла Смита, самого важного агента КГБ в британской научно-технической разведке в период поздней холодной войны21. Он вспоминает о карьере миссис Норвуд в качестве советского агента как о “легендарной и занесенной в анналы КГБ” и говорит, что считал её важным, целеустремленным и весьма ценным агентом, при этом был глубоко впечатлен как ее идеологической приверженностью, так и тем её способностью получить доступ к документам своего начальника. Среди разведданных, полученных от миссис Норвуд, по словам Ощенко, были “ценные документы, касающиеся материалов, используемых при производстве ракет22“. Подробности об использовании разведданных миссис Норвуд в Советском Союзе, однако, остаются скудными. Записки Митрохина из ее досье, хотя и дают точную информацию о «контролёрах» миссис Норвуд и других оперативных вопросах, дают мало представления о несомненно сложной разведывательной информации, которую она предоставила КГБ в ходе своей долгой карьеры советского агента. Очень маловероятно, что СВР раскроет какие-либо детали до смерти миссис Норвуд.
Помимо критики службы МИ-5 за то, что она позволила делу Норвуд “выпасть из поля зрения”, ISC также посчитала серьезным упущением Службы безопасности не передать дело мистера Саймондса в Юридическую службу в середине 1993 года”. Это тоже, очевидно, было результатом скорее ошибки, чем заговора – вероятно совершенной кем-то из сотрудников среднего звена руководства МИ-5.
Даже Генеральный директор Службы безопасности с 1992 по 1996 год, Стелла Римингтон (фото), не была проинформирована ни о Норвуд, ни о Саймондсе, и поэтому не смогла ввести в курс этих дел Майкла Говарда, министра внутренних дел в правительстве Мейджора, и его заместителя. Дальнейшая путаница возникла в результате того факта, что “межведомственная рабочая группа группа” в Уайтхолле, ответственная за мониторинг прогресс проекта публикации, сама “не знала о значении британских материалов [Митрохина] до конца 1998 23.” Мой непосредственный контакт с рабочей группой был ограничен приятным обедом с ее председателем незадолго до Рождества 1998 года. Меня спросили, когда я давал показания ISC, хотел бы я иметь более тесный контакт с этой группой во время написания книги “Архив Митрохина». Да, я хотел бы этого.
Расследование ISC предоставило много поводов как для похвалы, так и для критики:
Проведение первоначального контакта с г-ном Митрохиным вплоть успешной эксфильтрации его и его семьи со всеми собранными им материалами представляет собой большое достижением для ISC. В дополнение к этому управление материалами и, по мере необходимости, доведение их до сведения иностранных службам [разведки] было хорошо отработано. Комитет хотел бы отдать должное этому выдающемуся образцу разведывательной работы24.
Я был воодушевлен тем, что ISC одобрил принятое в 1996 году решение уполномочить меня написать книгу в сотрудничестве с Митрохиным, а также заключением Комитета (которое, я надеюсь, не будет слишком нескромно цитировать), что книга “имеет огромную ценность, так как она дает реальное представление о работе КГБ и преследовании диссидентов25“. Наибольшая похвала МНК была, совершенно справедливо, отнесена на счёт Василия Митрохина:
Комитет считает, что он является примером замечательной целеустремленности и мужества, рисковавшим тюремным заключением или смертью в своем стремлении к тому, чтобы рассказать правду о реальной природе КГБ и их деятельности, которая, по его мнению, предавала интересы его собственной страны и народа. Он преуспел в этом, и мы хотим официально выразить наше восхищение его достижением.
В отчете МНК выражается сожаление по поводу “ненадлежащего обращения [предположительно Уайтхоллом] при контакте со средствами массовой информации по поводу публикации “Архива Митрохина”, что перенесло акцент на британских шпионов, отвлекло внимание от работы г-на Митрохина и важности и важности его разоблачения методов работы КГБ, бывшей его основной целью26“. В первоначальном освещении в СМИ практически не упоминалось о том, что гораздо большая часть книги посвящена войне КГБ против диссидентов и попыткам подавить инакомыслие во всем советском блоке, нежели карьерам Мелиты Норвуд и Джона Саймондса.
Главная проблема в понимании как Митрохина, так и его архива, которая была очевидна в большей части освещения в СМИ, заключается в том, что ни одна из публикаций не была по-настоящему вразумительной для западного потребителя информации. Само понятие героя, знакомое представителям всех культур и всем предыдущим поколениям западного человека, вызывает на Западе больший скептицизм в начале XXI века, чем в любое другое время или в любом другом месте, описанных в истории.
Для тех, чье воображение разъедено цинизмом, присущим нашей эпохе, мысль о том, что Митрохин был готов рисковать своей жизнью в течение двадцати лет ради дела, в которое он страстно верил, была непостижимой. Им так же трудно понять и готовность Митрохина посвятить себя в течение всего этого времени составлению и сохранению секретного архива, который, как он знал, может никогда не увидеть свет. Для любого западного автора почти невозможно понять, как писатель в течение многих лет может посвящать всю свою энергию и творческий талант тайному письму, которое, возможно, никогда не будет обнародовано. Тем не менее, как мы попытаемся показать в главе 1, некоторые из величайших русских писателей советской эпохи делали именно это 27.
Ни в одной биографии западного писателя нет сцены, поставленной на смертном одре, сравнимой с тем, как описывает автор по воспоминаниям вдовы Михаила Булгакова о том, как она помогала ему встать с постели в последний раз, чтобы он смог перед смертью убедиться, что его великий, неопубликованный шедевр, «Мастер и Маргарита”, возможно, величайший роман двадцатого века, все еще находился в своем тайнике. «Мастер и Маргарита” выжил и был опубликован четверть столетия спустя. Однако отрезвляет мысль о том, что на каждый запрещенный шедевр советской эпохи, дошедший до наших дней, приходится большее число тех, которые не получили известности и даже сейчас плесневеют в забытых тайниках – как, например, архив Митрохина, который вполне могла бы постигнуть та же участь, если бы его собирателю и Митрохину и ISC не удалось бы вывезти его в Британию.
Архив Митрохина не более понятен в чисто западных терминах, чем сам Митрохин. Самая распространенная ошибка в суждении о КГБ заключается в предположении, что комитет был примерно эквивалентен своим главным западным конкурентам. Конечно, существовало сходство в оперативных методах, применяемых спецслужбами на Востоке и на Западе, а также в том значении, которое каждая сторона придавала другой стороне как объекту разведки. Фундаментальное различие между советским однопартийным государством и западными демократиями, однако, отражалось и в фундаментальном различии между их разведывательными сообществами.
Наибольшие различия наблюдались в сталинскую эпоху. Перед началом Второй мировой войны Сталин считал преследование силами НКВД в Мексике великого, хотя и безобидного, еретика Льва Троцкого (фото) более приоритетной задачей, чем сбор разведданных об Адольфе Гитлере. В середине войны параноидальные настроения, которые регулярно искажали советскую оценки разведки, убедили советских руководителей – и, несомненно, самого Сталина – в том, что «Великолепная пятерка», вероятно, самая способная группа иностранных агентов, была частью изощренной уловки со стороны британской контрразведки. В последние годы жизни Сталин был одержим охотой на часто воображаемых титоистов и сионистов. Его главной внешнеполитической целью в конце жизни, вполне возможно, было поручить МГБ (позднее КГБ) разработку плана тайного убийства маршала Тито, который сменил Троцкого в качестве ведущего еретика в советском блоке. Сталин однажды назвал Лаврентия Берию, самого могущественного из его руководителей разведки, “мой Гиммлер”. Но на Западе не было руководителя разведки, с которым Берию или гласу СС Гиммлера, можно было бы сопоставить.
Даже после смерти Сталина и казни Берии в 1953 году сохранялись основные различия между разведывательными приоритетами на Востоке и Западе. Возможно, самый простой способ судить о том, имеет ли какой-либо доклад разведки критическую важность, – это задать вопрос: «Если оно поступит посреди ночи, разбудите ли вы соответствующего министра правительства?» Ответ на этот вопрос в Москве часто сильно отличался от ответа в западных столицах. Например, 27 октября 1978 года резидент КГБ в Осло Леонид Макаров (фото) позвонил Михаилу Суслову, члену Политбюро, ответственному за идеологическую чистоту, в ранний час. Зачем? Не для того, чтобы сообщить что вот-вот разразится великий международный кризис, а чтобы сообщить, что российский диссидент Юрий Орлов не получил Нобелевскую премию мира. Резиденция в Осло была тепло поздравлена за ее предполагаемую “оперативную эффективность” в достижении этого вполне предсказуемого результата 28. Просто невозможно представить, чтобы какого-либо западного министра разбудили бы по какой-либо сравнимой причине.
Одержимость КГБ выявлением и подавлением внутренних “идеологических диверсий” перекинулась и на зарубежные операции. Он стремился произвести впечатление на руководство партии своим рвением в дискредитации диссидентов как за рубежом, так и внутри страны. Летом 1978 года руководители Первого, то есть Главного отдела (внешняя разведка) и Пятого отдела (ответственного за противодействие идеологической подрывной деятельности) совместно организовали в Москве секретное представление для аудитории КГБ и партийных деятелей вступительной речи диссидента-писателя Александра Солженицына в Гарвардском университете. Целью этого необычного (по западным меркам) сеанса была попытка продемонстрировать, что благодаря усилиям КГБ, Солженицын в настоящее время является в Соединенных Штатах в значительной степени дискредитированной фигурой29. Миссия КГБ по дискредитации диссидентов, эмигрировавших на Запад, распространялась даже на танцоров балета, музыкантов и шахматистов.
Для западных СМИ, привыкших интерпретировать тайную холодную войну в терминах “шпион против шпиона”, материалы Митрохина о войне КГБ против идеологических диверсий, в отличие от разоблачений отдельных шпионов, не представляли особого интереса. Вполне предсказуемо, что больший интерес к этому материалу был проявлен в странах бывшего советского блока – что отразилось, например, в количестве переводов “Архива Митрохина” на восточноевропейские языки. КГБ уделял приоритетное внимание поддержанию идеологической ортодоксальности советского блока отражалось в том, что он направил намного больше элитных нелегалов в Чехословакию во время Пражской весны 1968 года, чем, насколько известно, когда-либо использовалось в какой-либо операции против Запада.
В главах “Архива Митрохина”, посвященных холодной войне, уделяется равный вес операциям КГБ против Соединенных Штатов и борьбе против идеологических диверсий. Митрохин тайно вывез из штаба внешней разведки КГБ важные материалы по операциям против некоторых лидеров борьбы за демократию внутри советского блока, чье необычайное моральное мужество в конечном итоге одержало верх над огромной силой принуждения КГБ и его союзников. Среди них выделяются два примера.
Первый это великий русский диссидент и ученый-ядерщик Андрей Сахаров (на фото из книги “Меч и щит” с Е. Боннер), прозванный “врагом общества номер один” Юрием Андроповым (последовательно председателем КГБ и советским лидером), который пережил преследования и внутреннее изгнание со стороны КГБ, чтобы стать, по словам Горбачева, “бесспорно, самой выдающейся личностью” на 1989 году на съезде Народных Советов. Один из самых ярких визуальных образов крушения советской системы, который заслуживает такой же известности, как и разрушение Берлинской стены, является фотография Горбачева и других членов Политбюро, стоящих с обнаженными головами возле открытого гроба Сахарова после его внезапной смерти в декабре 1989 года.
Второй выдающийся случай – это случай кардинала Кароля Войтылы, архиепископа из Кракова, которого КГБ, похоже, считал в начале 1970-х годов считался самым опасным противником в советском блоке. Войтыла, однако, был защищен своим моральным авторитетом и известностью. КГБ, как и польская СБ, уклонился от огромного общественного общественного резонанса, который мог бы вызвать его арест. В ретроспективе, избрание Войтылы в 1978 году Папой Иоанном Павлом II ознаменовало собой начало конца советского блока. Хотя польскую проблему с трудом удавалось сдерживать в течение следующего десятилетие, она не могла быть решена.
Организация, которая изучала “Архив Митрохина» с самым пристальным вниманием с момента его публикации, Служба внешней разведки (СВР), которая глубоко обеспокоена его содержанием. Ни одна спецслужба не может рассчитывать на вербовку новых агентов или сохранение лояльности своих действующих агентов, если она не сможет убедить их в том, что может хранить их секреты на неопределенное время. В настоящее время СВР не в состоянии сделать это. Благодаря Митрохину, никто из тех, кто шпионил на Советский Союз в любой период между Октябрьской революцией и кануном эры Горбачева, теперь не может быть уверен, что его или ее секреты все еще в безопасности. Материалы Митрохина также содержат информацию об операциях времен холодной войны, проводимых нынешним главой СВР Вячеславом Трубниковым и другими бывшими высокопоставленными сотрудниками КГБ. Во втором томе содержится глава о деятельности КГБ в Индии, где Трубников сделал свою репутацию. Если прошлые секреты руководства СВР оказались небезопасными, её агенты могут вполне могут прийти к выводу, что и их секреты тоже всплывут на поверхность.
С того момента, как архив Митрохина прибыл в Британию, СИС поняла, что его содержимое “имеет исключительное контрразведывательное значение, не только освещающее прошлую деятельность КГБ против западных стран, но и обещающее свести на нет многие из нынешних активов России”. ЦРУ также сочло архив “крупнейшей контрразведывательной удачей послевоенного периода”. ФБР согласилось с такими выводами. Как следует из отчета МНК, другие западные разведывательные службы также были “чрезвычайно благодарны” за многочисленные информационно-аналитические сведения, предоставленные архивом Митрохина30.
Некоторое представление о суматохе внутри СВР, вызванной, вероятно, публикацией “Архива Митрохина” дает досье реакции (отмеченное Митрохиным) на книгу о КГБ, опубликованную американским журналистом Джоном Барроном четверть века назад. Штаб КГБ заказал не менее 370 отчетов в попытке оценить ущерб своим интересам, нанесенный различными разделами книги Баррона31. Откровения Митрохина, несомненно, привели к еще большему ущербу, чем был причинён книгой Баррона. Уже есть не поддающиеся подтверждению свидетельства усилий СВР, направленных на то, чтобы ни один архивист никогда больше не имел такого неограниченного доступа к файлам, каким пользовался Митрохин.
Как и Первое главное управление КГБ, СВР содержит отдел “активных мер”, отдел МС, специализирующийся на дезинформации, которому вполне логично было поручено попытаться подорвать доверие к “Архиву Митрохина32“. В двух случаях после публикации книги эта служба направляла очевидных российских перебежчиков в западные разведслужбы, каждый из которых рассказывал одну и ту же историю об “Архиве Митрохина” с утверждениями о том, что СВР “решила провести массовую чистку лишних и отставных агентов, которые достались ей в наследство от КГБ, и поэтому выбрала отставного архивариуса КГБ Василия Митрохина для передачи их имен на Запад33. Эта плохо продуманная активная мера оказалась контрпродуктивной по двум причинам. Во-первых, ряд западных разведслужб уже смог установить, что материалы Митрохина были слишком ценны для СВР, чтобы она добровольно предоставила их в распоряжение этих служб. Во-вторых, оба фальшивых “перебежчика” были быстро и окончательно разоблачены как подставные лица СВР. Весь этот эпизод лишь подчеркнул глубокую озабоченность СВР по поводу ущерба, нанесенного ее агентурной работе материалами Митрохина. Ее настроение не улучшилось от осознания того, что впереди, во втором томе, они увидят еще много откровений. Амбициями Митрохина, остающимися на неизменными на протяжении почти тридцати лет – остается стремление опубликовать как можно больше сверхсекретных материалов, которые он собирал, рискуя жизнью.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 К тому времени, когда я получил доступ к архиву, большая часть была переведена и тщательно проверена сотрудниками СИС, работавшими в тесном сотрудничестве с Митрохиным. Сотрудники Службы безопасности и американской разведки также помогали в переводе. Переведенный архив был предоставлен в мое распоряжение в офисе СИС как в печатном виде и в компьютерной базе данных со сложной системой индексирования и поисковым программным обеспечением. Пока я писал книгу, Митрохин работал три дня в неделю с сотрудником СИС, завершая процесс перевода и проверки.
2 О “Великолепной пятерке” см. главу 4.
3 Комитет по разведке и безопасности, Отчет о расследовании дела Митрохина, Cm 4764.
Отчет о расследовании, Cm 4764, 13 июня 2000 года, стр. 44-5, 47. Разрешение, несомненно, было как-то связано с тем фактом, что я ранее написал историю КГБ и отредактировал два тома документов КГБ (перечисленных в Библиография) вместе с Олегом Гордиевским, бывшим полковником КГБ, который в течение одиннадцати лет был одним из самых важных агентов СИС времен холодной войны.
4 Некоторые подробности инструктажа высокопоставленных министров и государственных служащих приводятся в документе Intelligence and Security Committee, Отчет о расследовании Митрохина, Приложение E.
5 Hollander, Political Pilgrims, стр. 102.
6 См. главу 5.
7 Дэвид Роуз, “Я бы сделал все снова, говорит агент из пригорода”. Sunday Telegraph, 12 сентября, 1999. Во время интервью с миссис Норвуд 10 августа для документального фильма BBC2, основанного на “Архиве Митрохина”, Роуз получил от неё первое признание в том, что она была советской шпионкой.
8 Джон Саймондс (интервью с Дэвидом Роузом), “Я сказал вам, что был шпионом”. Гардиан (G2), 14 сентября 1999 года.
9 Интервью с Олегом Калугиным в программе ABC Nightline 9 сентября 1999 года.
10 Репортаж Джона МакВети на ABC News, 9 сентября 1999.
11 Нью-Йорк Пост, 7 ноября 1999 года. Филадельфия Дейли Ньюс, 8 ноября 1999 года.
12 Подборку статей из итальянских газет см. в: Dossier Stampa: L’Affare Mitrokhin (Rome: Camera dei
Deputati, Ufficia Stampa, 22 октября 1999 г.). Некоторые из отчетов IMPEDIAN опубликованы в итальянском издании Архива Митрохина: L’Archivio Mitrokhin (Milan: Rizzoli, 1999), Приложение F.
13 Комитет по разведке и безопасности, “Отчет о расследовании по делу Митрохина. Отчет о расследовании, стр. 48, 52-5.
14 В 1963 году, после того как в ходе длительного расследования не было найдено доказательств для вынесения обвинительного приговора, советскому шпиону сэру Энтони Бланту был предложен иммунитет от судебного преследования в обмен на полное признание (сделка, которую он, похоже, не полностью выполнил).Позже утверждалось, без достаточных доказательств, что истинной причиной решения не преследовать его в судебном порядке было сокрытие со стороны истеблишмента или МИ-5.
15 Высказывая это заключение, я, возможно, должен заявить о своем интересе. С конца 1970-х годов я приводил аргументы в пользу создания парламентского комитета по разведке с примерно той же ролью, что и нынешний Комитет по разведке и безопасности. (См., например, введение к книге Missing Dimension, и заключение к книге Secret Service. Это предложение было первоначально холодно встречено в Уайтхолле.
16 Комитет по разведке и безопасности, The Mitrokhin Inquiry Report, стр. 12.
17 Комитет по разведке и безопасности, The Mitrokhin Inquiry Report, стр. 69.
18 См. ниже, с. 168. Трудно понять, как миссис Норвуд могла предоставить разведданные такой “большой ценности” в марте 1945 года, если, как утверждает Филипп Найтли, она не вернулась на работу в Британскую ассоциацию по исследованию цветных металлов (BN-FMRA) после продленного декретного отпуска до 1946 года (Knightley, “Norwood: the spy who never was (Норвуд: шпионка, которой не было),” New Statesman, December 13,1999. Свидетельства МИ-5, представленные МНК, подтверждают, что в 1945 году миссис Норвуд была секретарем председателя БН-ФМРА (Комитет по разведке и безопасности, The Mitro-okhin Inquiry Report, стр. 67).
19 Это мнение ученого, работавшего на государство, который предпочитает не быть названным. Точные детали разведданных, предоставленных миссис Норвуд, недоступны. Только после того, как они будут тщательно проанализированы и сопоставлены с другими данными, полученными советской разведкой, будет возможно сформировать окончательное суждение о важности ее роли в качестве шпионки. Разведданные по атомной тематике, предоставленные миссис Норвуд после 1945 года не имели никакого отношения к созданию советской бомбы, которая, благодаря главным образом Холлу и Фуксу, была точной копией американской, но не британской бомбы. Однако они имели определенное значение. Вероятно, самый важный секрет послевоенной Великобритании – секрет настолько деликатный, что премьер-министр Клемент Эттли скрывал его от большинства своего кабинета – касался создания британской атомной бомбы. Разведданные миссис Норвуд должны были дать некоторое представление о строго засекреченном прогрессе британских ученых-атомщиков.
20 Согласно досье, отмеченному Митрохиным (т. 7, гл. 2, п. 19), до ноября 1944 года НКГБ получил 1 167 документов по “ядерным секретам” из США и Великобритании. Из них 88 из США и 79 из Великобритании были оценены как “очень ценные”. Записки Митрохина не содержат аналогичной статистики за период после ноября 1944 года. Дальнейшая развединформация была получена от ГРУ.
21 См. ниже, стр. 550-53, 567-8.
22 В 1992 году, будучи руководителем линии X (научно-технической) в парижской резидентуре, Ощенко дезертировал в Великобританию, где сейчас и проживает.
23 Комитет по разведке и безопасности, The Mitrokhin Inquiry Report, стр. 13, 20, 26.
24 Комитет по разведке и безопасности, The Mitrokhin Inquiry Report, стр. 4.
25 Комитет по разведке и безопасности, The Mitrokhin Inquiry Report, стр. 4, 16. Ответ правительства
приветствовал одобрение МНК.
26 Комитет по разведке и безопасности, The Mitrokhin Inquiry Report стр. 4.
27 См. ниже, с. 13-14.
28 См. ниже, с. 429-30.
29 См. ниже, с. 418-19.
30 Комитет по разведке и безопасности, The Mitrokhin Inquiry Report, стр. 4.
31 См. ниже, стр. 25.
32 КГБ аналогичным образом пытался дискредитировать публикацию Эндрю и Гордиевского KGB: The Inside Story, (КГБ: внутренняя история), после ее публикации в 1990 году, утверждая, что ее наиболее разрекламированное откровение – идентификация Джона Кэрнкросса как “Пятого человека” и первого агента, предупредившего о планах по созданию атомной бомбы – было ошибочным. СВР теперь признает, что идентификация была правильной по обоим пунктам.
33 Разрабатывая эту непродуманную активную меру, Department MS, возможно, был воодушевлен тем фактом, что два несколько похожих предположения независимо друг от друга появились в западных СМИ. Один из авторов газеты Le Monde предположил, что “… Операция с архивом Митрохина была организована в Москве либо раскольнической сталинской фракцией в КГБ, либо временным руководством [спецслужб] в период между ноябрем 1991 года и февралем 1992 года”. (“Voyages en mémoire soviétique, Le Monde от 5 ноября 1999 года). В своей рецензии на книгу “Архив Митрохина” в The Times Literary Supplement (26 ноября 1999 года), доктор Эми Найт также “не могла не задаться вопросом, получил ли [Митрохин] некоторую помощь от своих бывших работодателей, чтобы обнародовать архивные секреты КГБ”. “Это, – добавила она, – ни в коем случае не является надуманным предположением”. В предыдущей рецензии доктора Найт на мою с Олегом Гордиевским книгу “КГБ: история изнутри” содержалось эксцентричное предположение о том, что я мог бы не написать столь длинное введение (TLS, 7 декабря 1990 года). Моя собственная рецензия на книгу доктора Найт Spies Without Cloaks “Шпионы без плащей” ясно показывает мое уважение мое уважение к ее исследованиям о российской разведке. Тем не менее в ее работе иногда присутствует некий конспирологический элемент. Об этом свидетельствует, например, ее предположение в “Шпионах без плащей”, что Горбачев был соучастником попытки путча в августе 1991 года.