ЕВРОКОММУНИЗМ.
Конференция восьмидесяти пяти коммунистических партий, состоявшаяся в Москве в 1960 году, единодушно подтвердила верность Советскому Союзу как непоколебимый символ веры коммунистов как Востока, так и Запада:
Коммунистическая партия Советского Союза была и остается общепризнанным авангардом мирового коммунистического движения, самым опытным и закаленным отрядом международного коммунистического движения.
Однако к концу десятилетия руководство КПСС было возмущено тем, что его непогрешимость была поставлена под сомнение появлением того, что позже было названо “еврокоммунизмом”. Еврокоммунистическая ересь впервые проявила себя публично после подавления Пражской весны 1968 года, когда ряд западных партий выступили с некоторой, в основном робкой, критикой советского вторжения. Руководство ИКП (Итальянской коммунистической партии), ставшей впоследствии доминирующей силой еврокоммунизма, подтвердило “глубокие, братские и подлинные связи, объединяющие Итальянскую коммунистическую партию с Советским Союзом и КПСС”, но отрицало право Советского Союза на военное вмешательство “во внутреннюю жизнь другой коммунистической партии или другой страны”. 1
“Глубокие, братские и подлинные узы”, которые связывали ИКП с Советским Союзом даже после того, как советские танки вошли в Прагу, имели секретное измерение, о котором знали очень немногие итальянские коммунисты за пределами Direzione. После переворота полковников в Афинах в апреле 1967 года генеральный секретарь PCI Луиджи Лонго и другие лидеры партии были встревожены возможностью итальянского военного путча по греческому образцу.
Летом 1967 года Джорджо Амендола (фото) от имени Директории ПКИ официально обратился к Советскому Союзу с просьбой о помощи в подготовке партии к выживанию после переворота в качестве нелегального подпольного движения. Решение Политбюро No. P50/P от 15 августа уполномочило ПГУ разработать программу, которая должна была обеспечить итальянских товарищей собственным разведывательным подразделением с полностью обученным персоналом и системой подпольной радиосвязи. Детали программы были согласованы на переговорах в Москве между АНДРЕА, главой нелегального аппарата ПЦПИ, и высокопоставленными чиновниками ЦК и сотрудниками КГБ. С октября 1967 года по май 1968 года три итальянских радиста прошли четырехмесячный курс обучения в КГБ. Другие члены партии прошли курсы по изготовлению фальшивых удостоверений личности, следуя учебному плану, в котором девяносто шесть часов отводилось на изготовление резиновых штампов и печатей для документов, шесть – на искусство тиснения синтетическими смолами, шесть – на изменение фотографий в удостоверениях личности, шесть – на рукописные записи в документах и двенадцать – на “теоретические дискуссии”. Эти и другие секретные программы обучения продолжались, по крайней мере, до конца 1970-х годов. Руководство ИКП также попросило КГБ проверить штаб-квартиру на наличие подслушивающих устройств. 2
После внезапного протеста итальянских коммунистов против подавления Пражской весны в 1968 году открытая критика быстро сошла на нет. Перед Двенадцатым съездом PCI в феврале 1969 года Борис Пономарев (фото), заведующий Международным отделом ЦК, и старшие офицеры КГБ оказали сильное давление на Луиджи Лонго и других партийных лидеров, чтобы они смягчили свои комментарии по Чехословакии в выступлениях на конференции. В докладах Центральному Комитету КПСС Пономарев и КГБ ставили себе в заслугу то, что, несмотря на сохранение некоторых “двусмысленных фраз”, все ссылки на “интервенцию” и “оккупацию” Советским Союзом и его союзниками по Варшавскому договору были удалены. Также как не было никаких упоминаний о призывахо к выводу войск Варшавского договора из Чехословакии. 3 В частной беседе в 1970 году с Никитой Рыжовым, советским послом, Лонго “особенно подчеркнул, что для итальянских коммунистов дружба с КПСС и Советским Союзом была не формальностью, а реальной необходимостью для их существования”. 4
Лонго (фото) также в значительной степени зависел от советских субсидий. Он был наиболее настойчив, когда всеобщие выборы были назначены на год раньше запланированного срока, в мае 1972 года. Первоначальные ассигнования Политбюро КПСС на год выборов составляли 5 200 000 долларов – на 2 миллиона больше, чем в 1971 году. После очередного обращения Лонго, оно выделило еще 500 000 долларов. Затем Лонго написал еще одно умоляющее письмо, на которое Брежнев направил личный ответ, доставленный резидентом в Риме Геннадием Федоровичем Борзовым (псевдоним “Быстров”) 4 апреля:
Уважаемый товарищ Лонго. Мы получили ваше письмо с просьбой о дополнительной помощи для покрытия расходов, связанных с участием Итальянской коммунистической партии в избирательной кампании. Мы хорошо понимаем трудный характер ситуации, в которой проходит эта кампания, и необходимость интенсивной деятельности, которую ваша партия должна проявить в этой связи, чтобы победить на выборах и противостоять силам реакции. Как Вам, товарищ Лонго, известно, мы уже выделили дополнительно 500 000 долларов США для участия Итальянской коммунистической партии в избирательной кампании, доведя таким образом общий [взнос] в этом году до 5 700 000 долларов США. В свете Вашей просьбы мы еще раз тщательно изучили все открывшиеся перед нами возможности и решили оказать Итальянской коммунистической партии дальнейшую помощь в размере 500 000 долларов США. К сожалению, в настоящее время мы больше ничего не можем сделать. С коммунистическим приветом, [Подпись] Л. Брежнев Генеральный секретарь ЦК КПСС 5
Передав письмо Лонго, Борзов доложил о нем в Центр:
Посол [Никита Рыжов] заявил, что, поскольку мы действовали за его спиной, он намерен телеграфировать об этом товарищу Брежневу. Учитывая сложный характер Рыжова и его крайне чувствительную реакцию на подобные вещи, этот конкретный инцидент сильно обострил отношение посла к нам.
Центр приказал Борзову сделать все возможное, чтобы умиротворить посла:
Передайте Рыжову, что вы предполагаете, что в Москве его поставят в известность о решении, принятом инстанцией [руководством КПСС]. От себя лично попросите товарища Рыжова отнестись ко всему этому с должным пониманием и не придавать происшедшему преувеличенного значения; скажите ему, что наши отношения с ним будут оставаться деловыми и что посол будет полностью информирован обо всех наших контактах с нашими друзьями [ПКИ]. 6
В октябре 1972 года Борзов сообщил, что “друзья” вернули три 100-долларовые купюры, которые, к большому стыду, оказались подделкой. 7
До 1976 года передача средств Коммунистической партии была в Риме гораздо более простым делом, чем в Соединенных Штатах или во многих других частях мира. Поскольку ведущие итальянские коммунисты регулярно звонили в советское посольство, считалось излишним прибегать к тайной процедуре передаточных ручных контактов и закладки. Самый надежный советский лоялист в Директории ИКП, поддерживавший регулярные контакты с КГБ, просто подбирал ряд эмиссаров, которые ехали в посольство и забирали деньги, предварительно убедившись, что за их машинами нет слежки. Пост радио прослушки КОМЕТА резидентуры КГБ одновременно сканировал рации итальянской полиции и сил безопасности, чтобы обнаружить любые признаки слежки. В качестве дополнительной меры предосторожности эмиссара до посольства и обратно сопровождала машина партии. 8 Москва оказывала дальнейшую финансовую помощь через выгодные контракты с компаниями, контролируемыми ИКП, в различных деловых предприятиях – от импорта советской нефти до строительства гостиниц в Советском Союзе. 9
Опасения ИКП по поводу правого военного переворота были возрождены после свержения вооруженными силами Чили правительства Народной партии президента Сальвадора Альенде в сентябре 1973 года. В декабре партия приняла от КГБ секретную поставку трех радиостанций СЕЛЕНГА, чтобы штаб-квартира партии могла поддерживать контакт с местными отделениями, если ИКП вынуждена будет уйти в подполье. Партийные радиотехники были обучены в России работе с новой системой. После переворота эти радиостанции должны были передавать сообщения в Москву, которые затем ретранслировались бы на местные подпольные группы ИКП с помощью мощных советских передатчиков. 10
Возобновившийся страх перед итальянским путчем, однако, также побудил ИКП двигаться в направлении, которое вызвало в Москве беспокойство, что крупнейшая коммунистическая партия Запада подверженва идеологической ереси. В серии статей под названием “Размышления об Италии после событий в Чили” Энрико Берлингуэр (сменивший Лонго на посту генерального секретаря в 1972 году – фото) предложил, в ставшей знаменитой фразе, исторический компромисс с социалистами и правящими христианскими демократами. 11 Берлингуэр не был похож ни на одного из предыдущих крупных коммунистических лидеров, с которыми Кремлю приходилось иметь дело. Его жена Летиция была набожной католичкой, и он согласился, чтобы их дети воспитывались в католической вере. Лонго сделал все возможное, чтобы убедить Москву в том, что, несмотря на свою католическую семью, Берлингуэр был лучшим из возможных кандидатов, а три его главных соперника, Джорджо Амендола, Джан Карло Паджетта и Пьетро Инграо, не подходили для должности генерального секретаря. Амендола, по словам Лонго, “имел в себе много от буржуазного демократа и слишком часто совершал ревизионистские ошибки”; Паджетта, “чей авторитет падал, был слишком вспыльчив и не способствовал бы единству [партии]”; Инграо был “поверхностен и склонен к нереальным теоретическим спекуляциям”. Берлингуэр же представлял новое поколение партийных лидеров, появившихся после Второй мировой войны. Москву эти доводу убедили не полностью.
Первоначальное предложение Берлингуэра об “историческом компромиссе” было задумано главным образом как защита от перспективы правого переворота, оправданная ленинской сентенцией о том, что революционеры должны знать, когда отступать. Однако постепенно предложение переросло в более амбициозную и, по мнению Москвы, еретическую стратегию, в которой католические традиции солидарности сочетались бы с коммунистическими коллективными действиями для создания нового политического и социального порядка. В 1975 году Берлингуэр стал главным выразителем того, что стало известно как еврокоммунизм. ИКП вместе с испанской и французской компартиями выпустили, по сути, еврокоммунистический манифест, в котором дистанцировались от советской модели социализма и взяли на себя обязательства по свободным выборам, свободной прессе и парламентскому пути к социализму в рамках многопартийной системы. 13
На секретной встрече с Рыжовым 12 декабря 1975 года осведомитель КГБ в Direzione обвинило Берлингуэра и руководство партии в “трусливом отказе от ленинизма” и растущей враждебности к Советскому Союзу. Оно призвало КПСС выступить с публичной критикой линии ИКП: “Это практически расколет партию, но явится единственным способом спасти ситуацию”. Информатор также утверждал, что руководство партии планировало сорвать конференцию европейских коммунистических партий, которая должна была состояться в Восточном Берлине летом 1976 года, используя ее в качестве платформы для своих ревизионистских взглядов. 14
Во время подготовки к конференции в Восточном Берлине Кремль издал ряд тонко завуалированных публичных предупреждений еврокоммунистам о недопустимости плохого поведения. Однако Берлингуэра было не запугать. Во время итальянской избирательной кампании в июне он сделал то, что Москва сочла его самым возмутительным заявлением. Членство Италии в НАТО, заявил Берлингуэр, в целом является преимуществом: “Это гарантирует нам тот социализм, который мы хотим – если быть точным, социализм свободы, социализм плюралистического типа”. Кремль ответил язвительным, хотя и секретным, письмом протеста. Однако гораздо большее значение для большинства членов Директории PCI имел тот факт, что партия получила рекордные 34,5 процента голосов (на 7,3 процента больше, чем в 1972 году). На конференции в Восточном Берлине 29-30 июня столкновение между КПСС и еврокоммунистами было тонко завуалировано невнятным коммюнике, призывающим к “интернационалистской солидарности”. Выступления Берлингуэра и других ведущих еретиков, в которых обращалось внимание на недостатки “существующего социализма” (другими словами, советской модели), были опубликованы в “Правде” только в отцензурированном варианте. 15
В декабре 1976 года болгарский лидер Тодор Живков, всегда верный рупор Кремля, осудил еврокоммунизм как одну из “главных линий идеологической диверсии буржуазных пропагандистов против пролетарского интернационализма”. 16 Однако возможности Кремля для прямого, лобового нападения на Берлингуэра были ограничены его огромной популярностью. Вместо этого Андропов поручил Крючкову, главе ПГУ, подготовить активные меры по дискредитации его и других трибунов еврокоммунизма. 17 В докладе, подготовленном ФКР для Центрального комитета, утверждалось, что Берлингуэр владел участком земли на Сардинии и был вовлечен в сомнительные строительные контракты на десятки миллиардов лир. 18 Примечательно, что, надеясь дестабилизировать Берлингера путем утечки доказательств его предполагаемой коррупции, Москва продолжала субсидировать PCI. Общая сумма субсидий на 1976 год составила 6,5 миллионов долларов. 19 Согласно документам КГБ, однако, “оперативная ситуация” с переводом денег в Риме стала более сложной. Вновь назначенный резидент Борис Соломатин (ранее работавший в Нью-Йорке) в 1976 году пришел к выводу, что передача денег в посольстве была недостаточно конспиративной. Он договорился с Гвидо Каппеллони (кодовое имя АЛЬБЕРТО), главой административного отдела ЦК КПИ, что наиболее безопасно будет передавать деньги рано утром в воскресенье в заранее оговоренных местах в пригородах Рима, которые были предварительно тщательно проверены как резидентурой, так и партией. Маршрут автомобиля, на котором “друг”, получивший деньги, передвигался, тщательно отслеживался членами ИКП; затем он пересаживался с деньгами в другую машину, который доставляла его в подпольную контору партии. 20
Несмотря на враждебное отношение к Берлингуэру и еврокоммунизму, советское Политбюро также продолжало давать разрешение КГБ на обучение подпольным операциям специально отобранных итальянских коммунистов. Например, в 1979 году ИКП направила трех коммунистов в Москву для обучения в Управлении “Нелегалов” ПГУ. Один из них был обучен работе в качестве инструктора по радио и шифрованию, другой – как специалист по маскировке, а третий – по изготовлению фальшивых документов. 21
Не все конфликты между Директоратом PCI и коммунистическими партиями советского блока становились достоянием гласности. Самый серьезный спор в конце 1970-х годов касался тайной помощи, оказываемой рядом восточноевропейских спецслужб террористическим группам на Западе. Восточная Германия стала, по словам ее последнего некоммунистического министра внутренних дел Петера-Михаэля Дистеля, “Эльдорадо для террористов”. 22 Однако больше всего лидеров ИКП беспокоила поддержка чехословацким StB итальянских “Красных бригад” (Brigate Rosse). 23 Их беспокойство достигло пика 16 марта 1978 года, когда “Красные бригады” устроили засаду в центре Рима на машину, в которой находился президент от христианских демократов Альдо Моро. Шофер Моро и его полицейский эскорт были застрелены, а сам Моро был посажен в поджидавшую его машину. В течение следующих пятидесяти четырех дней, пока Моро находился в плену в тайном убежище, нация мучительно размышляла, вступать ли в переговоры с “Красными бригадами”, чтобы спасти ему жизнь. 24
Хотя Дирекция ИКП публично утверждала, что никаких сделок с террористами быть не может, в частном порядке она мучилась от страха, что новости о поддержке Красных бригад со стороны StB просочатся наружу. Выступая от имени Директории, Артуро Коломби пожаловался послу Чехословакии в Риме Владимиру Коуцкому, что делегацию ИКП в Праге отшили, когда она попыталась поднять вопрос о помощи “Красным бригадам”, некоторые из членов которых, по ее мнению, были приглашены в Чехословакию. 4 мая 1978 года Амендола предупредил Коуцкого, что если похитители Моро будут пойманы и преданы суду, то помощь, оказанная им StB, “может всплыть наружу”. В этом случае Рыжов, советский посол, встал на сторону ИКП, сказав Коуцкому, что “он предупреждал чехословацких представителей о контактах с Красными бригадами, но они его не послушали”. Рыжов был убежден, что резидентура StB в Риме все еще тайно поддерживала контакты с Красными бригадами. “Вы получили грошовую выгоду [от красных бригад], – сказал он Коуцки, – но нанесли в сто раз больше вреда”. 25
Итальянские власти не смогли вовремя обнаружить убежище Моро. 9 мая 1978 года он был убит похитителями, а его тело оставлено в багажнике автомобиля в центре Рима, на полпути между штаб-квартирами ИКП и христианских демократов. В излиянии скорби и душевных терзаний, последовавших за убийством Моро, не было, к облегчению Direzione, никакого упоминания о причастности StB к “Красным бригадам”. Однако во время полицейской охоты за террористическими радиостанциями в течение следующих нескольких лет руководство ИКП все больше беспокоило В июне 1981 года руководство ИКП сообщило в римскую резидентуру, что по соображениям безопасности, три радиостанции, установленные КГБ для подпольного партийного использования восемь лет назад, были уничтожены. 26
Советское вторжение в Афганистан в конце 1979 года и введение военного положения в Польше два года спустя уничтожили всякое подобие примирения между Москвой и ИКП. На заседании Центрального комитета PCI в январе 1982 года только главный контакт КГБ проголосовал против предложения, осуждающего советское вмешательство в польские дела. Берлингуэр заявил, что Октябрьская революция “исчерпала свою движущую силу”, подразумевая тем самым, что КПСС утратила свои революционные полномочия. Direzione призвало западноевропейских левых добиваться “демократического обновления” стран советского блока. Газета Правда осудила заявления ИКП как “поистине кощунственные”. Последовало то, что итальянцы называют lo strappo – краткий, но весьма полемичный разрыв отношений между ИКП и КПСС.
В руководстве итальянской партии жесткий сторонник Армандо Коссутта был единственным голосом, принявшим сторону Москвы в этой ссоре. 27 Десятилетие спустя, когда Советский Союз распадался, просочились свидетельства того, что советские субсидии для ИКП продолжали предоставляться в 1980-х годах в сокращенном объеме. Но, по словам одного из комментаторов, “вскоре стало ясно, что если советские средства и поступали в Италию, то они проходили через руки … Коссутты, либо для поддержки провалившейся газеты с просоветскими симпатиями (Paese Sera), либо для финансирования его собственной деятельности против лидеров PCI”. 28 Последние зафиксированные выплаты – 700 000 долларов в 1985 году, 600 000 долларов в 1986 году и 630 000 долларов в 1987 году – были использованы исключительно для оказания “материальной поддержки” тому, что Международный отдел КПСС и КГБ (но, вероятно, не Горбачев) считали “здоровыми силами в ИКП,” главными из которых были Коссутта и Paese Sera. 29
КРОМЕ БЕРЛИНГУЭРА самым подозрительным еврокоммунистом, к которому Москва относилась с большим недоверием, был Сантьяго Каррильо, лидер Коммунистической партии Испании. Уже в подростковом возрасте Каррильо проявлял лидерские качества. В 1936 году, в возрасте всего девятнадцати лет, из-за чего его противники называли молодого человека “куколкой в очках”, он организовал слияние социалистического и коммунистического молодежных движений и стал председателем объединенной организации. Во время гражданской войны в Испании Каррильо стал близким другом знаменитого нелегала, диверсанта и убийцы из НКВД Иосифа Григулевича, которого он впоследствии выбрал в качестве светского “крестного отца” своего сына. 30 Укрывшись в Москве в 1939 году после победы Франко в Испании, Каррильо доказал свою сталинскую ортодоксальность, осудив собственного отца, которому он с самозабвенным фанатизмом написал: “Между коммунистом и предателем не может быть никаких отношений”. Позже он лицемерно утверждал: “Если в Советском Союзе и существовал страх перед Сталиным, то я его не видел. В течение многих лет только меньшинство знало о процессах и чистках”. 31
Однако после того, как в 1959 году Каррильо стал генеральным секретарем КПИ в изгнании, он постепенно эволюционировал в сторону еврокоммунизма. В 1968 году исполнительный комитет партии осудил советскую интервенцию в Чехословакию; его ведущие советские сторонники, Агустин Гомес, Эдуардо Гарсия и генерал Энрике Листер, были исключены из партии в 1969-70 годах. 32 В июле 1975 года ИКП и КПИ совместно опубликовали “торжественное заявление о том, что их концепция марша к социализму в условиях мира и свободы выражает не тактическую позицию, а стратегическое убеждение”. После смерти Франко в ноябре Каррильо начал планировать возрождение КПИ как легальной партии. В конце 1976 года, не поставив в известность Москву, он тайно вернулся в Испанию из своей французской штаб-квартиры. 6 декабря Центр направил срочную телеграмму в мадридскую резидентуру с просьбой расследовать слухи о том, что Каррильо находится в Испании, и, если это так, выяснить, вернулся ли он по собственной инициативе или после тайного соглашения с премьер-министром от христианских демократов Адольфо Суаресом. 33
На самом деле Каррильо вернулся, чтобы попытаться навязать Суаресу свою кандидатуру. 10 декабря он дал публичную пресс-конференцию, тем самым заставив премьер-министра решить, стоит ли рисковать гневом армии и правых, легализуя КПИ, или рисковать отторжением основных демократических партий, отказываясь сделать это. Хотя Каррильо был арестован 22 декабря, через несколько дней он был отпущен на свободу и тайно встретился с Суаресом. Официальная легализация компартии состоялась в апреле 1977 года. 34
Как в Италии главным контактным лицом КГБ в партии был советский лоялист, так и главным источником мадридской резидентуры в КПИ был самый просоветски настроенный член ее исполнительного комитета Игнасио Гальего под кодовым именем KOБO. До марта 1976 года советские субсидии направлялись в Испанию через Французскую коммунистическую партию. Решением Политбюро № P1/84 от 16 марта 1976 г. P1/84 от 16 марта, однако, КГБ было поручено осуществлять платежи непосредственно Гальего. По крайней мере, некоторые из этих платежей предназначались самому Гальего, а не руководству партии в целом, чтобы он мог “поработать над своими контактами”. 6 декабря 1976 года Политбюро одобрило выплату Гальего 20 000 долларов (решение № P37/39-OP) на покупку квартиры в Мадриде. Хотя его публичная критика Каррильо была приглушенной, мадридская резидентура сообщала, что в частной беседе Гальего выступал с яростными нападками, называя того “опасным для испанской коммунистической партии и международного коммунистического движения”. 35
В начале 1977 года Гальего через свою жену Лору передал в мадридскую резиденцию проект совместной декларации Каррильо, которая должна была быть опубликована на встрече лидеров КПИ, ИКП и ФКП, а также гранки готовящейся книги Каррильо “Eurocomunismo” y Estado (“Еврокоммунизм” и государство). 36 Центр был скандализирован критикой Советского Союза в обоих документах – хотя в итоге Берлингуэр и Жорж Марше, генеральный секретарь ФКП, отвергли наиболее резкие фрагменты проекта коммюнике. 37 Гальего сообщил КГБ, что левая газета “Пуэбло” планирует отправить корреспондента в Москву для интервью с советскими диссидентами. Будучи предупрежденным, посольство Мадрида отказало корреспонденту в визе. 38
С восстановлением парламентской демократии впервые после гражданской войны в Испании от КПИ повсеместно ожидали – не в последнюю очередь от Каррильо – достижения такого же доминирующего положения среди левых в Испании, какое было у коммунистов Италии. Ее социалистический соперник, СПИ, хуже приспособился как к подпольной оппозиции автократическому режиму Франко, так и к сохранению партийной организации в течение почти сорока лет изгнания. Однако в лице 35-летнего Фелипе Гонсалеса у социалистов появился динамичный, телегеничный лидер, чей юношеский призыв к избирателям был гораздо эффективнее, чем у Каррильо. Во время кампании по выборам в парламент в июне 1977 года КПИ также было труднее, чем PSOE, освободиться от экстремистского имиджа. К удовлетворению Москвы, еврокоммунистическая кампания Каррильо была, по крайней мере, слегка нарушена возвращением из Советского Союза в мае 83-летнего президента PCE Долорес Ибаррури, которую Каррильо сменил на посту генерального секретаря почти двадцать лет назад. Известная как La Pasionaria, Ибаррури была самым харизматичным оратором гражданской войны, прославившимся на весь мир своими лозунгами неповиновения перед лицом фашизма: “Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!”; “Лучше быть вдовой героя, чем женой труса!”. Сторонники Франко распространяли слухи, что однажды она перегрызла горло священнику собственными зубами. 39 Хотя выступления Ибаррури во время избирательной кампании 1977 года были ограничены из-за ее возраста и слабого сердца, она не упускала возможности похвалить достижения советского блока – “стран, где строится социализм”. Каррильо пытался ослабить воздействие ее речей, подразумевая, что она оторвана от жизни и связана с Советским Союзом смертью единственного сына, сражавшегося за Красную армию под Сталинградом.
На парламентских выборах в июне 1977 года, первых свободных выборах в Испании за сорок один год, электорат отверг крайности как левых, так и правых. КПИ получила только 9 процентов голосов, по сравнению с 34 процентами Союза демократического центра Суареса и 28 процентами социалистов. Среди новых депутатов-коммунистов был Гальего, который стал заместителем председателя парламентской группы КПИ. Считая, что позиции Каррильо намного слабее, чем у Берлингуэра, Кремль попытался создать ему оппозицию внутри партии. Вскоре после выборов московская газета “Новое время” опубликовала язвительную рецензию на книгу Каррильо “Еврокоммунизм” и государство”. Каррильо, заявлял он, может показаться, что он просто говорит о различиях в тактике и стратегии между разными коммунистическими партиями, но на самом деле его взгляды «точно такие же, как у империалистических противников коммунизма». 40 Международный отдел КПСС составил проект нападок на ревизионизм Каррильо, а затем организовал его публикацию за подписями трех членов КПИ. Письмо с аналогичными нападками, подписанное 200 испанскими коммунистами, было распространено в виде брошюры. 41
В течение 1978 года публичная полемика между КПИ и КПСС утихла. Однако в частном порядке Каррильо был настроен более критично, чем когда-либо. Согласно отчету Гальего, переданному мадридской резидентурой, он осудил Советский Союз в одном из своих выступлений без протокола как “полуфеодальное государство, в котором доминирует привилегированная бюрократия, оторванная от народа”, с гораздо менее демократическим образом жизни, чем в Соединенных Штатах. 42 После советского вторжения в Афганистан в конце 1979 года Каррильо обнародовал некоторые из своих критических замечаний. В январе 1980 года он обратился в Центральный комитет КПСС с письмом, в котором осуждал вторжение как политический авантюризм и обвинял советскую и американскую политику в усилении холодной войны. 43 Хотя некоторые местные партийные организации поддержали советское вмешательство, за Каррильо было большинство членов исполнительной власти партии. Гальего, тем временем, продолжал получать от КГБ около 30 000 долларов в год. 44 Мадридский резидент Виктор Михайлович Филиппов сообщил, что хотя Гальего “насколько возможно” придерживался политической линии, рекомендованной резидентурой, он мало что мог сделать для активизации открытой оппозиции, не изолируя себя в исполнительной власти. По мнению Филиппова, Каррильо по-прежнему твердо контролировал свою партию. 45 В действительности, разрываясь между еврокоммунистами и сторонниками жесткой линии, а также каталонскими коммунистами, потерявшими веру в руководство Каррильо, КПИ начала распадаться. 46
Внутри социалистов также были разногласия, поскольку Фелипе Гонсалес пытался превратить СПИ в социал-демократическую партию. После того, как партийный съезд в мае 1979 года подтвердил марксистский характер СПИ, Гонсалес ушел в отставку, но вернулся с триумфом четыре месяца спустя, когда чрезвычайный партийный съезд признал как немарксистский, так и марксистский “вклад, который помог сделать социализм великой альтернативой освобождения нашего времени”. На парламентских выборах 1982 года СПИ одержала убедительную победу. С Гонсалесом на посту премьер-министра социалисты доминировали в испанской политике в течение следующего десятилетия. Поддержка КПИ тем временем уменьшалась. В 1982 году она набрала всего 3,8 процента голосов, что было значительно меньше 10,5 процентов 1979 года. Каррильо был вынужден уйти с поста генерального секретаря, его сменил Херардо Иглесиас. По словам Гонсалеса, “Каррильо удалось в рекордные сроки сделать то, что Франко не смог сделать за сорок лет диктатуры. Он расчленил коммунистическую партию Испании”. Москва также возложила большую часть вины за крах партии лично на Каррильо, хотя ее анализ отличался от анализа Гонсалеса. В книге журналиста ТАСС Анатолия Красикова утверждалось, что еврокоммунизм и неприятие марксизма-ленинизма Каррильо привели партию к “острым внутренним противоречиям” и электоральной катастрофе: “Большое количество активистов, включая очень видных борцов против франкизма и тех, что сражались за демократизацию страны, были изгнаны из партии”. 47 В секретном докладе, сохранившемся в архивах КГБ, Борис Пономарев, начальник международного отдела, заявил в начале 1983 года, что нет никаких перспектив возрождения ПКЕ, пока Каррильо или его протеже сохраняют в ней влияние. 48
В январе 1984 года Москва поддержала и, возможно, профинансировала создание Гальего отколовшейся Коммунистической партии Испании. «Правда» приветствовала осуждение Гальего еврокоммунизма и его заявление о том, что новая партия будет “неотъемлемой частью” международного коммунистического движения. 49 Однако ПКПЭ так и не стала более чем отколовшейся партией. В 1986 году осколок ПКПЭ объединился с двумя небольшими левыми партиями, образовав партию Izquierda Unida (Объединенные левые).
ТРЕТЬЕЙ из основных еврокоммунистических партий в середине 1970-х годов была ФКП (Французская коммунистическая партия), возглавляемая Жоржем Марше, который ранее приобрел репутацию бескомпромиссного сталиниста. В 1957 году он гневно кричал на однопартийца, посмевшего выразить сомнения по поводу сталинских чисток и советского подавления Венгерского восстания: “Да, [Советы] арестовывали людей, они сажали людей в тюрьмы! Ну, я вам скажу, что они недостаточно арестовывали! Они не посадили достаточно! Если бы они были более жесткими и более бдительными, они бы не попали в ту ситуацию, в которой оказались сейчас!”. Франсуа Миттеран однажды пожаловался: “Оскорбить человека – это способ [Марше] поздороваться”. 50
По мере того, как Марше укреплял свою власть в ПКФ, став заместителем генерального секретаря в 1970 году и генеральным секретарем два года спустя, Центр относился к нему все более подозрительно. Несмотря на его предыдущую лояльность к СССР, КГБ в марте 1976 года сообщил Центральному комитету, что, по словам его информаторов в “кругах, близких к Марше”, он уже некоторое время постепенно отходит от “принципов пролетарского интернационализма”. Главным информатором КГБ о еврокоммунистических тенденциях внутри ПКФ был его заместитель Гастон Плиссонье, который помогал советской разведке по крайней мере с начала 1950-х годов. 51 Плиссонье, как и его коллеги по советской лояльности в Италии и Испании, также был главным проводником секретных субсидий Москвы для ФКП. 52
В июне 1972 года ПКФ сформировал избирательный альянс и согласовал “общую программу правительства” с социалистами и левыми радикалами. Несколько месяцев спустя, по данным КГБ, Марше заявил своим ближайшим соратникам (несомненно, включая Плиссонье), что он осуждает как вторжение в Чехословакию в 1968 году, так и продолжающиеся преследования диссидентов в Советском Союзе. Марше также был глубоко раздражен явной благосклонностью Кремля к голлистскому правительству Франции, которое, по его словам, “препятствовало революционной борьбе Французской коммунистической партии”. С тех пор как в 1966 году президент де Голль вывел Францию из единого командования НАТО, Москва рассматривала голлизм как потенциально более разрушительную силу в Западной Европе, чем левое французское правительство, даже включающее коммунистов. Марше пытался убедить Кремль в том, что его оценка была ошибочной. В 1972 году, несомненно, намереваясь передать свое предупреждение в Москву, он тайно угрожал лидеру Восточной Германии Эриху Хонеккеру:
Если социалистические страны [советского блока] не примут во внимание предупреждение Французской коммунистической партии о том, что французское правительство переходит на атлантические [проамериканские] позиции, и если они не окажут партии должной помощи в борьбе за свержение режима, они столкнутся с отказом Французской коммунистической партии поддерживать их политику, как это произошло во время чехословацких событий [в 1968 году].
Публично Кремль, казалось, не обращал на это внимания. Перед вторым туром президентских выборов во Франции в 1974 году советский посол обратился к кандидату от неоголлистов Валери Жискар д’Эстену, очевидно, подразумевая, что Москва выступает за его избрание, а не за избрание Миттерана, который пользовался поддержкой ФКП. 53 Однако за кулисами КГБ предпринимал активные действия, направленные – безуспешно – на обеспечение поражения Жискара. 54
В начале 1976 года Марше в частном порядке упрекнул газету ПКФ, L’Humanité, за то, что она не прислала корреспондента для встречи с русским диссидентом в изгнании Леонидом Плющом (фото), прибывшим в Париж после освобождения из заключения в советской психиатрической больнице. Центр интерпретировал постепенный переход Марше к еврокоммунизму не столько с точки зрения идеологической эволюции, сколько личных амбиций. Даже Берлингуэр, по сообщениям КГБ, критиковал Марше за его узкий национализм и сравнивал его с румынским автократом Никола Чаушеску. Центр пришел к выводу, что Марше не остановится ни перед чем, чтобы удовлетворить свое тщеславие. 55
КГБ сообщил Центральному комитету, что только на Двадцать втором съезде ФКП в феврале 1976 года Марше почувствовал достаточную уверенность в поддержке своих все более еретических взглядов в партийной иерархии, чтобы осмелиться открыто их выразить, несмотря на противодействие Плиссонье. 56 На съезде была принята амбициозная еврокоммунистическая повестка дня. Марше взял на себя инициативу в отказе от традиционной цели “диктатуры пролетариата”, в критике “ограничений демократии” в советском блоке и в приверженности ФКП “демократическому пути к социализму”, который будет “способствовать свободному выражению многих направлений мысли”. Скандальным советским лоялистам внутри ПКФ новая еврокоммунистическая платформа показалась “легализацией контрреволюции”. 57 В течение следующих восемнадцати месяцев Центральный комитет КПСС направил в ПКФ три гневных письма с жалобами на его политику. 58 За кулисами КГБ сопровождал такую гневную переписку активными мерами. Среди них была операция “ЕВРОПА”, начатая в 1977 году и основанная на поддельных документах ЦРУ, которые якобы раскрывали американский заговор с целью разрушить единство ПКФ. Центр надеялся, что ЕВРОПА настроит некоторых членов ЦК против Марше, предположительно намекая на то, что он играет на руку ЦРУ. 59
КГБ, однако, неверно оценил силу идеологических отклонений Марше. Заигрывание ПКФ с еврокоммунистами было частью цены, которую он заплатил за союз с социалистами. Флирт закончился летом 1977 года, когда стало ясно, что вместо того, чтобы утвердить коммунистов в качестве крупнейшей партии французских левых, он привел к тому, что их обогнали социалисты. В сентябре 1977 года левый альянс распался на фоне взаимных упреков. После этого Марше и ЦК ПКФ постепенно вернулись к все более некритичной приверженности Советам. 60 В октябре 1978 года Центр отменил активные меры, разработанные парижской резидентурой, чтобы вбить клин между ПКФ и ПКП, вероятно, потому, что они больше не считались необходимыми. 61
В отчете КГБ о Марше, представленном Центральному комитету в марте 1976 года, сообщалось, что над ним нависла угроза разоблачения его военного прошлого. 62 В 1970 году Марше утверждал, что в декабре 1942 года он был “реквизирован” для работы на немецком заводе в Липхайме, где строились истребители “Мессершмитт”, но в январе 1943 года ему удалось бежать и вернуться во Францию. 63 Центр, однако, утверждал, что ему известно “из надежных источников”, что французские власти располагают документами, свидетельствующими о том, что Марше не был принужден к работе в Германии, а подписал добровольный контракт на работу в Липхайме. Отчет КГБ о Марше был настолько враждебным, что в 1976 году он вполне мог задуматься об использовании его военного прошлого для его дискредитации точно так же, как он надеялся использовать якобы сомнительные строительные контракты Берлингуэра для разрушения его репутации. 64 Однако неясно, сделал ли КГБ что-нибудь, чтобы пролить свет на документ, опубликованный в 1977 году бывшим членом политбюро ПКФ Огюстом Лекером и правым еженедельником Minute, который показывал, что Марше добровольно согласился работать на заводе Мессершмитта. Марше заявил, что документ был подделан, и подал иск о клевете против Лекера и Minute. На открытии судебного процесса в сентябре 1977 года он разрыдался. Он проиграл и это дело, и еще один иск о клевете в следующем году. В марте 1980 года газета L’Express опубликовала немецкий документ времен войны, который, как оказалось, свидетельствовал не только о том, что Марше добровольно отправился на работу в Германию, но и о том, что он оставался там до 1944 года. По этому случаю Марше не стал подавать в суд, а заявил о своей невиновности, заявив, что стал жертвой невероятного заговора своих соперников на президентских выборах 1981 года: “Вот почему в истоках этой клеветы были последовательно обнаружены близкие соратники Жискар д’Эстена, Ширака и Франсуа Миттерана”. 65
ФКП вступила в 1980-е годы в настроении непоколебимой лояльности Москве. Ни один другой лидер крупной западной коммунистической партии не сравнился с тем рвением, с которым Марше защищал советское вторжение в Афганистан в декабре 1979 года. Два года спустя ФКП подхалимски приветствовала объявление “Солидарности” вне закона и введение чрезвычайного положения в Польше как “триумф” польской коммунистической партии. В то же время, однако, партия переживала резкий электоральный спад. На президентских выборах 1981 года Марше набрал всего 15 процентов голосов – худший результат партии со времен Второй мировой войны. В 1986 году на парламентских выборах голоса ПКФ упали еще больше – до 6,8 процента. 66
ЭПОХА ГОРБАЧЕВА принесла множество перемен в отношения КПСС с зарубежными коммунистическими партиями. ФКП и другие наиболее верные западные последователи Москвы всй сильнее возмущались тем, что их лояльность больше не ценится. Сам Горбачев оказался гораздо более заинтересован в воображаемой ереси, чем в интеллектуально склеротической ортодоксии. Еврокоммунизм, казалось, завоевал Кремль. Будучи главой делегации КПСС на похоронах Берлингуэра в июне 1984 года, Горбачев был глубоко впечатлен спонтанным излиянием скорби полутора миллионов скорбящих, собравшихся на римской площади Сан-Джованни. 67
Одним из первых признаков его “нового мышления”, когда он стал генеральным секретарем КПСС в марте 1985 года, было то, что единственным европейским коммунистическим лидером, включенным в число участников его встреч с мировыми государственными деятелями после похорон Черненко, был преемник Берлингуэра Алессандро Натта (фото). Пономарев был заметно шокирован. Как могло случиться, спрашивал он своих коллег по международному отделу, что, несмотря на присутствие в Москве стольких лидеров “хороших” коммунистических партий, Горбачев одарил своей благосклонностью генерального секретаря “плохой” ИКП? 68
В течение следующих пяти лет Горбачев неоднократно встречался с лидерами ИКП, хвалил их политику и использовал их в качестве резонаторов для своего “нового мышления” по вопросам социал-демократии и отношений между Востоком и Западом. 69 В Испании Горбачев проявлял гораздо меньше интереса к разрозненным остаткам КПИ 70 , чем к правящей Социалистической партии. Пресс-секретарь Горбачева, Андрей Грачев, однажды спросил его, с кем из иностранных политиков он чувствует себя ближе всего. Горбачев ответил без колебаний: Фелипе Гонсалес. По словам Грачева, Горбачев “не просто ценил “Фелипе”, он его любил”. 71
Зависимость от секретных советских субсидий, однако, убедила некоторых оскорбленных жестких иностранных коммунистических лидеров проглотить свою гордость. В июне 1987 года Марше направил Горбачеву унизительное послание, в котором выражал свою “глубочайшую благодарность” за встречу с ним в мае и просил о “чрезвычайной финансовой помощи” в размере 10 миллионов франков (1,65 миллиона долларов) для подготовки к президентским выборам 1988 года. 72 Отметив, что ПКФ уже получил 2 миллиона долларов в 1987 году, Политбюро, тем не менее, согласилось предоставить еще один миллион через КГБ. 73
Для Гаса Холла, жесткого лидера всегда верной Советам КП США, “новое мышление” Горбачева в конце концов оказалось слишком сильным. Впервые в своей карьере он открыто выступил против Москвы и начал публичную атаку на горбачевские реформы в 1989 году, после чего его тайные советские субсидии были резко прекращены. Последствия для американской компартии были катастрофическими. Ввергнутая в финансовый кризис, она была вынуждена в 1990 году сначала сократить выпуск партийной газеты “People’s Daily World” с пяти до двух дней в неделю, а затем превратить ее в еженедельник. 74 Армандо Коссутта говорил от имени многих традиционных приверженцев Москвы в западных коммунистических партиях, когда после провала августовского путча 1991 года заявил о своем отвращении, что “термин “коммунизм” теперь является грязным словом даже в стране Ленина”. 75
======
