Большинство академических историков не спешат признавать роль разведывательных сообществ в международных отношениях и политической истории ХХ века. Один из ярких примеров касается истории Радиоэлектронной разведки (РЭР). Начиная с 1945 г. практически во всех очерках по истории Второй мировой войны упоминается успех американцев во взломе главного японского дипломатического шифра более чем за год до нападения на Перл-Харбор.
Депеша (телеграмма) Циммермана (Zimmermann-Depesche) — телеграмма, которую Артур Циммерман (фото), министр иностранных дел Германии отправил немецкому послу в США. После расшифровки британской разведкой телеграмма была передана американским властям и использована президентом США Томасом Вудро Вильсоном для обоснования объявления войны Германии в конце Первой мировой войны.
Британские успехи во взломе немецких шифров во время Первой мировой войны также были общеизвестны; более того, одна из широко разрекламированных немецких дешифровок, подготовленных британскими шифровальщиками, – телеграмма Циммермана – ускорила объявление войны Германии со стороны США в 1917 году. Но вплоть до раскрытия секрета ULTRA в 1973 г. практически никому из историков (за исключением бывших офицеров разведки, которым запрещалось упоминать об этом) не приходило в голову, что, возможно, крупные успехи в сфере РЭР были достигнуты не только в противостоянии с Германией, но и в борьбе против Японии. Даже после раскрытия важной роли ULTRA в британских и американских военных операциях на западе прошло еще пятнадцать лет, прежде чем кто-либо из историков поднял довольно очевидный вопрос о существовании российской ULTRA на восточном фронте. 1
По мнению КГБ и советского Политбюро, Гданьское соглашение представляло собой самую большую потенциальную угрозу для “Социалистического содружества” (официальное обозначение советского блока) со времен Пражской весны 1968 года. 3 сентября 1980 года Политбюро согласовало ряд “тезисов для обсуждения с представителями польского руководства” – эвфемизм для требований к полякам вернуть позиции, утраченные в противостоянии с “Солидарностью”:
[Гданьское] соглашение, по сути, означает легализацию антисоциалистической оппозиции… Сейчас проблема заключается в том, как подготовить контратаку и вернуть утраченные позиции среди рабочего класса и народа… Необходимо придать первостепенное значение укреплению ведущей роли партии в обществе”. 1
Главным козлом отпущения за успех “Солидарности” был Эдвард Герек, первый секретарь ПОРП, которого советский посол Аристов и другие резко критиковали за потерю партийного контроля. 2 Забастовщики на верфи имени Ленина встретили выступления Герека по телевидению насмешливыми криками. Простые поляки выразили свои чувства в одной из политических шуток, которыми они частным образом высмеивали своих коммунистических лидеров:
ВОПРОС: В чем разница между Гереком и Гомулкой [который был вынужден уйти с поста первого секретаря в 1970 году]? ОТВЕТ: Никакой, только Герек этого еще не понимает! 3
5 сентября Герека сменил Станислав Каня (фото), жесткий, крепко сложенный и сильно пьющий секретарь партии, отвечавший за национальную безопасность. КГБ в Варшаве сообщил о сатирическом комментарии по поводу этой смены, распространившемся в Польше – “Лучше Каня, чем Ваня!”. (другими словами, лучше смириться с непопулярным польским коммунистом, чем столкнуться с советским вторжением). 4 Она также сообщила, что 6 сентября адмирал Л. Янчишин, главнокомандующий польским флотом, предупредил двух советских адмиралов, что военное вмешательство закончится не “нормализацией”, как в Праге в 1968 году, а катастрофой. “Если в Польшу будут введены внешние войска, – сказал он им, – это будет река крови. Вы должны понять, что имеете дело с поляками, а не с чехами!”. 5
18 сентября Павлов, глава представительства КГБ в Варшаве, пожаловался в Центр, что режим Кани уже повторяет ошибки своих предшественников – ищет компромисс с оппозицией, вместо того чтобы занять твердую позицию в борьбе с ней. Рядовые члены партии оставались деморализованными. 6 “Контрреволюция в Польше в полном разгаре!” резко объявил Брежнев на заседании Политбюро 29 октября:
Валенса ездит из одного конца страны в другой, в город за городом, и везде ему воздают почести. Польские лидеры держат рот на замке, как и пресса. Даже телевидение не противостоит этим антисоциалистическим элементам… Возможно, действительно необходимо ввести военное положение.
Предсказуемо, оценка Брежнева была горячо поддержана Андроповым. Ее поддержал и Михаил Горбачев, который вошел в состав Политбюро в предыдущем году. “Мы должны открыто и твердо говорить с нашими польскими друзьями”, – заявил он. “До сих пор они не предприняли необходимых шагов. Они находятся в своего рода оборонительной позиции, и они не могут долго удерживать ее – в конечном итоге они сами могут быть свергнуты”. 7
Политбюро было обеспокоено не только ситуацией в самой Польше, но и заразительным эффектом успеха “Солидарности” в некоторых частях Советского Союза. Среди отчетов по операции “ПРОГРЕСС”, представленных Андропову в октябре, был и отчет нелегала СОБОЛЕВА, который был направлен на задание в Рубцовск в Алтайском крае России, далеко от польской границы. Его отчет представляет собой удручающее чтение:
Ситуация в городе Рубцовске нестабильна. У населения есть много оснований быть недовольным ситуацией в городе, антисоциальные элементы явно занимаются провокационными действиями, возможны неконтролируемые беспорядки… Верующие [практикующие христиане] также готовы выступить, и население одобряет забастовки в Польше. . . . Основной причиной недовольства является снабжение продовольствием, особенно отсутствие мяса в магазинах, плохие условия жизни и отвратительное коммунальное обслуживание. Высшие чины снабжаются по специальным каналам, для этого существуют специальные склады продуктов питания и товаров народного потребления. Воровство процветает, и самые большие воры – чиновники горкома партии и исполкома Совета. Везде царит пьянство, многие страдают алкоголизмом. Польские события оказывают негативное влияние и воздействие на местное население, что говорит о возможности улучшения условий жизни и экономики по польскому образцу. 8
Среди наиболее успешных нелегалов, отобранных для операций ПРОГРЕСС в самой Польше, был ФИЛОСОФ, все еще выдававший себя за французского писателя и поэта.
Согласно его досье в КГБ, он установил “многочисленные контакты в “Солидарности”.
Возможно, его самым важным контактом был Тадеуш Мазовецкий (фото), главный редактор еженедельника “Солидарности” Tygodnik Solidarnóśc, с которым его познакомил в ноябре отец Анджей Бардецки. 9 Девять лет спустя Мазовецкому предстояло стать премьер-министром первого правительства под руководством “Солидарности”.
Хотя “специальные задания” стали доминировать в зарубежных операциях НКВД только в 1937 году, проблема “врагов народа” за рубежом неуклонно вырисовывалась в сознании Сталина с начала 1930-х годов по мере того, как он становился все более одержимым оппозицией ему внутри Советского Союза. Самым смелым обличением растущей жестокости сталинской России стало письмо протеста, направленное в Центральный комитет осенью 1932 года бывшим секретарем партии в Москве Михаилом Рютиным и небольшой группой его сторонников. «Рютинская платформа», текст которой был обнародован только в 1989 году, содержала настолько бескомпромиссные нападки на Сталина и ужасы, сопровождавшие коллективизацию и Первую пятилетку в течение нескольких предыдущих лет, что некоторые троцкисты, видевшие документ, посчитали его провокацией ОГПУ. 1 Документ осуждал Сталина как “злого гения русской революции, движимого мстительностью и жаждой власти, который привел революцию на край пропасти”, и требовал его отстранения от власти: “Пролетарским революционерам позорно больше терпеть сталинское иго, его произвол, его презрение к партии и трудящимся массам”. 2
На заседании Политбюро Сталин потребовал расстрела Рютина. Только Сергей Миронович Киров осмелился возразить ему. “Мы не должны этого делать!” – настаивал он. “Рютин – не безнадежный случай, он просто сбился с пути”. На время Сталин отступил, и Рютин был приговорен к десяти годам лишения свободы. 3 Пять лет спустя, во время Большого террора, когда Сталин получил практически безграничную власть над жизнью советских граждан, Рютин был расстрелян. В начале 1930-х годов Сталин утратил способность отличать личных противников от “врагов народа”. Самыми опасными из этих врагов, по его мнению, были ссыльный Леон Троцкий (под кодовым именем СТАРИК) 4 и его последователи. “Никаких нормальных “конституционных” путей для смещения правящей [сталинской] клики теперь не остается”, – писал Троцкий в 1933 году. “Единственный способ заставить бюрократию передать власть пролетарскому авангарду – это сила”. Отныне Сталин использовал это утверждение, чтобы заявить, что советское государство столкнулось с угрозой насильственного свержения, которое должно быть также насильственно предотвращено. 5
Среди избранной группы героев внешней разведки времен между двух мировых войн, чьи портреты висят сегодня на стенах Комнаты памяти СВР в Ясенево, – австрийский еврей Арнольд Дойч (Дейч) вероятно, самый талантливый из всех великих нелегалов.
По правилам транспозиции немецких имён в русский язык его фамилия должна писаться, как Дойч, но в анналах КГБ и СВР он числится как Дейч. В своём переводе я решил оставить его орфографию имени, какой её дал автопереводчик ДипЭль, то есть Дойч – прим. перев.)
Согласно официальному надгробному слову СВР, портрет сразу “привлекает внимание посетителя умными, проницательными глазами и волевым ликом”. Роль Дойча как нелегала не была публично признана КГБ до 1990 года. 1 Даже сейчас некоторые аспекты его карьеры по мнению Москвы считаются непригодными для публикации.
Академическая карьера Дойча была одной из самых блестящих в истории советской разведки. В июле 1928 года, через два месяца после своего двадцать четвертого дня рождения и менее чем через пять лет после поступления в Венский университет с целью получения степени бакалавра, он был удостоен звания доктора наук с отличием. Хотя его диссертация была посвящена химии, Дойч также глубоко вникал в философию и психологию.
Его характеристика самого себя в университетских документах в студенческие годы как религиозного еврея (mosaisch)2 , вероятно, было призвано скрыть членство в коммунистической партии. Веру в бога Дойч сменил на горячую приверженность видению Коммунистического Интернационала о новом мировом порядке, который освободит человечество от эксплуатации и отчуждения. Революционный миф о первом в мире рабоче-крестьянском государстве надел шоры на глаза как Дойча, так и завербованных им впоследствии идеологических агентов в отношении все более жестокой реальности сталинской России. Сразу после окончания Венского университета Дойч начал секретную работу в качестве курьера в ОМС, отделе международных связей Коминтерна, путешествуя по Румынии, Греции, Палестине и Сирии. Его австрийская жена, Йозефина, на которой он женился в 1929 году, также была завербована ОМС. 3
