Личный блог русского переводчика в Монреале
В Монреале я – с 1 сентября 2000. В Канаде – с 23 мая 1998.
Слитый прессе военный отчет показал, что 40 процентов тех, кто незаконно въезжает в Великобританию на небольших лодках, были албанцами. Всего за шесть недель этого лета 1,075 человек из этой бедной балканской страны совершили переправу из солнечной Франции в туманный Альбион.
Между 1900 и 1915 годами в Соединенные Штаты прибыло более 15 миллионов иммигрантов. Это количество было примерно равно их числу за предыдущие 40 лет вместе взятых. В 1910 году три четверти населения Нью-Йорка были либо иммигрантами, либо американцами первого поколения (то есть сыновьями и дочерьми иммигрантов).
Возвращаясь, в который раз, к воспоминаниям о ПЕРВЫХ ШАГАХ ПО СТРАНЕ КЛЁВОГО ЛИСТА, я поднимал тексты разных лет. Вот, например, что я писал весной 2013 года:
«23 мая 2013 года исполнится ровно 15 лет с того момента (23 мая 1998 года), как я приехал в Канаду. Нужно бы, по идее, говорить «мы приехали», потому что нас было двое – я и моя жена Марина, но в 2001 году жена стала бывшей, поэтому рассказ будет вестись в одну мою харю, но с местоимением «мы» в нужных местах. Вначале я немного поразмышлял: с какого времени начать письменный рассказ? Когда пришла мысль эмигрировать? До 1995 года точно, потому что во время поездки в США летом этого девяносто пятого года мысль уже была вполне оформленной, осязаемой. Помню, что в Дулуте в 1995 году я с большим интересом смотрел на украинских канадцев, приехавших на фолк-фестиваль, и в разговоре с Сашей Чернышёвым, пианистом, уехавшим в Дулут году в 1992, если не раньше, уже упоминал о таком намерении. Хорошо помню, как Саша Сказал: «Ну а в Канаде, там вообще клёво».
Дальше я пишу о том, же, о чём говорю в первой части воспоминаний об отъезде и прилёте. О том, как мы отчалили от подъезда дома номер 13 на проспекте Ленина в Петрозаводске 21 мая 1998 года и взяли такси до аэропорта «Бесовец». Тогда я упоминал о том, что провожали нас три человека: тесть Юрий Маркович Горбачёв, приятель со студенческих времен Витя Гридин и приятель со времен работы на ТВ Юра Клаз. Тогда, в 2013-м я написал, что Юрий Маркович получил в прошлом, 2012 году, в свои 86 лет, вид на жительство в Канаде, и в этом уже, то есть 2013 году, его дочь и моя экс Марина должна была приехать и забрать доживать на чужбине. Что интересно, пока мы с Мариной были в хороших отношениях, даже после расставания в 2000 и официального развода в 2001, мы ни разу даже не упоминали о возможности приезда Горбачёва к нам. И в 2004 и 2005 гг, когда мы с тестем выпивали у него на кухне коньяк и закусывали копчёной лососинкой, на что тестю, как участнику войны, попавшему на неё чуть ли не 16-летним и “провоевашим” пару месяцев, вполне позволяла пенсия в примерно 40 000 рублей, что было явно больше 1000 американских долларов в месяц по тогдашнему курсу, он тоже не заикался об этом. Но, потом созрел. Как сказала моя мама, тут свою роль сыграла боязнь “немощи” и нежелание остаться одному немощным без того самого пресловутого стакана воды, который некому будет подать при смерти.
Но судьбе было угодно распорядиться иначе. Когда Марина приехала его забирать, он попал в больницу, где и умер спустя несколько недель. Когда я был в Петрозаводске, то звонил туда и спрашивал про его состояние здоровья. Ответом врача было примерно то, что физически он ещё крепок, но подвела голова, то есть мозг. Я спросил, есть ли надежда на то, что он выздоровеет, ответом было “нет”.
Виктор Гридин, я уверен, не без влияния моего примера, подаст на канадскую визу вскоре после дефолта августа 1998, когда я проведу в Канаде больше двух с половиной месяцев. Ответа из посольства сразу он не получил и даже, вроде, перестал думать о своём ходатайстве, как вдруг примерно в 2002 году, ему пришло приглашение приехать в Москву на собеседование. От приглашения он отказался. Интересно то, что когда он по электронной почте спрашивал у меня совета, как поступать, то я, с высоты своих прожитых к тому времени в Канаде лет категорически отсоветовал ему ехать в Канаду. Как я понял из ответа, решение не эмигрировать он уже принял сам, и от меня хотел лишь получить подтверждение его правильности. Как он сам тогда сказал, всё-таки возраст идёт уже к “полтиннику”. А я, конечно, не стал распространяться на эту тему, но он был парнем умным и сам понимал, что с женой, не говорящей по-английски и занимающей солидную должность на хлебозаводе в Петрозаводске типа директора или зама, они оба неизбежно столкнутся с таким понижением в статусе, что первое, что сделает Рая – вернется обратно. Да и Виктор занимал неплохой пост в Петрозаводской мэрии. Он был заместителем руководителя Государственной жилищной инспекции Республики Карелия. Когда мы в 2004 году распивали в течение часов четырёх водочку у него дома под воспоминания о прошлом и под концерты групп нашей молодости на огромном ТВ со звуком домашнего кинотеатра, то Рая говорила о том, как они ходят на уроки танцев, и что Витя собирается на повышение и будет получать ещё больше. Она по возрасту была, может и постарше Вити, а это значило, что в 2004 году, по достижении 50 лет, могла бы уже выйти на пенсию и получать её полностью, плюс продолжать работать. Она, кстати, может быть и сейчась работает. Во всяком случае в середине 2020 года ещё была кандидатом в совет директоров акционерного об-ва “Хлебокомбинат”. В другой статье от 2018 года говорится о том, что она на одном месте проработала 47 лет.
В галерее ниже можно видеть, как мы с Витей ездили в какой-то автомобильный центр (первое фото) за пределами города на его “Форде фокусе”, собранном под Питером (на втором фото он стоит у приоткрытой дверцы машины), там же немного и вкусно перекусили во вполне уютном кафе, были в магазине радио, видео и звукотехники на Октябрьском проспекте (фото 2). А забрал он меня в дождь от подъезда дома номер 13 по пр. Ленина (два последних фото), где я и остановился у тестя.
В 2005 году я встретился с моей будущей женой Светой, поэтому с Витей мы пообщались лишь мельком, на лавочке перед его работой, куда зашли вместе с ней. Тогда он мне подарил полное собрание сочинений С. Довлатова. Сочинения, даже не помню, прочитанные ли целиком, пылятся с тех пор у меня в чулане и открывать их никакого желания нет. В 2006 мы с ним поговорили по телефону, хотели сходить вместе на спектакль “Поза эмигранта” в ДК Петрозаводскмаша. Ну как хотели? Это он предложил, при этом как-то мерзко хихикнув, чувствуя двусмысленность предложения мне. Поход этот по какой-то причине не состоялся, вроде он вначале сказал, что билеты они с Раей себе уже купили, а я должен их был приобрести в магазине “Детский мир”, а там их не было, то ли что-то ещё, но это был последний мой контакт с ним.
Примерно в 2019 году я буду в гостях у приятеля по студенчеству Серёжи Алексеева, который был приятелем и Витиным тоже до самого последнего времени, и Серёжа мне расскажет, что Витя, бывший всегда парнем, скажем так, корпулентным, в последние годы растолстел так, что едва мог передвигаться. Когда он рассказывал, как он сидел у него на диване будучи в гостях, то показал, как у Вити “свисает курдюк” почти до пола. И добавил, что у него всегда стоит под окном машина, до которой он может лишь доковылять, сесть в неё и поехать куда-то. А 3 ноября 2020 года Витя Гридин умер в городской больнице, предположительно от Ковида-19. Рая заболела раньше его, и на момент его смерти всё ещё была госпитализирована, но пошла на поправку. Так закончил свой жизненный путь Виктор Гридин. Детей с Раей у него не было, я не знаю, почему, никогда не спрашивал.
Про Юру Клаза я достаточно много написал в четвёртой, заключительной части рассказа о первых шагах в Канаде. Сейчас я веду рассказ о том, как созревало желание эмигрировать, и тут важно вернуться к одному, а даже и двум моментам в Петрозаводске между 1991 и 1994 годами.
Я в то время был преуспевающим директором программ созданного мною кабельного ТВ «ПЕТРОНЕТ» и думать не помышлял ни о какой эмиграции. Это был, наверное, лучший период моей жизни в СССР и в России, который я пока даже и не начинал отражать в воспоминаниях.
Момент первый
Году в 1991 или 1992 пришёл ко мне в студию парень. К тому времени переводы я почти забросил, но молва обо мне как о хорошем переводчике ходила ещё по городу. Довольно молодой мужик, едва, может быть, за 30, принёс с собой анкету на отъезд в Канаду и попросил меня заполнить её. Я вначале отпирался, говорил, что больше не перевожу, но то ли у него был такой умоляющий вид, то ли у меня было время, но я согласился посмотреть.
Анкета как анкета. ФИО, электрик, стаж лет 7, вот этот вот всё. В одной графе написано про владение языками: «английский со словарём». Я у него, помню, спросил: «А как же ты, болезный, будешь там общаться-то «со словарём?» Он мне отвечает в таком, примерно, стиле: «Фигня эти все языки. Я же допущен к току в 100 ампер!» Ну, мне это ровным счётом ничего не говорило, но человек явно был горд, видно было, что допуск к току такой величины для него – вершина успеха. Я даже остро ощутил всю свою незначительность, ведь меня даже к току в 5 ампер близко никто не подпускал с моим дипломом с отличием. И чувак добавил, что в Канаде нужны именно такие, как он, от сохи, то есть от фидера с высоковольтным проводом, явно давая понять, что такие, как я, интеллигентные хлюпики, пусть и со знанием двух языков страны, в стране клёвого листа никому не нужны. Что было, кстати, совершенной правдой, что уж греха таить. Ну, словом, анкету я заполнил, чувак принёс мне потом пару бутылей продукции местного ликёрзавода типа «Бруснички» или «Клюковки», на чём мы расстались, и я о нем думать забыл.
Момент второй
Потом, через некоторое время, может через пару месяцев пришёл Лёша Овчинников. А Лёшу, в отличие от того электрика, я знал хорошо. Он учился на курс старше меня и был отличником во французском. Просиживал дни и выходные в Публичке после занятий, по девкам не ходил, в отличие от нас с моим другом Серёжей и всеми другими парнями. Спиртного в рот не брал, и тут уже его отличие от нас, кирявших минимум раз в неделю за исключением сессий, было колоссальным. Правда французский мы тоже неплохо знали впридачу к русскому матерному. Он стал меня пытать на предмет, не думал ли я об отъезде в Канаду. Ясно было, что он–то думал, и думал неотступно. Я ему и говорю: «Лёша, нет, не думал. Да и на кой мне та эмиграция, если у меня есть это?»
Я обвел широким жестом студию с японской аппаратурой фирмы JVC и графическим компьютером Amiga 3000 (фото), в углу которой в нетерпении сидела прекрасная девушка Галина 25 лет. Мы с ней на пару озвучивали перевод шведской эротической серии со всеми вытекающими последствиями. Кстати, она хорошо знала французский и вела на нём экскурсии по Карелии. Один раз даже продала французам несколько кассет с фильмом моего производства, который я начитал на языке Мольера.
“Что я буду делать в той твоей Канаде? У меня тут всё и так есть. А что ещё будет, об этом даже и подумать страшно”. Планы тогда, это был, может быть, 1992 год, и вправду стояли наполеоновские. В 1990 я месяц провёл в США, в октябре 1991 две недели в Париже и Ла Рошели, работы было завались, как и проектов. Я даже не спросил тогда, или, может, спросил да забыл, чем Лёша занимался. Скорее всего преподавал французский и/или английский в средней школе. Он мне стал рассказывать, что вот он как раз собирается, уже заполнил документы и скоро отъедет. Ну, я ему пожелал успеха и поспешил к девушке Галине, бившей копытом у магнитофона, куда была заправлена кассета с «Розовой серией».
То есть до 1994 года, до лета примерно, я даже не помышлял ни о какой иммиграции. А зачем искать добра от добра? У меня было всё, а главное – любимая работа. Я приходил на неё каждый день с утра, к 8 или 9, уходил тоже в 8-9 вечера. Каждый день, имеется в виду и в субботу и воскресенье. Когда мне надо было, я ходил на тренировку на стадион “Спартак” или в спортзал БОПа. Я освоил всё: видеосъёмку, монтаж, упомянутую выше «Амигу». С этим компом связано много событий. Когда я дойду в своих воспоминаниях до основания Петронета и периода работы в нём, то расскажу подробнее, как я вообще узнал о нём. Я перевел и озвучил десятки видеофильмов, в том числе 2 серии «Крёстного отца», несколько Джеймсов Бондов, фильм «Братья Блюз», и успел перевести, за деньги, для издательства “Амитье”, штук 20 детективных романов и несколько книг «нон-фикшн», включая книгу Дэвида Рубина «Всё что вы всегда хотели знать о сексе, но стеснялись (правильно именно так не “боялись”) спросить». Я не только перевел книгу Арнольда Шварценеггера «Воспитание культуриста», но и умудрился её издать на ротапринте Пединститута с помощью знакомого алкаша, который там работал. Правда это было сразу по приезде из США и до Петронета. Ещё в 1990 году.
Начиная с 1989 года, когда я первым ушёл с выморочного Карельского ТВ, не было месяца, чтобы мой доход составил меньше 1000 долларов США. Всё это заработано было. Ничего не было украдено. Одно время даже хотел «Волгу» с гаражом прикупить за 2000$, но Сева Тимаков, в прошлом дальнобойщик, с которым мы ездили на регату в Киль, осмотрев машину и обнаружив сварку там, где её не должно было быть (ведь залезал, не щадя куртки, под авто), отсоветовал категорически. А Сева парень честный всегда был, и я ему верил.
Работаю я таким манером, значит, до лета 1994 года. Всё пучком, собираюсь на велосипеде доехать до Атлантического океана в Норвегии, что и проделываю в итоге. Поступают первые тревожные звоночки между тем. В фирме «Петронет» появляется какой-то член с горы, который назначается мне в заместители. Не помню даже как звать его было, личность настолько ничтожная и незначительная, что я даже внимания поначалу не обратил. Коллеги-директора привели его.
Ага, тут важно! В какой-то момент ко мне эти самые коллеги, в основном в лице директора Гвоздева, с которым мы ездили в Париж и Ла Рошель в 1991 года, а он ещё ломался, не хотел ехать, вот тогда и надо было его не брать-то по уму, подкатились и говорят: «Ты такой занятый, днюешь и ночуешь на работе, мы ради твоего блага хотим тебе участь облегчить». И предложили, чтобы моя должность называлась не «директор программ», а «главный редактор». Я-то наивный был всю жизнь, да и сейчас, тоже бываю легковерным идиотом. Говорю: «да мне-то пох». Редактор, директор, все буквы почти те же. Ан нет – директор-то входит в Совет, а редактор – фуюшки. И на совет директоров не ходит, на решения, там принятые, влиять не может. Но мне важно было творить. Мелочные таски меня тогда совсем не заботили. До поры до времени. Да, я помню ещё спросил у «коллег», а какой, собственно, телевизионный опыт имеет эта жалкая и ничтожная личность. Опыта у личности было ноль. Зилч, зироу, бабкес, нада. Его высочайшим достижением на журналистском поприще была должность редактора многотиражки петрозаводского радиозавода, которую за пределы этого секретного предприятия при совдепии выносить было нельзя. Все мои остальные «коллеги» тоже были с этого завода. Завод дал дуба в Перестройку, и они искали, чем бы поживиться и замутили Петронет, о чём я, впрочем, повествовал уже в разных местах. Я, помню, сказал, что-то типа, ладно, пусть с месяц постоит у меня за спиной, посмотрит, что к чему, поучится профессии. И коллеги-лицемеры, надо сказать, согласились. Он сильно не мешал, ездил пару раз в Москву за видеофильмами, привозил какое-то фуфло.
Хорошо помню, что привёз, в числе прочих «400 coups» Франсуа Трюффо. Великий фильм. Для знатоков только. Кто просечёт в Карелии, кроме человек пяти, глубокий смысл картины? Для остальных фильм был бы жутко скучный, как какой-нибудь Тарковский. Он был не дублирован, с русскими субтитрами только. Я же знал рынок уже и что зрителю подавай. Было золотое время, когда Голливуду и другим правообладателям никто из кабельных сетей не платил ни копейки, но показывали, в сносном качестве, их продукцию. Писали с лазерных видеодисков. В общем, я пока его терпел, этого бывшего многотиражника. Потом как-то случилось мне заглянуть в ведомость оплаты нашего труда. Смотрю, а у него зарплата повыше моей! Конечно, на эту зарплату, она была смешной, может быть в 200 долларов в месяц, я никогда не жил. Мне важен был принцип. Я был в числе основателей фирмы, а он пришёл без году неделя как.
Тут, конечно, я сделал ошибку. Надо было пойти к директору Гвоздеву и хотя бы обсудить, потребовать объяснения от него. Если бы ситуация была такой, что, допустим, какая-то мафиозная структура, это же как-никак были 1990е годы, сказала, что мужика без ТВ опыта надо устроить, то даже если бы Гвоздев мне этого не сказал, я бы понял. Дело не шуточное, бывают предложения, от которых отказаться будет себе дороже. Намного дороже. Может быть как-то обсудили и уладили, ведь Гвоздеву мой уход во всех отношениях был невыгоден. Но мне шлея попала под хвост, и я закусил удила. К тому же совпало, что уже в течение некоторого времени времени ко мне уже подкатывал руководитель видеостудии БОПа (Беломорско-онежского пароходства). Он собирался уходить на повышение и искал себе замену. Рисовал сказочные перспективы развития подотчётного ему заведения. Они не были воздушными замками. Пароходство тогда имело больше 90 кораблей и довольно много капусты. Для примера скажу, что им ничего не стоило поехать в любую страну Европы и купить там какое угодно обрудование. У них был колоссальное преимущество – паспорт моряка. Никаких виз – сел и поехал. Причём не обязательно было садиться на посудину пароходства. Сел в самолёт, летишь, якобы, соединиться с командой парохода, который стоит в порту, скажем, Сен Мало. В его распоряжении была пара машин, которые он привёз. Тогда практически никакой сухогруз не возвращался из загранки без палубы, уставленной машинами, купленными на автосвалках за гроши.
Зарплата там была с гулькин нос, но возможности халтуры почти неограниченные. Плюс, когда ты в командировке за границей, тебе платят в валюте, не помню точно сколько, но, вроде, 50 долларов в сутки. За одну недельную командировку отобъёшь с лихвой зарплату, привезёшь барахлишка, продашь. Но я, конечно, не решался уходить тогда. Потому что не чувствовал пока никакого дискомфорта, да и фирму по части программ родил, как-никак я. Но, будучи чуваком НИКОГДА не упускающим момента, который может пригодиться в будущем, я сделал для них, то есть пароходства, пару материалов.
О съёмке одного из них хочу рассказать. Мы поехали в Пудож снимать какое-то мероприятие в составе меня, как видеооператора, Ростислава Гладких, заменившего меня на Карельском ТВ, а теперь он работал в той самой студии, куда меня прочили, и ещё одного молодого парня (где-то даже было полароидное фото нас троих, надо бы поискать). Мероприятие заключалось, наверное, в открытии предприятия типа ООО по скоммуниздиванию леса, а что ещё можно открыть в Пудоже?
На обратном пути, когда мы плыли на личном корабле начальника БОПа Бачинского “Инженер Нарин”, нас застигла непогода. Вначале речь о том, чтобы шторм переждать, но потом решили плыть и всю дорогу пили. Кто сколько хотел. Стол в кают-компании ломился от еды и выпивки. В своей каюте блевала Света Пушкина, некоторое время моя начальница на Карельском ТВ. К тому времени мы с ней уже были, по её инициативе, в далеко не приятельских отношениях. Мы, считай, были врагами, поэтому ничего, кроме приятности, её беда с морской болезнью мне доставить не могла. Она, будучи человеком абсолютно вне морали, в моё время делала на Карельском ТВ передачу “Мы-коммунисты”, а потом, переобувшись в перестроечном полёте, стала с таким же пылом и жаром делать что-то типа “Мы-капиталисты”. И Бачинский, к тому времени, как это было заведено, приватизировавший пароходство или какую-то его часть, стал её лепшим другом, сделал ей паспорт моряка и она плавала, к примеру, в Гамбург, где мы с ней встретились на выставке в 1993 году. Тогда мы уже не разговаривали, и мне, знавшему её как облупленную, было противно даже на неё смотреть. Такой же беспринципной карьеристкой Светлана Анатольевна воспитала дочку Оксану, депутаншу госдуры, становление карьеры которой проходили буквально на моих глазах. Мама делилась со мной новостями о своей любимой доченьке, с младых ногтей бывшей тем ещё подарком. Я много мог бы рассказать о них обеих, но сейчас не до сук. Ещё помню тогда, когда пересекали море Онего от Пудожа до Петроской, что я тоже кирнул изрядно, но в руках себя держал и отчёт обо всём отдавал. А вот “Ростик” Гладких был вообще в говно, и этот мужик, который собирался уходить с должности начальника студии, его звали Паша Свинцицкий устроил ему наутро хорошую головомойку и буквально стал упрашивать меня согласиться на должность. Но я попросил некоторое время на подумать. Чем мне там примерно придется заниматься, я уже знал. Наш предварительный договор остался в тайне даже от того же Ростислава, который продолжал ходить на работу, я продолжал руководить редакцией Петронета и планировал вышеупомянутую поездку в Мо-И-Рану. Когда я приехал из этого велопробега по Голубой дороге, много чего произошло в редакции, что шло вразрез со всей моей редакционной политикой.
Я избавлю читателя от мерзких мелких деталей, скажу только, что наутро по приезде я пришёл и начитал «Прощание с Петронетом» на всю охваченную нашим кабелем часть карельской столицы и ушёл. Внутри моей студии остался стоять велосипед, который я даже домой не успел забрать. На другой день я явился на работу. Входная в редакцию дверь была опечатана директором Гвоздевым пластилином с бумажной петронетовской печатью. Я всё к херам сорвал, забрал велосипед, всё содержимое сейфа, в виде железного шкафа в человеческий рост, ключ от которого был только у меня, то есть 100 кассет S-VHS, всю коллекцию видеофильмов (больше 200 кассет), все личные вещи, само собой. И послал весь Петронет в жопу с лёгким сердцем. Я вообще легко расстаюсь и с кем-либо и с чем-либо. С работой, женой, страной. Кассеты с видео я потом сдам оптом в магазин, пустые S-VHS продам в разные места, в том числе в тот же Петронет, где на моём месте станет работать некто Соловьёв. Он дорастёт до министра культуры Карелии. Блестящая карьера, чо.
Хотя в Петронете я взял оплачиваемый отпуск на три месяца, потому что минимум три года не брал ни дня и только потом оформил окончательный развод с фирмой и продал за копейки все акции, чтобы окончательно отрубить концы, чуть ли не на другой день я стал работать в пароходстве. Потом оставшиеся в Петронете коллеги Марк Кирсанов и Ирина Повидайко говорили, что после моего ухода доходы от рекламы снизились раза в три и оставались на таком уровне с полгода, а потом я и совсем перестал интересоваться происходящим там.
Основным преимуществом работы в БОПе была возможность ездить в командировки. Мы съездили в Гамбург и Осло и два раза в Финляндию, оба раза в Савонлинну. И Гамбургскую и норвежскую поездки я достаточно полно иллюстрировал видеоматериалами, а в Савонлинне ничего не снимал, потому что ездили мы туда лишь за печатными рекламными материалами. В любом случае рассказ о тех поездках надо вести отдельно. Пока я подвожу читателя к решению об эмиграции. Так я работал, и тут важно сказать, что моя работа была как бы внештатной. То есть я не обязан был находиться в «рекламно-информационном отделе», (РИО) пароходства полный день, да мог и вообще не приходить. Платили официально какие-то сущие копейки, но перспективы рисовались сказочные. Вплоть до того, что купим компьютеры «Макинтош» и будем верстать материалы сами, а печатать нам будут финны, для чего ездить в финку придётся очень часто. Мы даже ходили прицениваться к этим компьютерам в фирму “Сампо 90”, которой руководил приятель Коли Корпусенко. Мы с ним познакомились на какой-то совместной пьянке во время очередного приезда в гости к Коле Джойс Бенсон. И мне было обещано, что я стану непременным участником всех командировок, потому что начальник этого РИО, карел Лежаев ни уха ни рыла не знал по-английски. Он был неплохим, бесконфликтным, очень ограниченным парнем, может быть из партийного комитета БОПа, явно непохоже, что он ходил кем-то на судах в загранку.
И пару раз, как я уже говорил, мы с ним съездили в Финляндию. А потом вдруг стало творится нечто непонятное. Появились какие-то интриги. Однажды приехал финн, которому надо было как-то объяснить, почему заказ на печать рекламных брошюр разместили не в его типографии, с которой сотрудничали до этого, а отдали в другую. Сделать это было чрезвычайно трудно, потому что правдивым объяснением было одно – надо было как-то потрафить супруге Валеры Жука, бывшего работника мэрии Петрозаводска, жившего в Савонлинне. Где он процветает и ведет бизнес до сих пор. Супруга была бизнесвуменшей и имела какое-то предприятие. Но, слава богу, объяснять финну надо было не мне, я был мелкой сошкой и переводчиком. Я лишь перевёл то, что говорил тому финну Лежаев. Турмалай, конечно, остался недоволен, но особого выхода у него не было. Потом как-то раз я пришёл на работу и узнал, что Лежаев уехал в Финляндию один. Без переводчика. В ответ на недоумённый вопрос как это могло быть, коллеги пояснили, что уехал он с той самой супругой Валеры Жука, естественно, говорившей по-русски и по-фински. Потихоньку стало ясно, что финские командировки накрываются медным тазом. В 1995 году я съездил с фольклорной группой “Зоряйне” в США на месяц и с успехом использовал студию БОПа, чтобы смонтировать видео о поездке.
А в 1996 году мы поехали на автобусе в Петербург для участия в какой-то международной выставке совместно с Северо-западным пароходством. И я жутко заболел прямо во время поездки. До такой степени, что бросил всё и вернулся на поезде в Петрозаволск. Я сел в него на другой день по приезде в Питер, вечером, и помню, что переплатил какому-то жулику за билет, потому что в кассах билетов не было. Промучавшись всю ночь жесточайшими болями в брюхе, явился по приезде в поликлинику БОПа, откуда начались мои скитания по больницам. Это есть отдельная грустная история, о которой могу только сказать, что эта болезнь послужила дополнительным мотивом отъезда из России. Потому что меня не только не лечили и не смогли поставить диагноза, но я чуть не отдал концы тогда в городской больнице скорой помощи. Потом лежал в Республиканской, потом как-то оклемался и даже в 1997 году ездил учиться финскому в город Хуйтинен. Продолжал работать на ТАСИС и на мистера Хаммера, но анкета уже была отправлена в посольство Канады в Москве.
Но до того, как я её отправил, был длинный путь. Когда стало особенно ясно, что надо бы уехать, я сказать не могу. Возможно это оформилось тогда, когда я прилетел из Осло и меня встретил в Пулково Сергей Свойский, мой друг. Он тогда мне сказал, что нашёл в газете “Иностранец” предварительную канадскую анкету и даже сходил на семинар с канадским юристом Нури Кацем, где рассказывалось об эмиграции в страну клёвого листа. Ещё тогда я его спросил, зачем ему юрист, ведь если ты подходишь по анкете, то в состоянии заполнить всё сам. Он отвечал, что, типа, ему самому лень, можно сделать ошибку, неправильно оценить шансы. Ну и денег у него было побольше по сравнению со мной, я бы никакому юристу платить не смог. Да даже если бы деньги были, то не стал бы.
Анкету ту я нашёл в публичной библиотеке, вырвал её из подшивки газет, сделал ксерокопию и отправил, заполненную, в канадское посольство. Ответ, в виде настоящей анкеты, от посольства, пришёл очень быстро, в течение нескольких недель. И эту анкету я тоже заполнил. Думаю, что мы отправили анкету осенью 1997, или, в самом крайнем случае, в начале 1998.
Когда Марина ездила отвозить документы, потому что я, вроде, снова занемог, попадал даже в кардиологическое отделение. По приезде она сказала, что в посольстве с уважением посмотрели на внушительную папку с документами, с вырезками из газет про нас, в том числе там были статьи, написанные Мариной и мной для газетки в Миннесоте, где внештатно работал Стивен Бонкоски. Самое интересное было примерно в марте 1998, когда вначале пришло по почте приглашение на интервью в апреле, и мы уже чуть ли не гостиницу заказали в Москве на определенные числа. А потом вдруг – телеграмма! Её текст я помню до сих пор. Он гласил:
Интервью в посольстве отменяется. Подробности письмом.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! И как понимать эту телеграмму? Что придёт отказ? Или что?
Письмо явилось очень быстро, чуть ли не через день. В нём было сказано, что по совокупности документов нас решили от интервью освободить, что нужно пройти медкомиссию, которая заключалась во флюорограмме лёгких и заполненной врачом анкете. Флюорограмму сделали в республиканской больнице частным образом чуть ли не на другой день. Анкету я заполнил по-английски сам и дал подписать врачу Иоффе, который поставил мне диагноз на основе долгих бесед меня и его наедине в его кабинете в деревянном здании детской поликлиники, которое тогда ещё не сгорело. Он не возражал, и даже, по-моему не взял денег за это. Короче, всё отправили в Москву и вскоре получили вожделенные визы.
Надо сказать, что это было либеральнейшее время в отношении прохождения медкомиссии прямо по месту жительства. Потом, когда моя супруга Света оформляла визу на приезд ко мне в 2006 году, видимо поскольку были злоупотребления или просто для того, чтобы дать работу нужным людям, анализы нужно было сдавать в Питере в сертифицированной Лондоном клинике, за несоизмеримо большие по сравнению с тем, что мы платили за рентген, деньги. Виза тоже ставилась уже в паспорт, а не выдавалась на отдельной простыне формата Legal.
Потом Марина занималась продажей квартиры в доме по Ленина 15, продала сильно дёшево, но это была полностью её квартира, купленная на ссуду Текобанка. Опять же, отдельная тема.
В теме же эмиграции нельзя не отметить и такой момент. Когда ты чем-то плотно занимаешься, то материал по теме твоих занятий начинает прямо к тебе прилипать. Особенно, когда активно общаешься на этот предмет. Однажды я встретил пианистку Лену Шальневу, живущую сейчас в Осло, с которой мы ездили в Данию, в Ольборг, и сказал ей о том, что думаю вострить лыжи в страну клёвого сиропа. Она была девушкой чрезвычайно пронырливой и тут же мне сообщила, что у неё есть список профессий, нужных в Канаде. Каким-то хитрым образом достала через посольство Канады в Лондоне! Это был практически бесценный материал и я попросил мне дать на короткое время этот список. Тут же сделал ксерокопию, благо в подвале дома работали знакомые из фирмы “Ксерокс”. Обнаружил там чрезвычайно интересные вещи. Например переводчиков там было два вида. Один, простой, “стоил”, скажем, поскольку память уже подводит, 10 пунктов в анкете, а переводчик научных документов (Scientific Documents Translator) тянул уже на 13 баллов. Я точно помню, что разница была в 3 балла. А я уже подал анкету как переводчик текстов на общую тематику! Правда мои знания двух языков Канады так и так перевесили необходимый минимум баллов.
Как человек практичный я попытался монетизировать этот новое знание. Потому что я знал, сколько дают за возраст, за образование, за знание языков. А какие профессии востребованы, к тому же с баллами, конечно вообще никто не знал в Петрозаводске! То есть я стал обладателем потенциально очень ценной информации. Пару раз я даже заработал на ней какие-то деньги, может быть в размере 30-50 долларов за каждую консультацию. Одним из “клиентов” стал моёй знакомый врач, который успешно потом эмигрировал в Канаду и живёт, надо полагать, в Торонто. Врачом он поехать не мог, а вот техническим каким-то специалистом, типа occupational therapist проходил. Другим был механик пароходства, тоже, вроде, набирал баллы. Но я хотел вывести это на другой уровень, чтобы практиковать консультации законно, через юридическую контору. Даже сходил в одну, поговорил с владельцем консультационной фирмы. Владелец благосклонно выслушал, даже согласился попробовать, он-то в любом случае ничего не терял. Почему второго визита к нему не состоялось вообще, я теперь уже не могу вспомнить. Возможно это было уже весной 1998 года и я занимался тем, что распродавал то, что можно было продать или занимался чем-то другим, но попытка стать “эмиграционным консультантом” провалилась. Не она первая, не она последняя, за исключением того, что сейчас, первого апреля 2022 года я уже не хочу становится никем. Я стал всем, кем и чем хотел.
Ну а про всё остальное я написал в 4х частях повести о первых шагах в стране клёвого листа.
Сначала я хотел ограничиться тремя частями, но третья в таком случае грозилась стать непропорционально длинной. Этот четвертый раздел в основном будет посвящен учебе в университете, двум неудачным попыткам сдать на права управления автомобилем и приезду в Виннипег Юры Клаза.
Я думаю, что имеет смысл начать с учёбы. Как я говорил, поступил я в университеский, в смысле от университета Манитобы, колледж Сен-Бонифаса в сентябре 1998 года, то есть спустя три месяца по прибытии в Канаду, но у меня не было денег на оплату учёбы. Студенческий билет, однако, получил, а в сентябре 1999 года, когда уже почти год отработал в Уоткинз, одновременно охраняя кондоминиум Таксидо, доходы уже позволяли платить не помню сколько, вроде 750 долларов за семестр, возобновил учёбу несколько раз в неделю после работы.
Первого преподавателя по переводу с английского на французский я запомнил навсегда. Я имею в виду не имя и фамилию его, а французский, на котором он говорил. Его язык, по сути дела, вовсе и не был французским. Мужик был акадийцем, то есть из единственной официально “двуязычной” провинции Канады. Когда он говорил по-французски, то мне хотелось дёргать себя за мочку уха чтобы понять, не снится ли мне это. Я с года эдак 1975 превосходно понимал настоящую французскую речь на слух. У этого “профа” я мог разобрать, может быть, 70% того, что он говорил. Потом как-то приспособился, с помощью рамок конкретного контекста, понимать больше. Но однажды я чуть не послал его буквально в задницу. Едва сдержался. Мой французский, который я не практиковал, по сути с выпуска из института в 1978 году, конечно, был далёк от идеала, и не был даже близок, например, к тому языку, которым владел мой друг Серёжа Свойский, все годы после института преподававший в Питере язык Мольера. Но у меня было хорошее произношение, его хвалили даже французы во время моей поездки в 1991 году в Париж и Ла-Рошель, и довольно солидный словарный запас. В силу того, что я много читал на языке, стараясь искать в словарях незнакомые встреченные в тексте слова и выписывая их. Я это делал в армии, куда мне присылали книжки, в частности книгу карманного формата “Стена” Ж.П. Сартра, Марселя Эме “Зелёная кобыла” и т.п. И, само собой я читал и выписывал слова, хотя не так много, как в армии потом, во время работы на Карельском ТВ.
В Канаде, после того, как я стал дежурить охранником две ночи в неделю, когда на основной работе были выходные, я приспособился смотреть на работе какой-то французский канал и, конечно же, улавливал на слух практически всё, что говорили дикторы или персонажи. А этого акадийца понимал не вполне. И однажды чуть не вышел из себя. В какой-то момент, когда мы остались с ним наедине после курса, он спросил, точнее даже не спросил, а утверждал, что ведь французский для меня не родной. “Нет, родной для меня русский”, – ответил я и чуть не заявил ему, что ведь и для вас, “месье лё профессёр” он тоже не родной. Но почему-то сдержался. Может быть потому, что он не продолжил свою мысль в том направлении, что переводить имеет смысл только на родной язык. Я, в принципе, против этого постулата не возражал. Конечно, переводить в идеале нужно на родной, кто бы спорил. Но ведь это мне говорил человек, который слабо знал французский, и я имел по крайней мере два случая, чтобы утверждать это.
Когда мы делали какое-то практическое задание по переводу, то я предложил в качестве варианта глагола “защититься”, речь шла о наводнениях, se prémunir contre. Потому что возмудел я на французских, в том числе и среди прочих, песнях Жоржа Брассанса и хорошо помню просьбу из песни-завещения похоронить его в родном городе Сет.
Там есть такие строчки
Est-ce trop demander … ! Sur mon petit lopin,
Plantez, je vous prie, une espèce de pin,
Pin parasol, de préférence,
Qui saura prémunir contre l’insolation
Les bons amis fair’ sur ma concession
D’affectueuses révérences.
“Профессор” тогда сказал, что глагол совершенно не подходит, но объяснить почему не смог. Настаивать я не стал, может быть не было времени, может – желания. В следующий раз я предложил в переводе существительное “остаток” – le restant. Он подходил на 100%, и тут я готов был свой вариант отстаивать и наверняка вцепился бы в профа и попросил бы его обосновать отказ от употребления. Но он не стал отказываться. Он просто заявил, что во французском такого слова нет! Я бы мог опять призвать на помощь тонтона Жоржа, который поёт
La lumière que je préfère
C’est celle de vos yeux jaloux
Tout le restant m’indiffère
J’ai rendez-vous avec vous
Но как-то уже нутром чувствовал, что для этого преподавателя имя одного из ярчайших носителей языка, на котором он утверждал, что говорит, не скажет ничего. Вначале я удивлялся ужасающдей темноте французских франкофонов, потому что в моём понимании не знать имени Брассанса это то же самое, что русскому человеку не знать, кто такой Высоцкий. Но быстро перестал удивляться. По переезде в Квебек я видел по ТВ клип, где корреспондент опрашивал франкоговорящий народ провинции на предмет того, что им говорит слово “Брассанс”, и ответы были даже в стиле, что это есть женский лифчик (по аналогии с английским “brassiere”). Никто из пяти или больше опрошенных про гиганта французской песни не знал. Про Жака Бреля, правда знали многие.
Но тень шансонье мне тогда не понадобилась. Какая-то дотошная дама из нашей группы, имевшая на парте перед собой кирпич “Малого Робера”, посмотрела в этот толковый словарь французского языка и сказала, что слово не только есть, но, по её мнению, как нельзя лучше подходит по контексту. Проф был жестоко посрамлён перед группой в человек 8 или 10 и, понятное дело, меня возненавидел. К тому же я написал ему в отзыве всё, что думаю. Это интересная система, которой не было даже и близко в те годы, когда я учился в СССР. Ничего похожего не наблюдалось. Как я понимаю, преподаватели были на контракте, и им надо было всё время подтверждать продолжение контракта или как-то так. А может быть и не так, но факт остаётся фактом, что в конце семестра студенты заполняют опросник по поводу качества преподавателя. Я наблюдал эти заполнения в общей сложности потом ещё раз пять и всегда, подчёркиваю, в 100% случаев, студенты делали всё за минут пять-десять и никогда не оставляли комментариев в отведенной для этого графе. Обычно без проблем ставили ему или ей все “пятёрки”, так как спешили домой. Я не только поставил этому акадийцу самый низший бал повсюду, но и написал в комментариях, какие конкретные претензии имею к нему. Естественно, я сдавал опросник последним. Человек, которому поручено было все эти анкеты собирать, теерпеливо ждал, но преподаватель не мог не понять, кто ему пытался “навредить”. Впрочем, навредил я или нет, я никогда и не узнал, потому что больше этого типчика не видел и видеть не хотел. Он, кстати, заведовал чем-то типа государственного бюро переводов в Манитобе, с чем эту провинцию можно и поздравить. Потом, когда я уже учился в Монреальском университете, где тоже был один невежа по части французского, но остальные 90% преподавателей были очень достойными и квалифицированными, я разговорился с одним из таких достойных. Он вёл юридический перевод и я ему рассказал этот эпизод из моего манитобского опыта. Он ничуть не удивился и ответил, что ситуация в провинциях с переводами просто аховая, и что полноценных переводчиков просто не найти. У меня нет никаких сомнений в том, что если бы в семье не произошёл разлад, и я не уехал бы из Виннипега, то успешно закончил бы колледж, получил бы степень бакалавра или мастера и, кто знает, может быть и докторскую защитил. И переводить бы натыркался между английским и французским, конечно. Само собой, что русские переводы, сколько бы их не было, тоже в большинстве достались бы мне после вступления в Орден переводчиков Манитобы.
Кстати, надо, наверное, рассказать, как я сдавал экзамен на членство в этой организации. Было ли это сразу по приезде или на второй год моего пребывания в Манитобе, я не помню, но сам текст запомнил в мельчайших подробностях, отчасти из-за того, что получил самый настоящий шок, когда из Оттавы мне прислали правку моего теста со счётом типа 60% успеха. Что, естественно, означало провал. Первую часть экзамена, по этике переводчика, я успешно сдал, а к тексту отнёсся довольно легкомысленно. Написал я задание довольно быстро и сдал, пока другие претенденты ещё сидели в аудитории. Через месяц или позже получил правку.
Кое с чем я был на 100% согласен. Например, я написал, “неправильно набрал номер” (misdialed a phone number) там, где надо было идиоматично написать “ошибся номером”. Но с парой моментов был несогласен категорически. В тексте были слова talk show. Сейчас-то, ясное дело, уже пару десятилетий как, это даже не переводится, а заимствуется как есть. Токшоу или ток шоу стало общепринятым в русском и намного раньше во французском, который совсем не кочевряжится по поводу заимствований с английского. Но я чувствовал, что если просто поставлю напишу таким макаром, то это слово будет исправлено и балл будет снижен. Поэтому я написал “ТВ-передача с участием зрителей”. Естественно, по умолчанию имелось в виду, что ведущий там присутствует. В правке из Оттавы стояло вот такое монструозное толкование, а не перевод: “ТВ-передача с участием ведущего, приглашённой звезды и зрителей”. Это было совершенно неверным, потому что присутвие звезды в токшоу не было непременным условием. Вспомните, например, шоу Познера, где вообще приглашались люди в масках и искажался их голос. Но основным камнем преткновения стала идиома, не вошедшая в словари. Она вошла в речь, в фольклор современного западного кинозрителя, благодаря Клинту Иствуду.
Когда он готовился продырявить шкуру очередного плохого марня, то говорил ему “Ну давай, сделай мой день”. Кстати, потом так и стали, не долго думая, переводить на русский это выражение. В нашем задании стояла фраза “You made my day”. Само собой я знал, что тут нельзя употребить кальку про сделанный день. Поскольку она стояла в конце текста, то я, не подумав подольше (а надо было бы), написал что-то типа “благодаря вам мой день прошёл не зря”. Надо было бы написать что-типа “Вы меня порадовали сегодня, мой день засиял (осветился) благодаря вам”. Но основная моя претензия к проверяющему была в том, что он (или она) не предложили своего варианта! Ведь трудно оспорить очевидное, как в случае с “ошибся номером”. Так предложи правильный с твоей точки зрения перевод! Его не было. Кроме этого проверяющий раза три пометил, опять же не предлагая своего варианта, convoluted structure или phraseб не ручаюсь за точность существительного. То есть “гнутая структура (фраза)”. Ни разу нигде потом я не встречал такой переводческой ошибки. Это, видимо, было изобретением и торговой маркой отдельного проверятеля. Нет, смысл выражения convoluted phrasing в общем смысле был понятен. Оно означает, что если вы описываете предложение, идею или систему как convoluted, то есть, буквально “гнутую”, а в переносном смысле запутанную, то имеете в виду, что она сложна и трудна для понимания. Но мой перевод, я ручаюсь, был на 100% понятен любому носителю русского. Но тогда я не стал заморачиваться с оспаривание оценки. Может быть тест я проходил после российского дефолта и я понял, что будущее русских переводов в Виннипеге совсем не сделает мои будущие дни. Ведь можно было подготовиться и на следующий год снова держать этот экзамен и так ежегодно, пока не сдашь. Я довольно хорошо учусь на собственных ошибках и ещё лучше на ошибках других. Поэтому решил целиком и полностью все усилия направить на перевод между английским и французским.
Оглядываясь на ту эпоху, я понимаю, что разговорный французский язык, вероятно, не был бы у меня таким же, каким стал в Монреале, где я всё-таки по 7 часов в день на протяжении почти 15 лет находился в окружении французском на 75% (примерно) и английском на 25%, но по части перевода письменного, думаю, вполне бы функционировал и получал бы достойные для той провинции деньги. Потому что мне было интересно, и даже на каникулах, на работе и где только можно я читал про переводы, слушал книги Флобера и Мопассана на кассетах, песни само собой, смотрел французские клипы в сети. Потом бы и подписался на французские ТВ-каналы тоже. Марина как-то раз сказала, наблюдая чем я занимался, что она уверена, что никто из нашей группы, отпущенной на рождественские каникулы в 1999 году, не занимается дома французским и переводами так истово, как я. Я тоже был в этом уверен.
А потом на смену этому преподу пришла дама, говорившая прекрасно, переводить умевшая, и вообще человеком она была достойной всяческих похвал и я продолжу учиться под её руководством по Интеренету уже из Монреаля. Фамилии её я тоже не помню, запомнил лишь, что она закончила университет имени Лаваля в Г. Квебек, и что на первой встрече со студентами, а я полагаю, это был семестр, начавшийся в январе и продлившийся до конца марта, она попросила каждого подготовить нечто вроде доклада по теме перевода, который познакомил бы всех членов группы между собой. В группе, насколько я помню, были люди разные, но никто из них профессионально (то есть получая деньги за это) не занимался переводами. Совсем не так, как это было, когда я учился потом, также по вечерам, в Монреале, где студентами были в основном успешно работавшие по профессии люди. В колледже Сен-Бонифаса же были совсем вчерашние школьники, были люди опытные и пожившие, но переводов не делавшие. А у меня за плечами был опыт реального переводчика, пусть и не в языковой паре “английский-французский”, но равнялся он годам пяти точно. Я имею в виду, когда я стал работать на ТАСИС и на норвежца Хаммера. Это я говорю о том периоде, когда мне платили за мою работу. А сколько времени я переводил бесплатно, для себя, даже не вычислить.
Поэтому, не долго думая, я решил просто рассказать о своей работе переводчиком в России, и моё не помню какой длины, может быть с полчаса, выступление, имело колоссальный успех. Коллеги-студиозусы засыпали вопросами, типа “а сколько языков вы знаете”, преподавательница попросила текст моего выступления, пестревший изрядно ошибками, само собой, на память или для чего ещё, чего узнать мне было не дано. Когда примерно в 2003 году, уже устроившись на постоянную работу в “Белл”, я стал искать возможности продолжения моего переводческого образования, то университет Манитобы оказался чуть ли не единственным местом в Канаде, где можно было учится по Интернету и получить Сертификат переводчика с английского на французский. Я написал в этот ВУЗ и выбрал в качестве ментора ту самую даму. Когда мы с ней оменялись сообщениями, то она ответила, что очень хорошо помнит моё блестящее выступление и охотно возьмётся меня менторить. В результате, и забегая вперёд, скажу, что вожделенный Сертификат номер один я получил, правда по цене, в три раза превышающей цену такого же, если не лучше, вернее наверняка лучше, свидетельства об образовании в Квебеке. Но и от него я тоже урву свой кусок, так что всё нормально. Ничем другим моё вечернее обучение в колледже не запомнилось. Я заканчивал работу в Уоткинз в 5 вечера, к 6 с помощью Люси Ламонтань был дома, и к 7 приходил в колледж, благо шагать от дома было минут 15 всего. А потом ездил либо на велосипеде, либо на автобусе из новой квартиры. С семи, и предполагалось до 10 вечера, раз или два в неделю учился переводу. Как правило, нас отпускали всегда пораньше, не ровно в 10 вечера.
Ещё запомнил эпизод, когда в самом начале обучения пришли люди из Бюро переводов провинции Манитоба и попросили студентов написать диктант. Если бы они пришли месяца на три, а лучше на полгода позже, то я бы написал его на отлично. Но они пришли если не на первое наше занятие, то на второе. Диктант был про Святого Иеронима, праотца и покровителя переводчиков и его перевод библии “Вульгата”. Ничего про это я не знал и услышал произношение не очень хорошо, поэтому мой диктант пестрел ошибками. Например я услышал эту вульгату как, типа “булгара”, но не сильно расстроился, потому что приход этих людей говорил только об одном – квалифицированные переводчики в Манитобе нужны. С работой проблем не будет, надо просто восстановить французский и хорошо поработать годик-другой. Вполне выполнимые цели. Они были бы на 100% достигнуты, как практически все из моих жизненных целей. Но получилось по-другому и фарш невозможно провернуть назад, а зубную пасту затолкать в тюбик. Разве что через задний проход.
Да, чтобы два раза не вставать, упомяну про первую, крайне неудачную попытку перевода с английского на французский. Как я получил эту работу, уже не помню, кроме того, что мне её дала дама, занимавшаяся распространением витаминов по пирамидальной схеме. В тексте речь шла о б охране магазина одежды. Страницы три, наверное. Я наделал столько ошибок, что до сих пор стыдно вспомнить. Начиная с заголовка. Дама исправила красным мой текст – он был буквально усеян пометками, перечеркиваниями и вариантами. В принципе я не мог не согласиться со всеми замечаниями, чувствовалась рука профессионала и мы разговорились с этой дамой. Она, как выяснилось, была француженкой и занималась переводами много лет, пока не посвятила себя более прибыльному занятию – распространению витаминов Санрайз. Я на всю жизнь запомнил то, что она сказала мне тогда. А именно, что переводить на неродной язык составляет tour de force – отчаянно трудное мероприятие, подвиг, трюк и фокус. А я тогда так и сказал себе: “Ну что ж, попробую потурдефорсить, только потом. Подтянув знания, поучившись. И та же дама после этого дала мне перевести с русского на французский какое-то личное письмо потенциальному манитобскому жениху от дамы с Украины, что я с успехом сделал, и она хорошо заплатила.
Ещё один только раз за всё пребывание в Виннипеге я заработал какую-то копеечку “переводами”. Почему в кавычках? Потому что, собственно говоря, работа не была переводческой. Мне предложили расшифровать разговор или выступление на французском, записанное на кассете, и отпечатать текст. Я спросил у преподавателя моего колледжа, сколько может стоить такая работа, он сразу же выдал мне цифры за слово, равнявшиеся, сейчас не помню точно, но, допустим, одной трети того, что обычно берут за перевод. Я сообщил о расценках заказчику, и он был возмущён. Цена показалась ему непомерной. Тогда я спросил, сколько он может предложить, он выставил свою цену, она была в разы ниже рыночной, но я согласился. Время у меня было, а денег было мало. Я не помню, сколько мне заплатили, долларов 50, максимум, может быть 100, но работу я сделал и сдал.
Ближе к лету возобновил попытки сдать на права. Перспектива покупки подержаного автомобиля была реальной, выбор вариантов был огромный. Когда я ехал на автобусе к центру Виннипега по шоссе Пембина, то по обеим сторонам дороги наблюдал громадные площадки по продаже каких угодно машин. Всех марок. Рынок полностью принадлежал покупателям и даже в рассрочку можно было купить какого хочешь железного коня.
Время от времени, общаясь всё-таки с рускоязычным народом Виннипега, читая плохонькие “русские” формы Манитобы в сети, я не раз слышал, что есть такая учительница вождения, полька Гражина, которая славится тем, что натаскивает на сдачу экзамена по вождению. Она даёт столько уроков, сколько, по ее мнению, нужно для успешной сдачи практики и, когда говорит: “Ты готов, можно сдавать”, то 100% её учеников права получают.
Мы начали работать с ней. Меня ещё удивило, что она не ставила некое подобие фонаря на крышу машины, где было бы написано, что за рулём ученик, как все другие, а лепила какую-то ленту на ветровое или, кажется, заднее стекло машины со словами типа Driving School. Она отличалась от моей первой придурочной преподавательницы вождения как небо и земля. Кстати, в какой-то момент и рассказала, что слышала о дальнейшей судьбе той несчастной. Та стала учить школьниц, ведь в стране можно получать права с 16 лет, и увлекалась в рвении их обучить до того, что стала на некоторых или на одну из них кричать, что та, типа, глупа, каке пробка. То есть всячески оскорблять своих учеников начала. Девочка пожаловалась родителям, те учинили дознание, и кончилось тем, что даму лишили навсегда права преподавать вождение. Что совершенно справедливо, на мой взгляд.
С Гражиной мы водили душа в душу. Она рассказывала мне про Польшу, выяснилось, что мы любим читать книги одной и той же писательницы Джин Карпер и любим делать покупки в том же Костко или, может, в Манитобе он назывался Wholesale Club. Меня поразил её тщательный подход к делу – для параллельной парковки Гражина возила с собой подобие сборных треног-штативов-воротцев из металла. Она расставляла эти стойки на обочине, а я вписывался в них, через некоторое время даже и с большим успехом. После того, как я проделал это раз десять, была полная уверенность в том, что парковку я сдам. Недели через три, может быть через месяц Гражина сказала, что можно сдавать, сама записала меня на экзамен, предоставила машину, и я поехал с инструктором. И завалил. Деталей не помню всех, но одну помню. На светофоре горела зеленая стрелка, разрешающая поворот налево, а когда я приблизился к перекрестку, то её цвет сменился на жёлтый. Вместо того, чтобы остановиться, я поехал и повернул. Автоматический завал экзамена. Гражина была очень расстроена. Какой удар по её репутации! Если бы она знала, что я нанесу и второй…
Недели через две я подрядил её снова уроков на пять-шесть. Каждый час стоил, между тем, 35 долларов. Но разорительным это не было, жена тоже нашла работу в Нейлор Пабликейшнз. По-моему сейчас фирма скатилась куда-то в район плинтуса, но тогда имела филиал в Виннипеге и хорошие страховки, что я запомнил. Моей б/у помогло её второе образование патентоведа, она там вела какой-то поиск клиентов в сети и, помню, распечатывала пачками материалы из Интернета, могущие быть полезными фирме.
То есть у нас было три моих зарплаты и доходы жены, впрочем, я не знаю, не бросил ли я к лету 2000 года дежурства в кондо совсем. Просто не помню. Скорее бросил, чем нет. Как бы то ни было, я поводил учебную машину ещё некоторое время, Гражина снова заявила, что я готов, я поехал сдавать и завалил. Что именно, уже не помню, но это было уже когда я подал заявление на увольнение из Уоткинз и собирался ехать в Монреаль. Коллегам сказал, что на права сдал, справедливо полагая, что никого из них в жизни никогда больше не увижу. Поэтому солгал с легким сердцем.
Тут еще надо рассказать об эпопее с приездом в Виннипег Юры Клаза со своей семьёй. Когда я писал это вечерам 26 марта 2022 года, я решил проверить, как поживает Юра и набрал по-английски Юрий Клаз Виннипег, в результате получив десятки страниц ссылок.
Юра преуспевает и я очень за него рад. Не будет преувеличением сказать, что своим появлением в Манитобе он целиком и полностью обязан Марине, учившейся с ним в 17й школе г. Петрозаводска. Все петрозаводчане знают, что школа эта была, что называется “с изучением ряда предметов на английском языке”, директором её долгое время был американский финн и брат нашего декана Мейми Оскаровны Севандер Павел Оскарович Корган. Потом эту же школу закончит и наша дочь. В подгруппе иняза, где я учился, я был один из обычной школы, к тому же не петрозаводской. Все остальные были ее выпускниками. Но Юра ушёл из школы после 8 класса и поступил в музыкальное училище, а потом в ленинградскую консерваторию имени Римского-Корсакова. Однако полученный в школе за эти годы английский был для него вполне достаточен, чтобы объясняться в поездках за рубеж и потом выживать и обосновываться в эмиграции. А начиналось всё с того, что ещё, возможно в 1998 году, когда мы сами искали работу и листали, загорая в парке Ассинибойн, может быть в июне – июле, газету Виннипег Фри Пресс.
Внимание супруги привлекло объявление о том, что меноннитский (это такая христианская секта) хор ищет руководителя, то есть дирижера. Зарплата предлагалась в 10 000 долларов в год, и было понятно, что на такую капусту они могут с успехом искать дирижеров ближайшие лет 10 точно, а может и полвека. К тому времени, однако, в России у Юры дела шли всё хуже. В Петрозаводском филиале Ленинградской консы платили шиш с маслом, он “бомбил”, то есть подрабатывал таксисом на своих стареньких Жигулях. Потом в Жигули врезался Лексус какого-то бизнесмена, привел его в полную негодность и что там было в те годы с автомобильными страховками я никогда не знал, только и этот доход Юры прервался. Сын Лев взрослел всё ближе к призывному возрасту, росла старшая дочь Ника и был ещё маленький, вроде Илья его звали. Жена Юры работала учительницей в школе, короче, положение семьи было незавидным. Марина сразу же написала ему или позвонила, я не помню, да это уже неважные детали, и началась работа над его приездом сюда. Потому что на 900 примерно долларов в месяц и на пособия на первые месяцы жить было в Манитобе вполне возможно.
И тут надо отдать должное моей б/у, она была очень активной женщиной и буквально могла прожигать стены, если ставила перед собой цель. А цель была предельно чётко очерчена.
Она запросила видеокассету с рекламой хора, где, возможно, были и мои съёмки с совместной поездки в Ирландию в 1994 году на международный конкурс хоров, резюме, фотографии, вырезки из газет, вот это вот всё. Как-то быстро вышла на подателя объявления, коим оказался мужик-меннонит, родители которого приехали из Голландии. Он в этом хоре пел и занимал какую-то волонтерскую должность. Мужика я хорошо помню, и ниже о нём немного расскажу. Короче всё как-то завертелось, естественно, зачуханный меноннитский хор и мечтать не мог, что получит такую величину. Это всё равно, что какой-нибудь новозеландский провинциальный симфонический оркестр вдруг заполучил бы в дирижеры Герберта фон Карояна. Как-то Юре удалось, не без помощи его американского друга, тоже музыканта из университета Миннесоты в Дулуте, который не раз приезжал в Петрозаводск, приехать в Виннипег ещё осенью 1998 года. Вероятно он прилетел в Дулут, а этот друг его довёз на машине до нас. Я хорошо помню, как все они сидели на кухне нашей первой квартиры и распивали вино домашнего приготовления. Дюволи подарили нам то, что называется “кит”, то есть набор для приготовления вина в домашних условиях. С бутылью, мешком концентрата сушёного винограда и машинкой для внедрения пробок в бутылки. Мы сделали бутыль вина литров в 20 и разлили её, по-моему, в дюжину бутылок. Я пить не мог, потому что мне надо было идти в ночь дежурить в качестве охранника, поэтому посидел с ними и лёг поспать перед дежурством в спальне. Заснуть не удалось, так за дверью разговаривали, но всегда полезно даже просто полежать часа два перед дежурством.
Иммиграционное досье Юры было обработано в рекордные сроки. Он шёл по категории особо одаренных личностей, нужных Канаде, поэтому на всё про всё ушло от силы полгода. В конце 1999 Юра с семьёй был в Виннипеге. Но, по-моему он приехал сперва один. В отличие от нас, полагавшихся только на свои силы и совсем немного на пару Дюволь, Юра был окружён неслыханным вниманием. Начиная с того, что квартиру ему кто-то сдал совсем без арендной платы, кто-то из хора дал напрокат автомобиль, опять же бесплатно и, конечно, работу искать ему было совершенно не надо. Она его ждала. Потом приехала семья или он съездил за ними, этого я не помню. Помню только, что примерно в феврале 2000 мы были у него на квартире, где он пока жил один. Пришёл этот мужик из хора, о котором я начал говорить. Он в каких-то проявлениях был совершеннейшим идиотом, с огромным самомнением, и однажды поразил меня до глубины души своим несуразным поступком. Вывозил нас то ли к себе в гости, то ли мы ездили с ним на прогулку в только что им купленном кабриолете. Когда отъехали от нашего дома на Плейс Променейд, то остановились на красный сигнал светофора перед какой-то машиной, откуда водитель выкинул бумажный стакан из-под напитка прямо рядом с кабиной. Этот хорист вышел из машины, подобрал стакан и кинул его в кабину водителя. Зажегся зеленый свет, наши машины разъехались в разные стороны и мужик стал рассказывать нам, что он делает так часто, потому что “платит налоги”. На которые город нанимает уборщиков и т.д. Поступки его, конечно, благородные, на самом деле граничили, на мой взгляд, с полным дебилизмом. Потому что он легко рисковал нарваться на какого-нибудь “первого националиста” с ножичком и получить резаную рану рожи или живота. А индейца бы легко оправдали, потому что по сути то, что хорист делал, характеризуется юридически как assault, то есть нападение с угрозой применения силы. В другой раз, когда мы обедали у них, он безапелляционно заявил, что “не любит французские вина”. Верх глупости, потому что это равносильно тому, чтобы сказать, что он не любит вообще пить вино, потому что во Франции есть вина на все вкусы. Страна производит, наверное, десятки тысяч разных соров вин.
Но я рассказываю об этом мужике только потому, что хорошо помню, как он пришёл тогда на квартиру к Юре, где мы втроём – Марина, я и вновь прибывший дирижёр распивали что-то на кухне. Вещи были сложены не образцово, можно сказать разбросаны, посуды и утвари особой не было. К тому же мы все уже были изрядно дунувши. Юра-то сам по этому делу был не дурак и за шиворот выпивку не лил. Так вот, этот мужик окинул взглядом наше скромное общество и процедил сквозь зубы: “What a mess!” Ну, типа “какой срач”. Я помню, что Марина тогда перехватила лишку, вроде мы пили джин с тоником и усидели на троих бутылку в 750 грамм, если не литр. Короче, в автобусе её вырвало, кажется в собственную сумку, которую она успела раскрыть.
Примерно с этого времени, с февраля-марта 2000 года я почуствовал что-то не то в поведении супруги. Но особого значения не придавал. Да если бы и придавал, то сделать что-то вряд ли смог бы. План бросить меня, очевидно, уже вызревал у неё в голове и решение в мозгу было принято.
Но, чтобы завершить рассказ о Клазе и его семье, познакомлю вас с двумя моментами, касающимися их детей. 17-летний, по-моему в то время сын Юры Лев Клаз, которому я показывал спортзал YMCA, где все эти годы тренировался сам, на предмет, чтобы он записался туда, так как молодой человек проявлял интерес к тренировкам с отягощениями, устроился куда-то работать. В ресторан, кажется. То ли официантом, то ли на кухню мыть посуду. Однажды он заявил отцу, что здесь в Канаде он – раб. И ничего более. Но потом, как всё бывает в этой жизни, обустроилось, конечно. Я думаю, что спустя больше 20 лет этот молодой мужчина уже давно нашёл свой жизненный путь.
По-моему старший ребенок, дочь Вероника, которую всегда звали только Ника, тоже работала в каком – то магазине, где и познакомилась с молодым евреем с украины, то ли родившимся в Канаде, то ли приехавшем с родителями в раннем возрасте. Он прочно стоял на ногах, имел стабильную работу, водил машину, жил отдельно от родителей, и Ника у него ночевала, что Юре очень не нравился, но что тут поделаешь – взрослый человек. Парень был фрукт ещё тот. Когда Юра завалил экзамен по вождению, как Юра потом утверждал, исключительно из-за акцента в английском, хотя водил машину очень давно, в отличие от меня, этот жлоб как-то так подбоченясь сказал, что а он, мол, сдал с первого раза. Но парень ещё и отмочил номер, который я никогда уже не забуду. Однажды мы выпивали у Юры дома, это было уже, вроде, летом 2000, может быть и в августе, и Юра уже снял другую, более просторную квартиру, может быть и в двух уровнях, с выходом на лужайку, где поставил непременный атрибут канадца – барбекюшницу. Я никогда даже не рассматривал возможности заиметь этот мангал, хотя на балконе нашей квартиры его вполне можно было установить. Это не воспрещалось менеджментом квартирного комплекса Плейс Прменейд. Барбекюшницами были уставлены балконы домов через один, наверное, ну а отдельный дом редко обходился без газовой или электрической, а то и на угольях плиты для барбекю.
Так вот, было тогда что-то жирное, что Юра любил, он всегда был парнем полным, сварганено на мангале, мы сели за стол, а этот парень с Никой подъехали чуть позже. Он привёз с собой в качестве общего вклада в пиршество банку солёных или маринованных огурцов и бутылку газировки типа “7 ап”. Водки, которую мы с Юрой, да, наверное и все сидевшие за столом взрослые, успешно и регулярно опрокидывали в глотки, парень не пил совсем. Но нам до него, в общем-то дела не было. Мы вспоминали былые дни, ему сказать было совсем нечего и в разговор его никто и не включал. Через какое-то время он обратился, так сказать, к собравшимся. По-моему даже говорил с акцентом по-русски. Парень сказал что-то типа: “Ну вы, это самое, попробовали огурцов-то моих? Водички попили?” И тут же забрал с собой и банку и бутылку, принесенные ранее. После чего удалился с Никой, а мы остались сидеть, как громом поражённые. Такого фокуса ещё никто не выкидывал! Забрать с собой банку доллара за три и воду за доллар или на крайняк полтора? Что за хрен моржовый на такое способен? Как можно, блин, вообще водиться с таким? Не стоит и говорить, что я больше никогда этого типчика не видел и знать не хотел, зачем дочь Клаза, воспитанная, вроде в СССР, как-никак, связала хоть какой-то фрагмент своей жизни с таким чмо.
=======
Не зря говорят, что как ты новый год встретишь, так он и пройдет. Новый 2000 год, грозившийся внести сумятицу в работу компьютеров по всему свету, мы встречали, если можно так выразиться “на русский манер”. В каком-то заведении типа спортзала довольно далеко от дома. Вроде добирались туда и обратно на такси. Почему мы вообще попали на ту вечеринку? Мы как-то сдружились с одним парнем из Москвы, бывшим работником банка “Менатеп” Ходорковского. У него водились денежки, судя по всему. Жил он в одном из самых больших и дорогих домов Виннипега, вернее комплекса из трёх домов, выстроившихся в форме буквы П, где на крыше находился вращающийся панорамный ресторан.
Я уже совершенно забыл, в каком статусе этот мужик находился, вроде он ждал приезда семьи, но был в Канаде легально, что совершенно точно. Потому что мы с ним вспоминали как-то за выпивкой у него дома, что на собеседовании по поводу иммиграции, (которого у меня не было), задавался вопрос о сотрудничестве с КГБ. И парень с юмором рассказывал, что, естественно ответив на этот вопрос отрицательно, хотел спросить у иммиграционного чиновника, был ли в истории случай, когда кандидат на въезд в Канаду сознался в факте сотрудничества с комитетом глубокого бурения. Он неплохо знал французский, может быть учился в спецшколе в Москве, ну и, само собой английский у него был, хотя и с сильным акцентом, но вполне понятный. Это он нам и предложил поехать вместе на вечеринку и разделить расходы на такси.
Когда мы приехали туда, то увидели ряд столов, накрытых какой-то закуской, возможно подавали горячее блюдо, я уже деталей всех не помню. Была, само собой водка, входившая в стоимость билета. Тамадой было произнесено несколько тостов, мы поели, встретили бой часов в полночь бокалом какой-то шипучки, и вроде всё стало становиться вокруг всё лучше, как вдруг тамада объявил, что закуска теперь убирается, если даже сие объявление не было сделано и раньше, чем наступил новый год. Напитки же можно покупать за отдельную капусту по желанию.
Ага, чисто “русская” вечеринка. Сначала поесть, а потом жрать водку без закуски! Сразу же стало невыносимо скучно. Но больше всего я приторчал, когда ведущий, уже не помню, по-английски или по-русски объявил, что “есть традиции, которые не умирают” и предложил всем спеть песню Auld Lang Syne (Доброе старое время). Традиция, конечно, добрая и старая, но только шотландская, и уж никак не подходящая для “русской” вечеринки. Так что не минул и час после полуночи, как мы переглянулись и решили, что нам не место на этом “празднике жизни”. Стали вызывать такси, что взял на себя наш московский друг. Такси не приезжало долго, я был в тонких брюках, совсем не в зимней куртке и в каких-то полуботиночках, а на улице было явно ниже 20 по Цельсию да ещё с ветром. Я даже попытался выйти куда-то к более оживлённой улице и ловить такси там, но безуспешно. Вернулся назад, весь задубевший, наконец подъехало такси и какой-то парень пытался спорить, что это он вызвал, но, поскольку нас было трое, то ссоры учинять не стал. Потом, кстати, я прочитал в газете, что на одной из вечеринок, проходивших в этом помещении, видимо оно представляло из себя что-то типа арендуемого для таких мероприятий банкетного зала, произошло массовое мордобитие стенка на стенку. Короче, приехали мы домой часам к двум ночи и дали обязательство невер эгэйн не ходить на “русские” стадные мероприятия.
Год 2000й пошёл наперекосяк. С этим парнем из Менатепа потом мы раздружились или просто потеряли его из виду. В спортзале, по-моему, я познакомился с молодым человеком с Украины. Мы разговорились и выяснилось, что он усердно готовится к сдаче экзамена на сертифицированного администратора Майкрософта. А надо сказать, что за несколько месяцев до знакомства с ним я тоже щупал воду на предмет не стать ли и мне птенцом гнезда Билла Гейтса. Даже сдавал какой-то вступительный тест, страшно путался в вычислении процентов, но, похоже, прошёл его, потому что они брали всех, кто заплатит деньги вперед, а потом уже не их вина была, если ты не успевал и был отчислен, и я не думаю, что денежки, которые ты заплатил вперед, тебе вернулись бы. Наверняка что-то было прописано мелким шрифтом в контракте на обучение. Но я платить не стал, поняв, что это не моё. Когда рассказывал про этот опыт уже упоминавшейся выше преподавательнице французского колледжа в Сен-Бонифасе Кристине Обен, она сказала что-то типа того, что я правильно поступил, потому что во всех этих устройствах от майкрософта водятся “les bogues”, они же “клопы” по-французски, от английского bugs.
Я, конечно, не собирался всю жизнь проторчать в Уоткинзе, несмотря на замечательную атмосферу и условия труда там и постоянно работу с оплатой повыше. Помню хорошо, что однажды нанимался на должность агента, помогавшего людям брать автомобиль в аренду с последующим его приобретением. Все объявления о найме на работу я старался фильтровать в зависимости от того, была ли должность двуязычной. Потому что понял, что мой французский даёт в этой провинции очень большие преимущества. На ту должность меня не взяли. Но параллельно я подался на другую, где надо было продавать “диспили“, то есть коробочки для распределения медикаментов. Какая-то фирма из Квебека их усиленно продвигала на рынки и открывала филиал в Виннипеге. Должность оплачивалась из расчёта 11 долларов в час, а это было уже существенно, потому что упомянутый во второй части моего повествования Брайан Дюволь получал 14 в час, то есть примерно 40 000 в год и это считалось очень хорошей зарплатой.
Его жена Конни работала медсестрой, кажется, в больнице Сен Бонифаса и получала 12 или 13 долларов в час. Но это уже после нескольких, может быть и десяти лет работы. Уверен, что лет через пять и я дорос бы до тех же 14 в час, и с двумя зарплатами, моей и жены, какой бы ни была вторая, главное, чтобы она была на полную занятость, а не на комиссию, буквально всё, включая свой трёхэтажный дом и пару машин можно было легко в нашей семье позволить. На эту позицию по продаже диспилей я прошёл интервью и примерно неделю от них ничего не было слышно, поэтому я успокоился и думать про них забыл. Потом грянуло со стороны Марины объявление о том, что она съезжает, снимает квартиру через три улицы от нашей, заказала в нее диван футон и, следовательно, “прошла любофф завяли помидоры”.
И я стал собираться в Монреаль. Где и живу с тех пор. С 1 сентября 2000 года.
Да, дня за 3 до отъезда позвонили с “деспилей” и сказали, что если хочу, то можно у них работать, но мне уже было не до них.
А в 2022 году прочитал некролог Леса Андерсона.
========================
Вот и определились с датами. 8 июня 2014 года я написал: “Практически год назад я остановил свой рассказ о первых (и вторых) шагах в «стране клёвого листа» на таких словах:
« Когда я приехал после интервью домой… и она сказала: «Job is yours if you want it». Так начался новый, поначалу сложный и интересный период в моей жизни, в конечном итоге период счастливый и плодотворный, о котором я напишу пару-пятёрочку страниц непременно, с вашего позволения.»
Таким образом, оставив шаблон написанного в июне 2014 года, в марте 2022 я редактирую, дополняю, вставляю новые картинки.
Итак, в понедельник в ноябре 1998 года я приступил к постоянной работе в фирме «Уоткинз». Началось обучение меня на позицию «оператора ввода данных» (order entry/entrée des commandes). Естественно, сразу же за мной были закреплены франкофонские клиенты, которых было, наверное, не больше 10% от общего числа. Позиция самая базовая и минимально оплачиваемая, но всё-таки 8:50 в час это лучше, чем 6:35 в секьюрити. Как это происходило технически? Клиент звонил, у меня на экране высвечивалось, на каком языке будет говорить клиент, очевидно машина определяла по номеру, из какой прповинции звонят. То есть в малеьком экранчике появлялось либо Français, чему я рад был всегда намного больше, либо English. Соответственно я приветствовал звонящего: Hi, order entry Alex’s speaking или Entreé des commandes, Alexandre à l’appareil, клиент тоже здоровался, после чего я спрашивал его «ай ди намбер», он называл, потому что номер был у него всегда под рукой вместе с кредиткой – без этого как правило, никто не садился звонить, хотя клиента можно было найти и по фамилии, конечно.
Continue reading “Первые шаги по стране клёвого листа. Часть третья.”
Когда мы только приехали в Виннипег и сняли квартиру, окна которой выходили на город Сен-Бонифас, то не могли не обратить внимание на странные руины собора. Через пару недель отправились туда лично и узнали, что случилось с храмом в 1968 году. Сегодня, сводя воедино воспоминания о первых месяцах пребывания в Канаде, я наткнулся на материал из Виннипег Фри Пресс, проводящий аналогии между двумя пожарами. Вот он в сокращённом виде. Иногда воспоминания сталкиваются через десятилетия. Сравнения между пожаром в соборе Нотр-Дам в Париже в 2019 году и пожаром 1968 года в Сент-Бонифасе были неизбежны, по крайней мере, для одного поколения. Пока мир с ужасом наблюдал в Интернете или по телевизору, пламя уничтожило французскую икону, ее многовековое свидетельство истории было стерто огнем. В Виннипеге, по крайней мере, один человек, ставший свидетелем пожара в соборе Святого Бонифация более 50 лет назад, был поражен воспоминаниями. Пожар в соборе Святого Бонифация начался в верхней части здания, перешел на крышу и закрутился в ужасающие спирали, которые сорвали колокольни. Пожар начался во время ремонта. Пожарные не смогли преодолеть каменные стены, чтобы справиться с пламенем на такой высоте.
22 июля 1968 года Филипп Мейо стоял на кладбище в Сент-Бонифасе и смотрел на пламя. Ему было 13 лет. В понедельник Мейо, ныне пенсионер, смотрел аналогичные кадры далеко от Парижа по каналу CNN.
Мейо посвятил свою жизнь франкофонному наследию в Манитобе. Бывший директор Музея Святого Бонифация, который до сих пор тесно связан с благотворительными организациями и советами, в понедельник он очень остро ощутил жуткое сходство между пожарами. “Это очень напоминает пожар в соборе Святого Бонифация. Очевидно, не в том же масштабе с точки зрения исторического значения и тому подобного, но обстоятельства, даже если люди не практикуют религии или не ходят в церковь, сходны для них, ведь это здание, которое является знаковым для города”, – сказал Мейо .
“Сент-Бонифас называл себя “городом-собором”. А Нотр-Дам для Парижа, для людей во всем мире, это был образ. Вы видели фасад этой церкви или даже ее заднюю часть со стороны реки, и вы сразу понимали, на что вы смотрите”. К середине дня в Виннипеге стало ясно, что Нотр-Дам, построенный в 12-13 веках и являющийся одним из самых известных памятников архитектуры в мире, превратится в руины, от него останутся только каменные стены. Это осознание заставило вспомнить еще один момент. “Сейчас меня поразило то, что они говорили, что фасад, колокольни и так далее, фасад, кажется, еще в порядке. Но теперь и там начинают появляться маленькие кусочки пламени”, – сказал Мейо. “То, что произошло с собором (в Виннипеге), я помню, как шел к нему, и это было похоже на клубок пламени, который прокладывал себе путь с задней стороны, прогрызал себе путь через крышу и, наконец, добрался до колокольни”, – сказал он. “Получился эффект воронки… когда жар поднимался через колокольни, он втягивал пламя туда”.
Когда рухнули колокольни в соборе Святого Бонифация, из толпы раздался стон, сказал Мейо. “Судя по видео, которое я только что посмотрел по CNN, именно это и произошло, когда рухнул центральный шпиль. Однажды мне довелось побывать в Париже и посетить собор. Это массивное каменное здание, но, конечно, внутри собора – штукатурка, дерево, легковоспламеняющийся материал… Да, очень впечатляюще, очень трагично. В Виннипеге остались только фасад здания, каменные стены, мраморный алтарь и ризница. Спустя десятилетия на этом месте стоит новый собор, но руины также сохранились: они являются важным культурным центром и по-прежнему привлекают туристов. “Кто знает, может быть, то, что произошло с собором здесь, в Сент-Бонифасе, станет для них источником вдохновения”, – сказал Мейо.
Когда мы покидали Петрозаводск, нас провожали, если исключить тестя Юрия Марковича Горбачёва, два человека. Один был Юра Клаз, дирижер, с которым мы ездили в Ирландию, потом он с семьей эмигрирует, не без помощи моей бывшей, в Канаду, в Виннипег, другой – Витя Гридин, мой хороший знакомый со времен ВУЗа. Он умер от вируса Ковид-19 в конце 2020 года в Петрозаводской городской больнице.
Билеты на самолет мы покупали в агентстве за три-четыре дома от наших, именно так, во множественном, потому что домов у нас было два – на Ленина 13 и 15, на другой стороне проспекта.
Вход в трансагентство, в здание из красного кирпича, был сбоку, слева на этом фото, там где видны какие-то цепные ограждения, и я это хорошо помню. Как помню и агентшу, что продала нам билеты. Она сказала, что нам выгоднее купить в оба конца, но на обратный путь не из Виннипега в Петрозаводск или хотя бы до Хельсинки, а из Виннипега в Торонто. Билет будет открыт 60 дней, если, мол, захотим, то можем слетать бесплатно в крупнейший город провинции Онтарио. Смысл был, что таким образом билет будет стоить чуточку дешевле. Нам была важна любая “чуточка”, поэтому мы и согласились, хотя и не намеревались Торонто тогда посещать. Агентство тут просуществовало недолго, не знаю, сколько времени, сейчас там Министерство здравоохранения Карелии.
Улетали мы из аэропорта “Бесовец”, располагавшегося в деревянном, похожем на барак здании.
Оно мне было очень знакомо, потому что я встречал там норвежца мистера Хаммера раза три и ещё кого-то.
Один раз даже подкинул из аэропорта на такси с этим самым мистером до Петрозаводска прилетевшего из Финляндии сына нашего декана Мейми Севандер Лео.
Мы друг друга знали шапочно, со времен ВУЗа, потом виделись в 1990 году в Дулуте, Миннесота. Но не о нём сейчас речь, а о том, что аэропорт не был местом незнакомым.
Continue reading “Первые шаги по стране клёвого листа. Воспоминания об иммиграции в Канаду.”Around 100 demonstrators gathered at the harbour protesting the surge in migrants who have crossed the Channel from France in recent weeks.
В поисках страны для переезда на первые места часто ставят Канаду. И дело не только в высоком уровне жизни и умеренном климате. Канада делает осознанную ставку на иммигрантов, которые могут быть ей полезны: предпринимателей, инноваторов, квалифицированных специалистов. В стране есть «план по иммигрантам»: в этом году государство рассчитывает принять 340 тыс. новых граждан, в последующие годы их количество продолжит расти. 
С целью привлечения иммигрантов разработано около сотни программ – на федеральном уровне и в отдельных провинциях. При этом очень часто у тех, кто хорошо знает французский, появляются дополнительные преимущества.
Французский – один из государственных языков Канады, на нём говорит около трети населения, а с точки зрения государства, его усиление – один из способов достичь этнического и культурного разнообразия. Разбираемся в том, какие преимущества даёт знание этого языка, куда в Канаде имеет смысл ехать и как устроен этот процесс.
Французский язык, наряду с английским, является в Канаде государственным. Однако из-за большой автономии провинций и территорий, входящих в состав страны, статус языка в регионах существенно различается. Помимо формального положения языка, доля людей, говорящих по-французски, может варьироваться от абсолютного большинства до 1%. Соответственно будут различаться и возможности пользоваться им в профессиональной сфере.
Continue reading “Как переехать в Канаду со своим французским”
