Конец 1999 и 2000 год до сентября, то есть до отъезда в Монреаль.

Сначала я хотел ограничиться тремя частями, но третья в таком случае грозилась стать непропорционально длинной. Этот четвертый раздел в основном будет посвящен учебе в университете, двум неудачным попыткам сдать на права управления автомобилем и приезду в Виннипег Юры Клаза.

Я думаю, что имеет смысл начать с учёбы. Как я говорил, поступил я в университеский, в смысле от университета Манитобы, колледж Сен-Бонифаса в сентябре 1998 года, то есть спустя три месяца по прибытии в Канаду, но у меня не было денег на оплату учёбы. Студенческий билет, однако, получил, а в сентябре 1999 года, когда уже почти год отработал в Уоткинз, одновременно охраняя кондоминиум Таксидо, доходы уже позволяли платить не помню сколько, вроде 750 долларов за семестр, возобновил учёбу несколько раз в неделю после работы.

Первого преподавателя по переводу с английского на французский я запомнил навсегда. Я имею в виду не имя и фамилию его, а французский, на котором он говорил. Его язык, по сути дела, вовсе и не был французским. Мужик был акадийцем, то есть из единственной официально “двуязычной” провинции Канады. Когда он говорил по-французски, то мне хотелось дёргать себя за мочку уха чтобы понять, не снится ли мне это. Я с года эдак 1975 превосходно понимал настоящую французскую речь на слух. У этого “профа” я мог разобрать, может быть, 70% того, что он говорил. Потом как-то приспособился, с помощью рамок конкретного контекста, понимать больше. Но однажды я чуть не послал его буквально в задницу. Едва сдержался. Мой французский, который я не практиковал, по сути с выпуска из института в 1978 году, конечно, был далёк от идеала, и не был даже близок, например, к тому языку, которым владел мой друг Серёжа Свойский, все годы после института преподававший в Питере язык Мольера. Но у меня было хорошее произношение, его хвалили даже французы во время моей поездки в 1991 году в Париж и Ла-Рошель, и довольно солидный словарный запас. В силу того, что я много читал на языке, стараясь искать в словарях незнакомые встреченные в тексте слова и выписывая их. Я это делал в армии, куда мне присылали книжки, в частности книгу карманного формата “Стена” Ж.П. Сартра, Марселя Эме “Зелёная кобыла” и т.п. И, само собой я читал и выписывал слова, хотя не так много, как в армии потом, во время работы на Карельском ТВ.

В Канаде, после того, как я стал дежурить охранником две ночи в неделю, когда на основной работе были выходные, я приспособился смотреть на работе какой-то французский канал и, конечно же, улавливал на слух практически всё, что говорили дикторы или персонажи. А этого акадийца понимал не вполне. И однажды чуть не вышел из себя. В какой-то момент, когда мы остались с ним наедине после курса, он спросил, точнее даже не спросил, а утверждал, что ведь французский для меня не родной. “Нет, родной для меня русский”, – ответил я и чуть не заявил ему, что ведь и для вас, “месье лё профессёр” он тоже не родной. Но почему-то сдержался. Может быть потому, что он не продолжил свою мысль в том направлении, что переводить имеет смысл только на родной язык. Я, в принципе, против этого постулата не возражал. Конечно, переводить в идеале нужно на родной, кто бы спорил. Но ведь это мне говорил человек, который слабо знал французский, и я имел по крайней мере два случая, чтобы утверждать это.

Когда мы делали какое-то практическое задание по переводу, то я предложил в качестве варианта глагола “защититься”, речь шла о наводнениях, se prémunir contre. Потому что возмудел я на французских, в том числе и среди прочих, песнях Жоржа Брассанса и хорошо помню просьбу из песни-завещения похоронить его в родном городе Сет.

Там есть такие строчки

Est-ce trop demander … ! Sur mon petit lopin,
Plantez, je vous prie, une espèce de pin,
Pin parasol, de préférence,
Qui saura prémunir contre l’insolation
Les bons amis fair’ sur ma concession
D’affectueuses révérences.

“Профессор” тогда сказал, что глагол совершенно не подходит, но объяснить почему не смог. Настаивать я не стал, может быть не было времени, может – желания. В следующий раз я предложил в переводе существительное “остаток” – le restant. Он подходил на 100%, и тут я готов был свой вариант отстаивать и наверняка вцепился бы в профа и попросил бы его обосновать отказ от употребления. Но он не стал отказываться. Он просто заявил, что во французском такого слова нет! Я бы мог опять призвать на помощь тонтона Жоржа, который поёт

La lumière que je préfère
C’est celle de vos yeux jaloux
Tout le restant m’indiffère
J’ai rendez-vous avec vous

Но как-то уже нутром чувствовал, что для этого преподавателя имя одного из ярчайших носителей языка, на котором он утверждал, что говорит, не скажет ничего. Вначале я удивлялся ужасающдей темноте французских франкофонов, потому что в моём понимании не знать имени Брассанса это то же самое, что русскому человеку не знать, кто такой Высоцкий. Но быстро перестал удивляться. По переезде в Квебек я видел по ТВ клип, где корреспондент опрашивал франкоговорящий народ провинции на предмет того, что им говорит слово “Брассанс”, и ответы были даже в стиле, что это есть женский лифчик (по аналогии с английским “brassiere”). Никто из пяти или больше опрошенных про гиганта французской песни не знал. Про Жака Бреля, правда знали многие.

Но тень шансонье мне тогда не понадобилась. Какая-то дотошная дама из нашей группы, имевшая на парте перед собой кирпич “Малого Робера”, посмотрела в этот толковый словарь французского языка и сказала, что слово не только есть, но, по её мнению, как нельзя лучше подходит по контексту. Проф был жестоко посрамлён перед группой в человек 8 или 10 и, понятное дело, меня возненавидел. К тому же я написал ему в отзыве всё, что думаю. Это интересная система, которой не было даже и близко в те годы, когда я учился в СССР. Ничего похожего не наблюдалось. Как я понимаю, преподаватели были на контракте, и им надо было всё время подтверждать продолжение контракта или как-то так. А может быть и не так, но факт остаётся фактом, что в конце семестра студенты заполняют опросник по поводу качества преподавателя. Я наблюдал эти заполнения в общей сложности потом ещё раз пять и всегда, подчёркиваю, в 100% случаев, студенты делали всё за минут пять-десять и никогда не оставляли комментариев в отведенной для этого графе. Обычно без проблем ставили ему или ей все “пятёрки”, так как спешили домой. Я не только поставил этому акадийцу самый низший бал повсюду, но и написал в комментариях, какие конкретные претензии имею к нему. Естественно, я сдавал опросник последним. Человек, которому поручено было все эти анкеты собирать, теерпеливо ждал, но преподаватель не мог не понять, кто ему пытался “навредить”. Впрочем, навредил я или нет, я никогда и не узнал, потому что больше этого типчика не видел и видеть не хотел. Он, кстати, заведовал чем-то типа государственного бюро переводов в Манитобе, с чем эту провинцию можно и поздравить. Потом, когда я уже учился в Монреальском университете, где тоже был один невежа по части французского, но остальные 90% преподавателей были очень достойными и квалифицированными, я разговорился с одним из таких достойных. Он вёл юридический перевод и я ему рассказал этот эпизод из моего манитобского опыта. Он ничуть не удивился и ответил, что ситуация в провинциях с переводами просто аховая, и что полноценных переводчиков просто не найти. У меня нет никаких сомнений в том, что если бы в семье не произошёл разлад, и я не уехал бы из Виннипега, то успешно закончил бы колледж, получил бы степень бакалавра или мастера и, кто знает, может быть и докторскую защитил. И переводить бы натыркался между английским и французским, конечно. Само собой, что русские переводы, сколько бы их не было, тоже в большинстве достались бы мне после вступления в Орден переводчиков Манитобы.

Кстати, надо, наверное, рассказать, как я сдавал экзамен на членство в этой организации. Было ли это сразу по приезде или на второй год моего пребывания в Манитобе, я не помню, но сам текст запомнил в мельчайших подробностях, отчасти из-за того, что получил самый настоящий шок, когда из Оттавы мне прислали правку моего теста со счётом типа 60% успеха. Что, естественно, означало провал. Первую часть экзамена, по этике переводчика, я успешно сдал, а к тексту отнёсся довольно легкомысленно. Написал я задание довольно быстро и сдал, пока другие претенденты ещё сидели в аудитории. Через месяц или позже получил правку.

Кое с чем я был на 100% согласен. Например, я написал, “неправильно набрал номер” (misdialed a phone number) там, где надо было идиоматично написать “ошибся номером”. Но с парой моментов был несогласен категорически. В тексте были слова talk show. Сейчас-то, ясное дело, уже пару десятилетий как, это даже не переводится, а заимствуется как есть. Токшоу или ток шоу стало общепринятым в русском и намного раньше во французском, который совсем не кочевряжится по поводу заимствований с английского. Но я чувствовал, что если просто поставлю напишу таким макаром, то это слово будет исправлено и балл будет снижен. Поэтому я написал “ТВ-передача с участием зрителей”. Естественно, по умолчанию имелось в виду, что ведущий там присутствует. В правке из Оттавы стояло вот такое монструозное толкование, а не перевод: “ТВ-передача с участием ведущего, приглашённой звезды и зрителей”. Это было совершенно неверным, потому что присутвие звезды в токшоу не было непременным условием. Вспомните, например, шоу Познера, где вообще приглашались люди в масках и искажался их голос. Но основным камнем преткновения стала идиома, не вошедшая в словари. Она вошла в речь, в фольклор современного западного кинозрителя, благодаря Клинту Иствуду.

Когда он готовился продырявить шкуру очередного плохого марня, то говорил ему “Ну давай, сделай мой день”. Кстати, потом так и стали, не долго думая, переводить на русский это выражение. В нашем задании стояла фраза “You made my day”. Само собой я знал, что тут нельзя употребить кальку про сделанный день. Поскольку она стояла в конце текста, то я, не подумав подольше (а надо было бы), написал что-то типа “благодаря вам мой день прошёл не зря”. Надо было бы написать что-типа “Вы меня порадовали сегодня, мой день засиял (осветился) благодаря вам”. Но основная моя претензия к проверяющему была в том, что он (или она) не предложили своего варианта! Ведь трудно оспорить очевидное, как в случае с “ошибся номером”. Так предложи правильный с твоей точки зрения перевод! Его не было. Кроме этого проверяющий раза три пометил, опять же не предлагая своего варианта, convoluted structure или phraseб не ручаюсь за точность существительного. То есть “гнутая структура (фраза)”. Ни разу нигде потом я не встречал такой переводческой ошибки. Это, видимо, было изобретением и торговой маркой отдельного проверятеля. Нет, смысл выражения convoluted phrasing в общем смысле был понятен. Оно означает, что если вы описываете предложение, идею или систему как convoluted, то есть, буквально “гнутую”, а в переносном смысле запутанную, то имеете в виду, что она сложна и трудна для понимания. Но мой перевод, я ручаюсь, был на 100% понятен любому носителю русского. Но тогда я не стал заморачиваться с оспаривание оценки. Может быть тест я проходил после российского дефолта и я понял, что будущее русских переводов в Виннипеге совсем не сделает мои будущие дни. Ведь можно было подготовиться и на следующий год снова держать этот экзамен и так ежегодно, пока не сдашь. Я довольно хорошо учусь на собственных ошибках и ещё лучше на ошибках других. Поэтому решил целиком и полностью все усилия направить на перевод между английским и французским.

Оглядываясь на ту эпоху, я понимаю, что разговорный французский язык, вероятно, не был бы у меня таким же, каким стал в Монреале, где я всё-таки по 7 часов в день на протяжении почти 15 лет находился в окружении французском на 75% (примерно) и английском на 25%, но по части перевода письменного, думаю, вполне бы функционировал и получал бы достойные для той провинции деньги. Потому что мне было интересно, и даже на каникулах, на работе и где только можно я читал про переводы, слушал книги Флобера и Мопассана на кассетах, песни само собой, смотрел французские клипы в сети. Потом бы и подписался на французские ТВ-каналы тоже. Марина как-то раз сказала, наблюдая чем я занимался, что она уверена, что никто из нашей группы, отпущенной на рождественские каникулы в 1999 году, не занимается дома французским и переводами так истово, как я. Я тоже был в этом уверен.

А потом на смену этому преподу пришла дама, говорившая прекрасно, переводить умевшая, и вообще человеком она была достойной всяческих похвал и я продолжу учиться под её руководством по Интеренету уже из Монреаля. Фамилии её я тоже не помню, запомнил лишь, что она закончила университет имени Лаваля в Г. Квебек, и что на первой встрече со студентами, а я полагаю, это был семестр, начавшийся в январе и продлившийся до конца марта, она попросила каждого подготовить нечто вроде доклада по теме перевода, который познакомил бы всех членов группы между собой. В группе, насколько я помню, были люди разные, но никто из них профессионально (то есть получая деньги за это) не занимался переводами. Совсем не так, как это было, когда я учился потом, также по вечерам, в Монреале, где студентами были в основном успешно работавшие по профессии люди. В колледже Сен-Бонифаса же были совсем вчерашние школьники, были люди опытные и пожившие, но переводов не делавшие. А у меня за плечами был опыт реального переводчика, пусть и не в языковой паре “английский-французский”, но равнялся он годам пяти точно. Я имею в виду, когда я стал работать на ТАСИС и на норвежца Хаммера. Это я говорю о том периоде, когда мне платили за мою работу. А сколько времени я переводил бесплатно, для себя, даже не вычислить.

Поэтому, не долго думая, я решил просто рассказать о своей работе переводчиком в России, и моё не помню какой длины, может быть с полчаса, выступление, имело колоссальный успех. Коллеги-студиозусы засыпали вопросами, типа “а сколько языков вы знаете”, преподавательница попросила текст моего выступления, пестревший изрядно ошибками, само собой, на память или для чего ещё, чего узнать мне было не дано. Когда примерно в 2003 году, уже устроившись на постоянную работу в “Белл”, я стал искать возможности продолжения моего переводческого образования, то университет Манитобы оказался чуть ли не единственным местом в Канаде, где можно было учится по Интернету и получить Сертификат переводчика с английского на французский. Я написал в этот ВУЗ и выбрал в качестве ментора ту самую даму. Когда мы с ней оменялись сообщениями, то она ответила, что очень хорошо помнит моё блестящее выступление и охотно возьмётся меня менторить. В результате, и забегая вперёд, скажу, что вожделенный Сертификат номер один я получил, правда по цене, в три раза превышающей цену такого же, если не лучше, вернее наверняка лучше, свидетельства об образовании в Квебеке. Но и от него я тоже урву свой кусок, так что всё нормально. Ничем другим моё вечернее обучение в колледже не запомнилось. Я заканчивал работу в Уоткинз в 5 вечера, к 6 с помощью Люси Ламонтань был дома, и к 7 приходил в колледж, благо шагать от дома было минут 15 всего. А потом ездил либо на велосипеде, либо на автобусе из новой квартиры. С семи, и предполагалось до 10 вечера, раз или два в неделю учился переводу. Как правило, нас отпускали всегда пораньше, не ровно в 10 вечера.

Ещё запомнил эпизод, когда в самом начале обучения пришли люди из Бюро переводов провинции Манитоба и попросили студентов написать диктант. Если бы они пришли месяца на три, а лучше на полгода позже, то я бы написал его на отлично. Но они пришли если не на первое наше занятие, то на второе. Диктант был про Святого Иеронима, праотца и покровителя переводчиков и его перевод библии “Вульгата”. Ничего про это я не знал и услышал произношение не очень хорошо, поэтому мой диктант пестрел ошибками. Например я услышал эту вульгату как, типа “булгара”, но не сильно расстроился, потому что приход этих людей говорил только об одном – квалифицированные переводчики в Манитобе нужны. С работой проблем не будет, надо просто восстановить французский и хорошо поработать годик-другой. Вполне выполнимые цели. Они были бы на 100% достигнуты, как практически все из моих жизненных целей. Но получилось по-другому и фарш невозможно провернуть назад, а зубную пасту затолкать в тюбик. Разве что через задний проход.

Да, чтобы два раза не вставать, упомяну про первую, крайне неудачную попытку перевода с английского на французский. Как я получил эту работу, уже не помню, кроме того, что мне её дала дама, занимавшаяся распространением витаминов по пирамидальной схеме. В тексте речь шла о б охране магазина одежды. Страницы три, наверное. Я наделал столько ошибок, что до сих пор стыдно вспомнить. Начиная с заголовка. Дама исправила красным мой текст – он был буквально усеян пометками, перечеркиваниями и вариантами. В принципе я не мог не согласиться со всеми замечаниями, чувствовалась рука профессионала и мы разговорились с этой дамой. Она, как выяснилось, была француженкой и занималась переводами много лет, пока не посвятила себя более прибыльному занятию – распространению витаминов Санрайз. Я на всю жизнь запомнил то, что она сказала мне тогда. А именно, что переводить на неродной язык составляет tour de force – отчаянно трудное мероприятие, подвиг, трюк и фокус. А я тогда так и сказал себе: “Ну что ж, попробую потурдефорсить, только потом. Подтянув знания, поучившись. И та же дама после этого дала мне перевести с русского на французский какое-то личное письмо потенциальному манитобскому жениху от дамы с Украины, что я с успехом сделал, и она хорошо заплатила.

Ещё один только раз за всё пребывание в Виннипеге я заработал какую-то копеечку “переводами”. Почему в кавычках? Потому что, собственно говоря, работа не была переводческой. Мне предложили расшифровать разговор или выступление на французском, записанное на кассете, и отпечатать текст. Я спросил у преподавателя моего колледжа, сколько может стоить такая работа, он сразу же выдал мне цифры за слово, равнявшиеся, сейчас не помню точно, но, допустим, одной трети того, что обычно берут за перевод. Я сообщил о расценках заказчику, и он был возмущён. Цена показалась ему непомерной. Тогда я спросил, сколько он может предложить, он выставил свою цену, она была в разы ниже рыночной, но я согласился. Время у меня было, а денег было мало. Я не помню, сколько мне заплатили, долларов 50, максимум, может быть 100, но работу я сделал и сдал.

Ближе к лету возобновил попытки сдать на права. Перспектива покупки подержаного автомобиля была реальной, выбор вариантов был огромный. Когда я ехал на автобусе к центру Виннипега по шоссе Пембина, то по обеим сторонам дороги наблюдал громадные площадки по продаже каких угодно машин. Всех марок. Рынок полностью принадлежал покупателям и даже в рассрочку можно было купить какого хочешь железного коня.

Время от времени, общаясь всё-таки с рускоязычным народом Виннипега, читая плохонькие “русские” формы Манитобы в сети, я не раз слышал, что есть такая учительница вождения, полька Гражина, которая славится тем, что натаскивает на сдачу экзамена по вождению. Она даёт столько уроков, сколько, по ее мнению, нужно для успешной сдачи практики и, когда говорит: “Ты готов, можно сдавать”, то 100% её учеников права получают.

Мы начали работать с ней. Меня ещё удивило, что она не ставила некое подобие фонаря на крышу машины, где было бы написано, что за рулём ученик, как все другие, а лепила какую-то ленту на ветровое или, кажется, заднее стекло машины со словами типа Driving School. Она отличалась от моей первой придурочной преподавательницы вождения как небо и земля. Кстати, в какой-то момент и рассказала, что слышала о дальнейшей судьбе той несчастной. Та стала учить школьниц, ведь в стране можно получать права с 16 лет, и увлекалась в рвении их обучить до того, что стала на некоторых или на одну из них кричать, что та, типа, глупа, каке пробка. То есть всячески оскорблять своих учеников начала. Девочка пожаловалась родителям, те учинили дознание, и кончилось тем, что даму лишили навсегда права преподавать вождение. Что совершенно справедливо, на мой взгляд.

С Гражиной мы водили душа в душу. Она рассказывала мне про Польшу, выяснилось, что мы любим читать книги одной и той же писательницы Джин Карпер и любим делать покупки в том же Костко или, может, в Манитобе он назывался Wholesale Club. Меня поразил её тщательный подход к делу – для параллельной парковки Гражина возила с собой подобие сборных треног-штативов-воротцев из металла. Она расставляла эти стойки на обочине, а я вписывался в них, через некоторое время даже и с большим успехом. После того, как я проделал это раз десять, была полная уверенность в том, что парковку я сдам. Недели через три, может быть через месяц Гражина сказала, что можно сдавать, сама записала меня на экзамен, предоставила машину, и я поехал с инструктором. И завалил. Деталей не помню всех, но одну помню. На светофоре горела зеленая стрелка, разрешающая поворот налево, а когда я приблизился к перекрестку, то её цвет сменился на жёлтый. Вместо того, чтобы остановиться, я поехал и повернул. Автоматический завал экзамена. Гражина была очень расстроена. Какой удар по её репутации! Если бы она знала, что я нанесу и второй…

Недели через две я подрядил её снова уроков на пять-шесть. Каждый час стоил, между тем, 35 долларов. Но разорительным это не было, жена тоже нашла работу в Нейлор Пабликейшнз. По-моему сейчас фирма скатилась куда-то в район плинтуса, но тогда имела филиал в Виннипеге и хорошие страховки, что я запомнил. Моей б/у помогло её второе образование патентоведа, она там вела какой-то поиск клиентов в сети и, помню, распечатывала пачками материалы из Интернета, могущие быть полезными фирме.

То есть у нас было три моих зарплаты и доходы жены, впрочем, я не знаю, не бросил ли я к лету 2000 года дежурства в кондо совсем. Просто не помню. Скорее бросил, чем нет. Как бы то ни было, я поводил учебную машину ещё некоторое время, Гражина снова заявила, что я готов, я поехал сдавать и завалил. Что именно, уже не помню, но это было уже когда я подал заявление на увольнение из Уоткинз и собирался ехать в Монреаль. Коллегам сказал, что на права сдал, справедливо полагая, что никого из них в жизни никогда больше не увижу. Поэтому солгал с легким сердцем.

Тут еще надо рассказать об эпопее с приездом в Виннипег Юры Клаза со своей семьёй. Когда я писал это вечерам 26 марта 2022 года, я решил проверить, как поживает Юра и набрал по-английски Юрий Клаз Виннипег, в результате получив десятки страниц ссылок.

Юра преуспевает и я очень за него рад. Не будет преувеличением сказать, что своим появлением в Манитобе он целиком и полностью обязан Марине, учившейся с ним в 17й школе г. Петрозаводска. Все петрозаводчане знают, что школа эта была, что называется “с изучением ряда предметов на английском языке”, директором её долгое время был американский финн и брат нашего декана Мейми Оскаровны Севандер Павел Оскарович Корган. Потом эту же школу закончит и наша дочь. В подгруппе иняза, где я учился, я был один из обычной школы, к тому же не петрозаводской. Все остальные были ее выпускниками. Но Юра ушёл из школы после 8 класса и поступил в музыкальное училище, а потом в ленинградскую консерваторию имени Римского-Корсакова. Однако полученный в школе за эти годы английский был для него вполне достаточен, чтобы объясняться в поездках за рубеж и потом выживать и обосновываться в эмиграции. А начиналось всё с того, что ещё, возможно в 1998 году, когда мы сами искали работу и листали, загорая в парке Ассинибойн, может быть в июне – июле, газету Виннипег Фри Пресс.

Внимание супруги привлекло объявление о том, что меноннитский (это такая христианская секта) хор ищет руководителя, то есть дирижера. Зарплата предлагалась в 10 000 долларов в год, и было понятно, что на такую капусту они могут с успехом искать дирижеров ближайшие лет 10 точно, а может и полвека. К тому времени, однако, в России у Юры дела шли всё хуже. В Петрозаводском филиале Ленинградской консы платили шиш с маслом, он “бомбил”, то есть подрабатывал таксисом на своих стареньких Жигулях. Потом в Жигули врезался Лексус какого-то бизнесмена, привел его в полную негодность и что там было в те годы с автомобильными страховками я никогда не знал, только и этот доход Юры прервался. Сын Лев взрослел всё ближе к призывному возрасту, росла старшая дочь Ника и был ещё маленький, вроде Илья его звали. Жена Юры работала учительницей в школе, короче, положение семьи было незавидным. Марина сразу же написала ему или позвонила, я не помню, да это уже неважные детали, и началась работа над его приездом сюда. Потому что на 900 примерно долларов в месяц и на пособия на первые месяцы жить было в Манитобе вполне возможно.

И тут надо отдать должное моей б/у, она была очень активной женщиной и буквально могла прожигать стены, если ставила перед собой цель. А цель была предельно чётко очерчена.

Она запросила видеокассету с рекламой хора, где, возможно, были и мои съёмки с совместной поездки в Ирландию в 1994 году на международный конкурс хоров, резюме, фотографии, вырезки из газет, вот это вот всё. Как-то быстро вышла на подателя объявления, коим оказался мужик-меннонит, родители которого приехали из Голландии. Он в этом хоре пел и занимал какую-то волонтерскую должность. Мужика я хорошо помню, и ниже о нём немного расскажу. Короче всё как-то завертелось, естественно, зачуханный меноннитский хор и мечтать не мог, что получит такую величину. Это всё равно, что какой-нибудь новозеландский провинциальный симфонический оркестр вдруг заполучил бы в дирижеры Герберта фон Карояна. Как-то Юре удалось, не без помощи его американского друга, тоже музыканта из университета Миннесоты в Дулуте, который не раз приезжал в Петрозаводск, приехать в Виннипег ещё осенью 1998 года. Вероятно он прилетел в Дулут, а этот друг его довёз на машине до нас. Я хорошо помню, как все они сидели на кухне нашей первой квартиры и распивали вино домашнего приготовления. Дюволи подарили нам то, что называется “кит”, то есть набор для приготовления вина в домашних условиях. С бутылью, мешком концентрата сушёного винограда и машинкой для внедрения пробок в бутылки. Мы сделали бутыль вина литров в 20 и разлили её, по-моему, в дюжину бутылок. Я пить не мог, потому что мне надо было идти в ночь дежурить в качестве охранника, поэтому посидел с ними и лёг поспать перед дежурством в спальне. Заснуть не удалось, так за дверью разговаривали, но всегда полезно даже просто полежать часа два перед дежурством.

Иммиграционное досье Юры было обработано в рекордные сроки. Он шёл по категории особо одаренных личностей, нужных Канаде, поэтому на всё про всё ушло от силы полгода. В конце 1999 Юра с семьёй был в Виннипеге. Но, по-моему он приехал сперва один. В отличие от нас, полагавшихся только на свои силы и совсем немного на пару Дюволь, Юра был окружён неслыханным вниманием. Начиная с того, что квартиру ему кто-то сдал совсем без арендной платы, кто-то из хора дал напрокат автомобиль, опять же бесплатно и, конечно, работу искать ему было совершенно не надо. Она его ждала. Потом приехала семья или он съездил за ними, этого я не помню. Помню только, что примерно в феврале 2000 мы были у него на квартире, где он пока жил один. Пришёл этот мужик из хора, о котором я начал говорить. Он в каких-то проявлениях был совершеннейшим идиотом, с огромным самомнением, и однажды поразил меня до глубины души своим несуразным поступком. Вывозил нас то ли к себе в гости, то ли мы ездили с ним на прогулку в только что им купленном кабриолете. Когда отъехали от нашего дома на Плейс Променейд, то остановились на красный сигнал светофора перед какой-то машиной, откуда водитель выкинул бумажный стакан из-под напитка прямо рядом с кабиной. Этот хорист вышел из машины, подобрал стакан и кинул его в кабину водителя. Зажегся зеленый свет, наши машины разъехались в разные стороны и мужик стал рассказывать нам, что он делает так часто, потому что “платит налоги”. На которые город нанимает уборщиков и т.д. Поступки его, конечно, благородные, на самом деле граничили, на мой взгляд, с полным дебилизмом. Потому что он легко рисковал нарваться на какого-нибудь “первого националиста” с ножичком и получить резаную рану рожи или живота. А индейца бы легко оправдали, потому что по сути то, что хорист делал, характеризуется юридически как assault, то есть нападение с угрозой применения силы. В другой раз, когда мы обедали у них, он безапелляционно заявил, что “не любит французские вина”. Верх глупости, потому что это равносильно тому, чтобы сказать, что он не любит вообще пить вино, потому что во Франции есть вина на все вкусы. Страна производит, наверное, десятки тысяч разных соров вин.

Но я рассказываю об этом мужике только потому, что хорошо помню, как он пришёл тогда на квартиру к Юре, где мы втроём – Марина, я и вновь прибывший дирижёр распивали что-то на кухне. Вещи были сложены не образцово, можно сказать разбросаны, посуды и утвари особой не было. К тому же мы все уже были изрядно дунувши. Юра-то сам по этому делу был не дурак и за шиворот выпивку не лил. Так вот, этот мужик окинул взглядом наше скромное общество и процедил сквозь зубы: “What a mess!” Ну, типа “какой срач”. Я помню, что Марина тогда перехватила лишку, вроде мы пили джин с тоником и усидели на троих бутылку в 750 грамм, если не литр. Короче, в автобусе её вырвало, кажется в собственную сумку, которую она успела раскрыть.

Примерно с этого времени, с февраля-марта 2000 года я почуствовал что-то не то в поведении супруги. Но особого значения не придавал. Да если бы и придавал, то сделать что-то вряд ли смог бы. План бросить меня, очевидно, уже вызревал у неё в голове и решение в мозгу было принято.

Но, чтобы завершить рассказ о Клазе и его семье, познакомлю вас с двумя моментами, касающимися их детей. 17-летний, по-моему в то время сын Юры Лев Клаз, которому я показывал спортзал YMCA, где все эти годы тренировался сам, на предмет, чтобы он записался туда, так как молодой человек проявлял интерес к тренировкам с отягощениями, устроился куда-то работать. В ресторан, кажется. То ли официантом, то ли на кухню мыть посуду. Однажды он заявил отцу, что здесь в Канаде он – раб. И ничего более. Но потом, как всё бывает в этой жизни, обустроилось, конечно. Я думаю, что спустя больше 20 лет этот молодой мужчина уже давно нашёл свой жизненный путь.

По-моему старший ребенок, дочь Вероника, которую всегда звали только Ника, тоже работала в каком – то магазине, где и познакомилась с молодым евреем с украины, то ли родившимся в Канаде, то ли приехавшем с родителями в раннем возрасте. Он прочно стоял на ногах, имел стабильную работу, водил машину, жил отдельно от родителей, и Ника у него ночевала, что Юре очень не нравился, но что тут поделаешь – взрослый человек. Парень был фрукт ещё тот. Когда Юра завалил экзамен по вождению, как Юра потом утверждал, исключительно из-за акцента в английском, хотя водил машину очень давно, в отличие от меня, этот жлоб как-то так подбоченясь сказал, что а он, мол, сдал с первого раза. Но парень ещё и отмочил номер, который я никогда уже не забуду. Однажды мы выпивали у Юры дома, это было уже, вроде, летом 2000, может быть и в августе, и Юра уже снял другую, более просторную квартиру, может быть и в двух уровнях, с выходом на лужайку, где поставил непременный атрибут канадца – барбекюшницу. Я никогда даже не рассматривал возможности заиметь этот мангал, хотя на балконе нашей квартиры его вполне можно было установить. Это не воспрещалось менеджментом квартирного комплекса Плейс Прменейд. Барбекюшницами были уставлены балконы домов через один, наверное, ну а отдельный дом редко обходился без газовой или электрической, а то и на угольях плиты для барбекю.

Так вот, было тогда что-то жирное, что Юра любил, он всегда был парнем полным, сварганено на мангале, мы сели за стол, а этот парень с Никой подъехали чуть позже. Он привёз с собой в качестве общего вклада в пиршество банку солёных или маринованных огурцов и бутылку газировки типа “7 ап”. Водки, которую мы с Юрой, да, наверное и все сидевшие за столом взрослые, успешно и регулярно опрокидывали в глотки, парень не пил совсем. Но нам до него, в общем-то дела не было. Мы вспоминали былые дни, ему сказать было совсем нечего и в разговор его никто и не включал. Через какое-то время он обратился, так сказать, к собравшимся. По-моему даже говорил с акцентом по-русски. Парень сказал что-то типа: “Ну вы, это самое, попробовали огурцов-то моих? Водички попили?” И тут же забрал с собой и банку и бутылку, принесенные ранее. После чего удалился с Никой, а мы остались сидеть, как громом поражённые. Такого фокуса ещё никто не выкидывал! Забрать с собой банку доллара за три и воду за доллар или на крайняк полтора? Что за хрен моржовый на такое способен? Как можно, блин, вообще водиться с таким? Не стоит и говорить, что я больше никогда этого типчика не видел и знать не хотел, зачем дочь Клаза, воспитанная, вроде в СССР, как-никак, связала хоть какой-то фрагмент своей жизни с таким чмо.

=======

Не зря говорят, что как ты новый год встретишь, так он и пройдет. Новый 2000 год, грозившийся внести сумятицу в работу компьютеров по всему свету, мы встречали, если можно так выразиться “на русский манер”. В каком-то заведении типа спортзала довольно далеко от дома. Вроде добирались туда и обратно на такси. Почему мы вообще попали на ту вечеринку? Мы как-то сдружились с одним парнем из Москвы, бывшим работником банка “Менатеп” Ходорковского. У него водились денежки, судя по всему. Жил он в одном из самых больших и дорогих домов Виннипега, вернее комплекса из трёх домов, выстроившихся в форме буквы П, где на крыше находился вращающийся панорамный ресторан.

Я уже совершенно забыл, в каком статусе этот мужик находился, вроде он ждал приезда семьи, но был в Канаде легально, что совершенно точно. Потому что мы с ним вспоминали как-то за выпивкой у него дома, что на собеседовании по поводу иммиграции, (которого у меня не было), задавался вопрос о сотрудничестве с КГБ. И парень с юмором рассказывал, что, естественно ответив на этот вопрос отрицательно, хотел спросить у иммиграционного чиновника, был ли в истории случай, когда кандидат на въезд в Канаду сознался в факте сотрудничества с комитетом глубокого бурения. Он неплохо знал французский, может быть учился в спецшколе в Москве, ну и, само собой английский у него был, хотя и с сильным акцентом, но вполне понятный. Это он нам и предложил поехать вместе на вечеринку и разделить расходы на такси.

Когда мы приехали туда, то увидели ряд столов, накрытых какой-то закуской, возможно подавали горячее блюдо, я уже деталей всех не помню. Была, само собой водка, входившая в стоимость билета. Тамадой было произнесено несколько тостов, мы поели, встретили бой часов в полночь бокалом какой-то шипучки, и вроде всё стало становиться вокруг всё лучше, как вдруг тамада объявил, что закуска теперь убирается, если даже сие объявление не было сделано и раньше, чем наступил новый год. Напитки же можно покупать за отдельную капусту по желанию. Ага, чисто “русская” вечеринка. Сначала поесть, а потом жрать водку без закуски! Сразу же стало невыносимо скучно. Но больше всего я приторчал, когда ведущий, уже не помню, по-английски или по-русски объявил, что “есть традиции, которые не умирают” и предложил всем спеть песню Auld Lang Syne (Доброе старое время). Традиция, конечно, добрая и старая, но только шотландская, и уж никак не подходящая для “русской” вечеринки. Так что не минул и час после полуночи, как мы переглянулись и решили, что нам не место на этом “празднике жизни”. Стали вызывать такси, что взял на себя наш московский друг. Такси не приезжало долго, я был в тонких брюках, совсем не в зимней куртке и в каких-то полуботиночках, а на улице было явно ниже 20 по Цельсию да ещё с ветром. Я даже попытался выйти куда-то к более оживлённой улице и ловить такси там, но безуспешно. Вернулся назад, весь задубевший, наконец подъехало такси и какой-то парень пытался спорить, что это он вызвал, но, поскольку нас было трое, то ссоры учинять не стал. Потом, кстати, я прочитал в газете, что на одной из вечеринок, проходивших в этом помещении, видимо оно представляло из себя что-то типа арендуемого для таких мероприятий банкетного зала, произошло массовое мордобитие стенка на стенку. Короче, приехали мы домой часам к двум ночи и дали обязательство невер эгэйн не ходить на “русские” стадные мероприятия.

Год 2000й пошёл наперекосяк. С этим парнем из Менатепа потом мы раздружились или просто потеряли его из виду. В спортзале, по-моему, я познакомился с молодым человеком с Украины. Мы разговорились и выяснилось, что он усердно готовится к сдаче экзамена на сертифицированного администратора Майкрософта. А надо сказать, что за несколько месяцев до знакомства с ним я тоже щупал воду на предмет не стать ли и мне птенцом гнезда Билла Гейтса. Даже сдавал какой-то вступительный тест, страшно путался в вычислении процентов, но, похоже, прошёл его, потому что они брали всех, кто заплатит деньги вперед, а потом уже не их вина была, если ты не успевал и был отчислен, и я не думаю, что денежки, которые ты заплатил вперед, тебе вернулись бы. Наверняка что-то было прописано мелким шрифтом в контракте на обучение. Но я платить не стал, поняв, что это не моё. Когда рассказывал про этот опыт уже упоминавшейся выше преподавательнице французского колледжа в Сен-Бонифасе Кристине Обен, она сказала что-то типа того, что я правильно поступил, потому что во всех этих устройствах от майкрософта водятся “les bogues”, они же “клопы” по-французски, от английского bugs.

Я, конечно, не собирался всю жизнь проторчать в Уоткинзе, несмотря на замечательную атмосферу и условия труда там и постоянно работу с оплатой повыше. Помню хорошо, что однажды нанимался на должность агента, помогавшего людям брать автомобиль в аренду с последующим его приобретением. Все объявления о найме на работу я старался фильтровать в зависимости от того, была ли должность двуязычной. Потому что понял, что мой французский даёт в этой провинции очень большие преимущества. На ту должность меня не взяли. Но параллельно я подался на другую, где надо было продавать “диспили“, то есть коробочки для распределения медикаментов. Какая-то фирма из Квебека их усиленно продвигала на рынки и открывала филиал в Виннипеге. Должность оплачивалась из расчёта 11 долларов в час, а это было уже существенно, потому что упомянутый во второй части моего повествования Брайан Дюволь получал 14 в час, то есть примерно 40 000 в год и это считалось очень хорошей зарплатой.

Его жена Конни работала медсестрой, кажется, в больнице Сен Бонифаса и получала 12 или 13 долларов в час. Но это уже после нескольких, может быть и десяти лет работы. Уверен, что лет через пять и я дорос бы до тех же 14 в час, и с двумя зарплатами, моей и жены, какой бы ни была вторая, главное, чтобы она была на полную занятость, а не на комиссию, буквально всё, включая свой трёхэтажный дом и пару машин можно было легко в нашей семье позволить.

На эту позицию по продаже диспилей я прошёл интервью и примерно неделю от них ничего не было слышно, поэтому я успокоился и думать про них забыл. Потом грянуло со стороны Марины объявление о том, что она съезжает, снимает квартиру через три улицы от нашей, заказала в нее диван футон и, следовательно, “прошла любофф завяли помидоры”. Обосновано это дело было тем, что она не может больше жить с таким чёрствым человеком, который, при известии о смерти её матери в Петрозаводске пошёл как ни в чём ни бывало на работу. Я не помню, когда её мама умерла, наверное зимой 1999 года, скорее всего в декабре, но её смерть не была внезапной. На протяжении нескольких лет она страдала от болезни Паркинсона и была обречена. Тем более что ничем помочь мы на таком растоянии не могли. Марина заняла денег у подруги Иры Зайденберг, жившей в Лос-Анджелесе, слетала на похороны матери и прилетела через неделю – другую назад. Ясно было, что этот упрёк не более чем предлог, но тогда я отнесся к этому заявлению довольно спокойно. Мир не рушился, объявление, хотя и пришло откуда ни возьмись, из колеи меня сильно не выбило. Я, помню, просто сказал ей, чтобы отказалась от доставки футона и съёма квартиры, что я лучше сам уеду из Виннипега. Я подал “заявление об уходе”, как положено, за две недели до последнего дня и уже просто отсиживал своё время, как дня за три до отъезда в Монреаль мне позвонили из этих распределителей пилюль и сказали, что если я пожелаю, то могу начинать работу у них. Если бы они это сделали хотя бы дня на три раньше, то, кто знает, может быть я бы и остался в Виннипеге, просто расстался бы с супругой тихо-мирно и нашёл бы со временем кого-то, да хотя бы из России привёз суженую, как сделаю в 2007 году. Но решение было принято, чемодан почти собран.

Оглядываясь сейчас, более 20 лет спустя, на все те события спокойным взглядом я могу сказать, что объявление о разрыве не было для меня шоком, потому что мне тоже хотелось какой-то смены рутины. Виннипег сразу показался жуткой дырой, и я стал смотреть в сторону столицы Канады, после чего, поговорив с другом Серёжей, жившем в Монреале, сменил “ориентацию” на Монреаль. Куда и приехал 1 сентября 2000 года. Мы расстались практически друзьями, общались с Мариной по телефону довольно часто, на её 44 день рождения и на день нашей 22 годовщины свадьбы (одна и та же дата – 15 декабря) я послал ей подарок – какую-то косметику, купленную в Ла Бей в центре Монреаля, чем она была растрогана. Она рассказывала, по-моему уже в 2001 году, как они купили в Виннипеге по дешёвке свадебное платье для Ани с мамой её жениха Джейми и обмолвилась, что наконец-то познакомилась с подходящим, на её взгляд, достойным мужчиной. Я был рад за неё. Но потом выяснилось, что познакомилась она с ним намного раньше, до моего отъезда, переспала с ним и только заручившись обещанием, что они сойдутся жить вместе, она заказала этот самый футон и сняла квартиру. Что вполне могло быть и выдумкой, может быть у них была с самого начала договоренность, что она переедет к нему в Гленборо, где у этого Лесли был дом. Собственно это враньё я и могу только поставить ей в упрёк. Ничто не мешало Марине сказать мне, что она встретила человека, с которым собирается жить until death does her part ещё тогда. Я бы всё понял и комедии ломать не надо было. Кстати, меня на этот счёт просветила моя мудрая мама, сказав, что она уже имела в его лице тот аэродром, куда могла приземлиться, расставшись со мной и всё остальное было высосано из пальца. Я потом сопоставил события и понял, что так оно и было. Не уходят в неизвестность на съёмную квартиру с футоном от стабильной жизни. Уходят только в более перспективную, со своим домом и парой машин (всё это у Лесли было плюс стабильная работа в банке) жизнь. В некрологе Леса Андерсона была написано, что “Marina (nee Gorbacheva, originally from Petrozavodsk, Russia) who he met in Winnipeg in 2000 and married in 2005”. То есть встетила она его в 2000 году. А 15 декабря того года ещё уверяла меня, что находится в поисках.

Ну да ладно. Как там пелось в любимой песне Брежнева и Кекконена? “Если к другому уходит жена, то неизвестно кому повезло”.

Думаю, что на этом можно поставить жирную точку в рассказе о первых канадских шагах. Вторые я уже шагал по отдельной стране в составе Канады – провинции Квебек и её мегаполису городу Монреалю.

========================