АРХИВ МИТРОХИНА. ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Большой (великий) альянс.

В течение большего промежутка времени между двух мировых войн для операций ИНО Соединенные Штаты в качестве цели стояли несколько ниже Великобритании. Даже в середине 1930-х годов основные советские шпионские сети в США находились в ведении Четвертого управления (военная разведка, позднее переименованная в ГРУ), а не НКВД. В число агентов Четвертого управления входил ряд молодых идеалистически настроенных высокопоставленных сотрудников федерального правительства, среди которых: Алджер Хисс и Джулиан Уодли, оба поступившие на работу в Государственный департамент в 1936 году; Гарри Декстер Уайт из Министерства финансов; и Джордж Сильверман, правительственный статистик, который, вероятно, завербовал Уайта. ¹ Как и “кембриджская пятерка”, вашингтонские “кроты” считали себя тайными воинами в борьбе с фашизмом. Уодли писал позже:

Когда Коммунистический Интернационал представлял собой единственную мировую силу, эффективно сопротивляющуюся нацистской Германии, я предложил свои услуги советскому подполью в Вашингтоне в качестве небольшого вклада, чтобы помочь остановить фашистский прилив”. ²

Основными операциями НКВД в США в середине 1930-х годов руководила нелегальная резидентура, созданная в 1934 году под руководством бывшего берлинского резидента Бориса Базарова (кодовое название НОРД – фото), заместителем которого был татарин Исхак Абдулович Ахмеров (ЮНГ). ³ О Базарове с любовью вспоминала Хеде Массинг, австрийский агент в его резидентуре, как о самом теплом человеке, с которым она сталкивалась в НКВД. В годовщину Октябрьской революции в 1935 году он послал ей пятьдесят красных роз с запиской следующего содержания:

Наша жизнь неестественна, но мы должны терпеть ради человечества. Хотя мы не всегда можем выразить это, наша маленькая группа связана любовью и вниманием друг к другу. Я думаю о вас с большой теплотой.

Исхак Ахмеров с первой женой Валентиной в конце 1920х гг.

Хотя Ахмеров, напротив, показался Массинг “москвичом-автоматом”, он был меньшим «роботом», чем казалось окружающим. ⁴

В тайне от Массинг, Ахмеров был вовлечен в страстную любовную связь с Хелен Лоури, двоюродной сестрой лидера американской коммунистической партии Эрла Браудера, и – что необычно – получил разрешение Центра жениться на ней. ⁵

Исхак Ахмеров со второй женой Хелен Лоури в конце 1960х.

В число завербованных Базаровым и Ахмеровым входили три агента Госдепартамента: ЭРИХ, КИЙ и “19”. ⁶ Вероятно, самым важным, а также единственным из трех, кого можно четко идентифицировать, был агент “19”, Лоуренс Дугган, который позже стал начальником Латиноамериканского отдела. ⁷ По словам Хеде Массинг, Дугган  показался ей “чрезвычайно напряженным, нервным, интеллектуальным молодым человеком”. Его вербовка заняла некоторое время, не в последнюю очередь потому, что Алджер Хисс одновременно пытался завербовать его в Четвертый отдел. В апреле 1936 года Базаров пожаловался в Центр, что “настойчивый Хисс” не проявляет никаких признаков отказа от этой попытки. ⁸ Год спустя, в разгар московских показательных процессов Дугган сказал Ахмерову, что боится, что, если он будет “сотрудничать” с советской разведкой, его могут разоблачить как троцкистского предателя. Однако к началу 1938 года он уже снабжал Ахмерова документами Госдепартамента, которые были сфотографированы в нелегальной резидентуре, а затем возвращены.

В марте Дугган сообщил, что его близкий друг Самнер Уэллес (фото), заместитель секретаря Госдепартамента с 1938 по 1945 год, сказал ему, что он слишком увлекся марксизмом, и по-дружески предупредил его о его левых знакомых. ⁹ Будущее Дуггана в Госдепартаменте, однако, казалось таким же светлым, как будущее Дональда Маклина в Министерстве иностранных дел.

Центр также видел светлое будущее для Майкла Стрейта (кодовые имена NOMAD и NIGEL), богатого молодого американца, завербованного незадолго до окончания им Кембриджского университета в 1937 году. ¹⁰ Этот оптимизм проистекал в большей степени из семейных связей Стрейта, чем из каких-либо свидетельств его энтузиазма в отношении карьеры секретного агента. Поиск работы Стрейтом после его возвращения в Соединенные Штаты начался за чаепитием в Белом доме с Франклином и Элеонорой Рузвельт. Не без помощи миссис Рузвельт он получил временное, неоплачиваемое задание в Государственном департаменте в начале 1938 года. Вскоре после этого ему позвонил Ахмеров, передал  “привет от ваших друзей из Кембриджского университета” и пригласил его на ужин в местный ресторан. Ахмеров представился как “Майкл Грин”, затем заказал большой обед. Стрейт наблюдал за тем, как он ест:

Он был смуглым и коренастым, с широкими губами и готовой улыбкой. Он хорошо говорил по-английски, его манеры были приветливыми и легкими. Казалось, он был очень доволен своей жизнью в Америке.

Ахмеров, похоже, смирился с тем, что пройдет некоторое время, прежде чем Стрейт получит доступ к важным документам, но, очевидно, был готов подождать. Прежде чем оплатить счет, он прочитал краткую лекцию о международных отношениях. Стрейт был “слишком ошеломлен, чтобы ясно мыслить”. Хотя Стрейт утверждал, что он “не хотел становиться советским агентом в Государственном департаменте”, он явно не говорил об этом Ахмерову. Два человека “расстались друзьями”, и Стрейт согласился продолжить встречи. ¹¹

С приближением войны в Европе интерес Центра к Соединенным Штатам неуклонно возрастал. В 1938 году НКВД использовал дезертирство главного курьера Четвертого отдела Уиттекера Чемберса (фото) как предлог для захвата большей части агентурной сети военной разведки, за примечательным исключением Элджера Хисса. ¹² В Соединенных Штатах, как и в других местах, однако, расширение операций НКВД было нарушено охотой на мнимых “врагов народа”. Иван Андреевич Морозов (под кодовыми именами ЮЗ и КИР), который в 1938-39 годах находился в нью-йоркской легальной резидентуре, стремился доказать Центру свое рвение, разоблачая резидента Петра Давидовича Гутцайта (под кодовым именем НИКОЛАЙ) и большинство его коллег как тайных троцкистов. ¹³ В 1938 году и Гутцайт, и Базаров, легальный и нелегальный резиденты, были отозваны и расстреляны. ¹⁴ Донос Морозова на следующего легального резидента, Гайка Бадаловича Овакимяна (кодовое имя ГЕННАДИЙ), был менее успешным и, возможно, послужил причиной отзыва самого Морозова в 1939 году. ¹⁵

На посту нелегального резидента Базарова сменил его бывший заместитель Исхак Ахмеров, который отныне контролировал большинство операций политической разведки в США. ¹⁶ Митрохин отметил кодовые имена восьми довольно разных людей, на которых Центр, по-видимому, возлагал особенно большие надежды накануне Второй мировой войны: ¹⁷ Лоуренс Дугган (агент “19”, позднее Фрэнк) в Госдепартаменте; ¹⁸ Майкл Страйт (Найджел), также в Госдепартаменте; Марта Додд Стерн (Лиза), дочь бывшего посла США в Германии Уильяма Е. Додд и жена миллионера Альфреда Кауфмана Стерна (также советского агента); брат Марты, Уильям Э. Досс-мл. (ПРЕЗИДЕНТ), который неудачно баллотировался в Конгресс как демократ и все еще имел политические амбиции; Гарри Декстер Уайт в Министерстве финансов (КАССИР, позже ЮРИСТ); агент под кодовым названием МОРИС (вероятно, Джон Абт) в Министерстве юстиции”; ¹⁹ Борис Моррос (МОРОЗ), голливудский продюсер фильма с участием Лорела и Харди “Летающие асы” (The Flying Deuces) и других кассовых картин; ²⁰ Мэри Вулф Прайс (кодовые имена КИД и ДИР), тайная коммунистка – секретарша известного обозревателя Уолтера Липпмана; и Генри Бакман (ХОЗЯИН), владелец салона женской моды в Балтиморе. ²¹

Однако в августе 1939 года операции политической разведки в США, как и в Великобритании, были частично прерваны подписанием нацистско-советского пакта. Лоуренс Дугган в знак протеста разорвал контакт с Ахмеровым. ²² Среди тех, кто испытывал серьезные сомнения, был Майкл Стрейт. На встрече в октябре в ресторане под вашингтонским вокзалом Юнион Стейшн Ахмеров попытался успокоить его. “Приближаются великие дни!” – заявил он. С началом Второй мировой войны революция, как лесной пожар, распространится по Германии и Франции”. ²³ Стрейт не впечатлился и на следующую встречу не пришёл. ²⁴ Он и Дугган вряд ли были единственными агентами, которые хотя бы временно прервали контакты с НКВД.

Дальнейший срыв операций НКВД в США последовал за отзывом Ахмерова, вскоре после его последней встречи со Стрейтом, в Москву, где Берия (фото) обвинил его в изменнических связях с врагами народа. ²⁵ Хотя, по неизвестным причинам, обвинения были сняты, Ахмеров был помещен в резерв НКВД и оставался под подозрением в течение следующих двух лет, пока его досье тщательно проверялось. Впервые центр операций НКВД в США был перенесен после отзыва Ахмерова в легальную резидентуру, возглавляемую Гайком Овакимяном, позже известным ФБР как “хитрый армянин”. Овакимян оказался страшно перегружен работой, тем более что от него также ожидали активного участия в сложной подготовке к убийству Троцкого в Мехико. Иногда он возвращался домой измотанным после встречи с десятью агентами за один день. ²⁶

Основные успехи Овакимяна (фото) были связаны с научно-технической (НТ), а не политической разведкой. Он был необычен среди офицеров ИНО тем, что имел степень доктора наук МВТУ (Московского высшего технического училища) и с 1933 года работал под прикрытием в качестве инженера в Амторге (Американо-советской торговой корпорации) в Нью-Йорке. В 1940 году он поступил аспирантом в нью-йоркский химический институт с целью выявления потенциальных агентов. Овакимян был первым, кто продемонстрировал огромный потенциал для НТ разведки в США. Только в 1939 году в ходе операций НКВД в США было получено 18 000 страниц технической документации, 487 комплектов чертежей и 54 образца новой технологии. ²⁸

Овакимян, вероятно, также был первым, кто предложил использовать сотрудника ИНО под студенческой личиной по обмену для проникновения в Массачусетский технологический институт.

Первый такой “студент”, Семен Маркович Семенов (кодовое имя ТВЕН – фото), поступил в МТИ в 1938 году. Научные контакты, которые он установил в течение следующих двух лет, прежде чем в 1940 году сменить прикрытие на прикрытие инженера Амторга, помогли заложить основу для примечательного расширения сбора научно-технической информации в Соединенных Штатах в военное время. Один из его коллег в нью-йоркской резидентуре был поражен “большими глазами Семенова, которые, когда он с кем-то разговаривал, [вращались] как параболические антенны”. ²⁹ К апрелю 1941 года общая агентурная сеть НКВД в США насчитывала 221 человека, из которых сорок девять числились в статистике НКВД как “инженеры” (вероятно, в эту категорию входил довольно широкий круг ученых). ³⁰ В том же месяце Центр впервые создал в своих основных резидентурах отдельные отделы, специализирующиеся на операциях научно-технической разведки (позднее получившие название “Линия X”), что является определенным признаком их растущего приоритета. ³¹

Согласно официальной истории СВР, огромное количество агентов, с которыми контактировал Овакимян, “притупило его бдительность”. В мае 1941 года он был пойман ФБР на получении документов от агента ОКТАНЭ, ненадолго заключен в тюрьму, освобожден под залог и в июле ему разрешили покинуть страну. ³² Если бы не удивительная беспомощность в отношении обеспечения безопасности со стороны администрации Рузвельта, ущерб для НКВД мог бы быть гораздо сильнее, чем нанесенный простым арестом Овакимяна.

2 сентября 1939 года, на следующий день после начала войны в Европе, Уиттакер Чемберс (фото) рассказал многое из того, что ему было известно о советском шпионаже в США, Адольфу Берле, помощнику государственного секретаря и советнику президента Рузвельта по вопросам внутренней безопасности. Сразу же после этого Берле составил для президента меморандум, в котором перечислялись Алджер Хисс, Гарри Декстер Уайт и другие ведущие советские агенты, для которых Чемберс выступал в качестве курьера. Среди них был и ведущий помощник президента Локлин Карри (Берл ошибочно написал его как Локвуд Карри). Рузвельт, однако, не был заинтересован в этом. Похоже, что он отверг всю идею о шпионах в своей администрации как абсурдную. Не менее примечательно и то, что Берл просто положил свой собственный отчет на полку. Он даже не отправил копию в ФБР, пока Бюро не запросило ее в 1943 году. ³³

СРАЗУ ЖЕ ПОСЛЕ нападения Японии на Перл-Харбор и объявления Гитлером войны Соединенным Штатам в декабре 1941 года Василий Зарубин (фото) (псевдоним Зубилин, кодовое имя МАКСИМ) был назначен легальным резидентом в Нью-Йорке. Уже будучи глубоко подозрительным в отношении приверженности Великобритании разгрому нацистской Германии, Сталин сомневался и в решимости американцев. Перед отъездом он вызвал Зарубина и сказал ему, что его главное задание в США – следить за попытками Рузвельта и “правящих кругов США” договориться с Гитлером и подписать сепаратный мир. Будучи резидентом в Нью-Йорке, расположенном в советском консульстве, Зарубин также отвечал за субрезидентуры в Вашингтоне, Сан-Франциско и Латинской Америке. ³⁴ Хотя свидетельства фрагментарны, они говорят о том, что Сталин продолжал проявлять непосредственный личный интерес к надзору за разведывательными операциями против своих союзников.

В краткой официальной биографии СВР военная деятельность Зарубина в Нью-Йорке (а затем в Вашингтоне) изображается как безупречно блестящая. ³⁵ В действительности же его резкий характер и склонность к нецензурным выражениям сразу же вызвали бурю негодования. Предпочтение, которое Зарубин отдавал оперативным работникам, которых он привез с собой (среди них была и его жена, Елизавета Юльевна Зарубина (фотоколлаж) ³⁶, и его неприкрытое презрение к действующим сотрудникам резидентуры привели к открытому бунту. Двое из оскорбленных им оперативных сотрудников, Василий Дмитриевич Миронов и Василий Георгиевич Дорогов, дошли до того, что доложили в Центр о “его грубости, общей невоспитанности, употреблении уличных выражений и непристойностей, небрежности в работе и отвратительной скрытности” и потребовали отозвать его вместе с почти столь же непопулярной женой. Склоки внутри резидентуры продолжались на протяжении всей Второй мировой войны. ³⁷

Стратегия вербовки Зарубина была простой и понятной. Он потребовал от лидеров Коммунистической партии США (КПСС) выявить сторонников и сочувствующих в государственных учреждениях, пригодных для работы в качестве агентов. ³⁸

Когда Зарубин прибыл в Нью-Йорк, лидер КП США Эрл Браудер (кодовое имя РУЛЕВОЙ – фото) отбывал тюремный срок за использование поддельного паспорта во время своих частых тайных поездок в Советский Союз. Поэтому его первый контакт состоялся с Юджином Деннисом (урожденный Фрэнсис X. Уолдрон, кодовое имя РАЙАН), обученным в Москве агентом Коминтерна, который позже сменил Браудера на посту генерального секретаря компартии. Деннис сообщил, что несколько коммунистов (в основном, тайных членов партии) присоединились к первой профессиональной американской внешней разведке, Управлению координатора информации, реорганизованному в июне 1942 года в Управление стратегических служб (УСС). Незадолго до создания этого подразделения Браудер вышел из тюрьмы и вернулся к руководству партией. Он был, как писал Деннис в отчёте для Москвы, “в прекрасном настроении”. ³⁹

Среди первых советских агентов, проникших в УСС, был Дункан Чаплин Ли (кодовое название KOХ), который стал личным помощником его руководителя генерала “Дикого Билла” Донована. Донован спокойно относился к вербовке коммунистов. “Я бы включил Сталина в штат УСС, – сказал он однажды, – если бы думал, что это поможет нам победить Гитлера”. На протяжении всей Второй мировой войны НКВД знал об УСС гораздо больше, чем УСС знало об НКВД. ⁴⁰

В число вербовщиков Браудера входили также иностранные коммунисты и попутчики, получившие убежище в Соединенных Штатах. Среди наиболее важных был французский радикальный политик Пьер Кот (фото), шестикратный министр авиации и двукратный министр торговли в недолговечных правительствах довоенной Третьей республики. Кот, вероятно, был завербован НКВД в середине 1930-х годов, но, похоже, потерял связь с ним в период хаоса, последовавшего за чисткой большей части советской внешней разведки, и осудил подписание нацистско-советского пакта. Отвергнутый генералом Шарлем де Голлем, лидером Свободной Франции после падения Франции в 1940 году, Кот провел следующие несколько лет в Соединенных Штатах. ⁴¹ В ноябре Браудер сообщил в Москву: “Кот хочет, чтобы руководители Советского Союза знали о его готовности выполнить любую миссию, которую мы можем выбрать, ради чего он даже готов порвать со своей собственной позицией”. ⁴² Вероятно, через месяц или около того после прибытия в Нью-Йорк Зарубин подошел к Коту и со свойственной ему грубостью потребовал, чтобы тот немедленно начал активную работу в качестве советского агента. В досье Кота в КГБ записано, что он был ошеломлен приказным характером вызова Зарубина и настоял на том, чтобы один из руководителей Французской коммунистической партии, находящийся в эмиграции в Москве, дал свое согласие. ⁴³ 1 июля Зарубин сообщил в Центр о “подписке Пьера Кота” в качестве агента ДЕДАЛА. ⁴⁴ В 1944 году Кот должен был быть направлен с трехмесячной миссией в Москву от имени временного правительства де Голля. В заключение отчета о своей миссии он сказал: “Уровень свободы неуклонно снижается при капитализме и неуклонно растет при социализме”. ⁴⁵

Хотя Центр был явно впечатлен качеством коммунистических рекрутов, найденных талантливым Браудером, он предостерег Зарубина от чрезмерного доверия к ним:

Мы разрешаем использовать нелегальные разведывательные возможности коммунистов [членов партии] … в качестве дополнения к операциям Резидентуры, но было бы ошибкой превращать эти возможности в главную основу операций “. ⁴⁶

Почти в тот же момент в декабре 1941 года, когда Зарубин прибыл в Нью-Йорк в качестве легального резидента, Исхак Ахмеров (последовательно работавший под кодовыми именами ЮНГ и АЛЬБЕРТ) вернулся, чтобы восстановить нелегальную резидентуру, также расположенную в Нью-Йорке, которую ему приказали покинуть двумя годами ранее. Хотя ранее он пользовался турецкими и канадскими удостоверениями личности, в этот раз у него был поддельный паспорт США, который он приобрел в 1938 году. ⁴⁷ В отличие от Зарубина, Ахмеров избегал любых контактов с Браудером, несмотря на то, что его жена и помощница Хелен Лоури (под кодовыми именами MAДЛЕН и AДA) была племянницей Браудера. ⁴⁸ В марте 1942 года Ахмеровы переехали из Нью-Йорка в Балтимор – более удобное место, откуда можно было управлять агентами, базирующимися в Вашингтоне. Там Ахмеров, чей отчим был меховщиком, открыл бизнес по продаже мехов и одежды в партнерстве с местным советским агентом Хозяином, чтобы обеспечить себе прикрытие. ⁴⁹

Майкл Страйт (НАЙДЖЕЛ), на которого Ахмеров возлагал такие большие надежды до Второй мировой войны, отказался возобновить работу в качестве советского агента. Страйт провел последнюю встречу с Ахмеровым в Вашингтоне в начале 1942 года, отказался от дальнейших встреч, пожал руку и попрощался. ⁵⁰ Большинство других довоенных агентов, однако, были успешно восстановлены, среди них Лоуренс Дугган (ФРЭНК) ⁵¹ и Гарри Декстер Уайт (ЮРИСТ). ⁵²

Генри Уоллес, вице-президент во время третьего срока правления Рузвельта (с 1941 по 1945 год), позже сказал, что если бы больной Рузвельт умер в этот период, а он стал бы президентом, то он намеревался сделать Дуггана государственным секретарем, а Уайта – министром финансов. ⁵³ Тот факт, что Рузвельт пережил три месяца беспрецедентного четвертого срока в Белом доме и в январе 1945 года заменил Уоллеса на Гарри Трумэна в качестве вице-президента, лишил советскую разведку возможности добиться самого впечатляющего успеха в проникновении в крупное западное правительство. Тем не менее, НКВД удалось проникнуть во все наиболее чувствительные отделы администрации Рузвельта. Самой продуктивной вашингтонской сетью Ахмерова была группа коммунистов и попутчиков с правительственными должностями под руководством Натана Грегори Сильвермастера (последовательно действовавшего под кодовыми именами ПЭЛ и РОБЕРТ), статистика из Администрации по защите фермерских хозяйств, позже прикомандированного к Совету по экономической войне.

⁵⁴ “Грег” Сильвермастер (фото) сохранил незапятнанный идеализм революционной мечты. Будучи хроническим страдальцем от бронхиальной астмы, из-за которой он часто задыхался, он считал, что “мое время строго ограничено, и когда я умру, я хочу чувствовать, что, по крайней мере, я принял какое-то участие в создании достойной жизни для тех, кто придет после меня”. ⁵⁵

Ахмеров считал, вероятно, правильно, что, несмотря на риски для безопасности, связанные с неортодоксальным ремеслом Сильвермастера, он смог получить гораздо больше разведывательной информации из своего растущего числа источников, чем если бы каждым из них по отдельности управлял советский контролер. Сам Сильвермастер с презрением относился к бюрократическим “ортодоксальным методам” НКВД. Хотя большинство его источников должны были знать конечную цель их разведданных, сеть работала под тем, что Ахмеров называл “флагом Коммунистической партии”. Информаторы считали, что они помогают КПСС, которая, в свою очередь, помогает своим советским товарищам. ⁵⁶

Чтобы снизить риск безопасности, Ахмеров поместил между собой и группой Сильвермастера двух курьеров. Первой была курьер Элизабет Бентли (под кодовым названием МИРНА, затем, более снисходительно, УМНИЦА – фото), выпускница Вассарского университета, которую в 1938 году, в возрасте тридцати лет, убедили порвать видимые связи с КП США, чтобы работать на НКВД. Каждые две недели Бентли собирала в свою вязаную сумку секретные документы, микрофильмированные Сильвермастером и его женой. Она отчитывалась не перед самим Ахмеровым, а перед другим советским нелегалом в его резидентуре, Яковом Голосом (ЗВУК), которого она знала как “Тимми”.

Голос нарушил правила НКВД, соблазнив Бентли во время снежной бури в Нью-Йорке. Согласно восторженному описанию Бентли, она почувствовала, как “уплывает в экстаз, которому, казалось, не было ни начала, ни конца”. Воодушевленная непрофессиональным примером Голоса (фото), Бентли смешивала флирт и шпионаж, от чего Центр приходил в ужас. Каждое Рождество она использовала средства НКВД для покупки тщательно подобранных подарков, от виски до нижнего белья, для агентов из группы Сильвермастера. Это, как она говорила позже, были “старые добрые времена – дни, когда мы работали вместе, как хорошие товарищи”. ⁵⁷

Как и у Зарубина, нелегальная резидентура Ахмерова вербовала как неамериканских, так и американских агентов. Среди наиболее важных был британский журналист и офицер разведки военного времени Седрик Белфрадж (кодовое имя ЧАРЛИ), который присоединился к Британской координационной службе безопасности (BSC) в Нью-Йорке вскоре после вступления Соединенных Штатов в войну. _⁵⁸

В течение большей части войны BSC, руководимый главой СИС сэром Уильямом Стефенсоном, поддерживал связь с американцами от имени MI5 и SOE, а также СИС. ⁵⁹ Белфрадж (фото) добровольно предложил свои услуги советской разведке. Как и ряд других американских агентов в Соединенных Штатах, он обратился с первым предложением к Эрлу Браудеру, который передал его Голосу. _⁶⁰ Учитывая беспрецедентное количество секретов военного времени, которыми обменивались британская и американская разведки, Белфрадж имел доступ к необычайно широкому спектру разведывательной информации.

Количество рулонов микрофильмов, переданных нелегальной резидентурой Ахмерова в Центр через легальную резидентуру в Нью-Йорке, за год увеличилось почти в четыре раза – с 59 в 1942 году до 211 в 1943 году. Тем не менее, Зарубин считал отказ Ахмерова иметь прямые отношения с руководством КПСС и его окольные методы контроля над группой “Сильвермастер” слабыми и заумными. Сам Ахмеров, жаловался Зарубин, вел себя в “сухой и недоверчивой” манере – что вполне могло быть правдой в том, что касалось его отношений с Зарубиным. Зарубин был гораздо более высокого мнения о жене Ахмерова, Хелен Лоури, которую он считал более сообразительной, более деловой в манере поведения и – в силу ее американского воспитания – более способной установить прямой контакт с агентами США. ⁶¹

Таким образом, между разведывательной информацией, поставляемой Сталину о Соединенных Штатах, и той, которой располагал Рузвельт о Советском Союзе, существовала потрясающая пропасть. ⁶² В то время как Центр проник во все основные подразделения администрации Рузвельта, УСС, как и СИС, не имело ни одного агента в Москве.

На Тегеранской конференции “большой тройки” в ноябре 1943 года – первой встрече Сталина и Рузвельта – сильно превосходящая советская разведка дала Сталину значительное преимущество на переговорах. Хотя нет точных сведений о том, какие разведывательные отчеты и документы были показаны Сталину перед встречей на высшем уровне, не может быть никаких сомнений в том, что он был очень хорошо проинформирован. Ему почти наверняка сообщили, что Рузвельт прибыл в Тегеран с решимостью сделать все возможное для достижения соглашения со Сталиным – даже ценой оскорбления Черчилля. Рузвельт подтвердил свои намерения сразу же по прибытии. Он отклонил предложение Черчилля о личной встрече до начала конференции, но принял настоятельное приглашение Сталина остановиться в здании советского посольства, а не в американском представительстве – якобы по соображениям безопасности. Похоже, Рузвельту не пришло в голову, что здание прослушивалось, и что каждое слово, произнесенное им и его делегацией, будет записываться, расшифровываться и регулярно докладываться Сталину. ⁶³

Сталин, должно быть, также приветствовал тот факт, что Рузвельт привез в Тегеран своего ближайшего советника по военным вопросам Гарри Хопкинса (фото), оставив при этом своего государственного секретаря Корделла Халла. Хопкинс приобрел в Москве замечательную репутацию человека, который входил в доверие к русским.

В начале года он в частном порядке предупредил советское посольство в Вашингтоне, что ФБР прослушивало секретную встречу, на которой Зарубин (которого Хопкинс назвал только сотрудником посольства) передал деньги Стиву Нельсону, ведущему члену коммунистического подполья США. ⁶⁴

Информация, отправленная в Москву нью-йоркской резидентурой о переговорах между Рузвельтом и Черчиллем в мае 1943 года, также, вероятно, исходила от Хопкинса. ⁶⁵

Есть правдоподобные, но противоречивые свидетельства того, что, помимо передачи конфиденциальной информации советскому послу, Хопкинс иногда использовал Ахмерова как черный канал связи с Москвой, подобно тому, как Кеннеди позже использовали офицера ГРУ Георгия Большакова. Конфиденциальная информация Хопкинса настолько впечатлила Центр, что спустя годы некоторые сотрудники КГБ хвастались, что он был советским агентом. ⁶⁶ Это бахвальство было далеко от истины. Хопкинс был американским патриотом, не испытывавшим особой симпатии к советской системе. Но он был глубоко впечатлен советскими военными усилиями и убежден, что “поскольку Россия является решающим фактором в войне, ей необходимо оказывать всяческую помощь и прилагать все усилия, чтобы добиться ее дружбы”. ⁶⁷ “Чип” Болен, выступавший в качестве американского переводчика, позже, на саммите в Тегеране, назвал влияние Хопкинса на президента “первостепенным”. ⁶⁸

Именно в Тегеране, утверждал позднее Черчилль, он впервые осознал, насколько мала британская нация:

Там я сидел по одну сторону от меня с огромным русским медведем с протянутыми лапами, по другую – с огромным американским буйволом, а между ними сидел маленький бедный английский ослик…⁶⁹

Фрэ́нсис Пе́ркинс (Frances Perkins; 10 апреля 1880 — 14 мая 1965), при рождении Фанни Корали Перкинс (Fannie Coralie Perkins) — первая женщина в кабинете министров США и министр труда США с 1933 по 1945 год.

Несмотря на близость англо-американских “особых отношений” военного времени и дружбу Рузвельта с Черчиллем, его приоритетом в Тегеране было достижение соглашения со Сталиным. Он рассказал своей старой подружке Фрэнсис Перкинсу, министру труда, как:

Уинстон покраснел и нахмурился, и чем больше он мрачнел, тем больше Сталин улыбался. Наконец, Сталин разразился глубоким, искренним хохотом, и впервые за три дня я увидел свет. Я продолжал в том же духе, пока Сталин не стал смеяться вместе со мной, и тогда я назвал его “дядя Джо”. Накануне он счел бы меня неотесанным простаком, но в тот день он рассмеялся, подошел и пожал мне руку. С тех пор наши отношения были личными… Мы общались как мужчины и братья”. ⁷⁰

Во время Тегеранской конференции Хопкинс в частном порядке встретился с Черчиллем в британском посольстве и сказал ему, что Сталин и Рузвельт были непреклонны в том, что операция “ОВЕРЛОРД”, англо-американское вторжение через Ла-Манш в оккупированную Францию, должно состояться весной следующего года, и что британская оппозиция должна прекратиться. Черчилль послушно согласился с этим. Самой важной политической уступкой Сталину стало британско-американское соглашение о предоставлении послевоенному Советскому Союзу границы 1941 года, что позволило Сталину вернуть свои территориальные приобретения, незаконно полученные в рамках нацистско-советского пакта: восточную Польшу, страны Балтии и Молдову. С польским правительством в изгнании в Лондоне не было проведено никаких консультаций.

Сталин вернулся в Москву в приподнятом настроении. Соединенные Штаты и Великобритания, похоже, признали, как частным образом выразился один российский дипломат, “право России на создание дружественных правительств в соседних странах”. ⁷¹ Готовность Рузвельта пойти так далеко навстречу пожеланиям Сталина в Тегеране проистекала, главным образом, из его глубокого чувства военного долга Запада перед Советским Союзом в то время, когда Красная Армия несла на себе основную тяжесть войны с Германией. Но также несомненно, что успеху Сталина на переговорах в значительной степени способствовало его знание карт на руках Рузвельта. ⁷²

Несмотря на значительный успех легальных и нелегальных американских резидентур в проникновении в администрацию Рузвельта, они, однако, потерпели полную неудачу в одном важном отношении. Часть первоначального задания Зарубина из Центра заключалась в вербовке агентов из числа многочисленной немецко-американской общины, которых можно было бы использовать против Германии. В итоге он не завербовал ни одного из них. Когда его попросили объяснить это упущение, он сказал Центру, что большинство немецко-американцев были евреями и поэтому не подходили. ⁷³ Центр, как и Зарубин, был настолько поглощен разведывательным наступлением на своих союзников, что, похоже, снисходительно оценил его провал в борьбе против врага.

Сбор разведывательной информации в военное время продолжал расширяться как в Великобритании, так и в Соединенных Штатах. В начале 1942 года в Лондоне начала действовать вторая легальная резидентура под руководством Ивана Андреевича Чичаева (ДЖОН – фото) наряду с резидентурой Анатолия Горского (АНРИ и ВАДИМ). В отличие от Горского, который оставался ответственным за агентурную сеть, Чичаев объявил властям о своем присутствии в Лондоне и отвечал за связь с британским и союзными правительствами в изгнании. ⁷⁴ Чичаев также руководил агентурной сетью эмигрантов из Центральной и Восточной Европы, которые информировали его о переговорах Великобритании с польским правительством в изгнании, президентом Чехословакии Эдвардом Бенешем, королем Югославии Петром и его премьер-министром Иваном Субашем. ⁷⁵

Кембриджская пятерка тем временем продолжала генерировать феноменальное количество разведывательной информации. Только за 1942 год документы Маклина заполнили более сорока пяти томов в архивах Центра. ⁷⁶ Филби тоже предоставлял большое количество особо секретных файлов. С сентября 1941 года он работал в отделе V (контрразведка) СИС. Хотя Отдел V в то время располагался в Сент-Олбансе, а не в лондонской штаб-квартире СИС в Бродвей Билдингс, его преимущество заключалось в том, что он находился по соседству с регистратурой, где хранились архивы СИС. Филби потратил некоторое время на то, чтобы подружиться с архивариусом, Биллом Вудфилдом, с которым он разделял общую любовь к розовому джину.

Как позже вспоминал Филби (фото), “эта дружеская связь принесла свои плоды”. ⁷⁷ В течение нескольких месяцев Филби брал оперативные досье британских агентов, работавших за границей, и передавал их Горскому партиями для фотографирования. ⁷⁸ В начале апреля 1942 года Центр завершил длительный анализ документов СИС, изъятых Филби до конца предыдущего года. Похвалив SÖHNCHEN за “систематическую пересылку большого количества интересных материалов”, Центр был озадачен тем, что эти материалы, как оказалось, свидетельствовали о том, что СИС не имела агентурной сети в России и проводила лишь “крайне незначительные” операции против Советского Союза. У аналитиков Центра было две причины оспаривать эти совершенно точные выводы. Во-первых, хотя они хотя бы частично знали, что доказательства, использованные для осуждения некоторых из их ликвидированных предшественников за работу на британскую разведку, были поддельными, они по-прежнему были убеждены, что СИС проводила крупные операции против Советского Союза, используя “своих самых высококвалифицированных агентов” на протяжении 1930-х годов. Реальность – то, что СИС даже не имела московского отделения – была, по мнению Центра, буквально невероятной. Центр отказывался верить, что Советский Союз был меньшим приоритетом для британской разведки (которая, по правде говоря, была почти полностью ориентирована на военные действия), чем Британия для советской разведки:

Если ОТЕЛЬ [СИС] за последние несколько лет завербовал в Европе сотню агентов, в основном из стран, оккупированных немцами, то можно не сомневаться, что нашей стране уделяется не меньше внимания. ⁷⁹

Такие сообщения лишь повторяли острые подозрения самого Сталина в отношении своих британских союзников.

Разведданные из лондонской резидентуры в первый год Великой Отечественной войны, которые в конечном итоге оказали наибольшее влияние как на Сталина, так и на Центр, поступили от Кэрнкросса. 25 сентября 1941 года Горский телеграфировал в Москву:

Сообщаю Вам вкратце содержание секретного доклада Правительственного комитета о развитии атомной энергии урана для производства взрывчатых веществ, который был представлен 24 сентября 1941 года в Военный кабинет. ⁸⁰

Секретной комиссией, подготовившей отчет, был Научно-консультативный комитет, председателем которого был лорд Хэнки, чье кодовое имя БОСС отражало тот факт, что он был работодателем Кэрнкросса. ⁸¹ Отчет, который Кэрнкросс передал Горскому, стал первым, предупредившим Центр о британских планах по созданию атомной бомбы. ⁸²

Хотя этот доклад и другие доклады об атомной бомбе, присланные из Лондона в течение следующих нескольких месяцев, оказались чрезвычайно важными, они оказали запоздалое воздействие на Москву. Когда появился первый доклад Кэрнкросса (фото), Сталин и Ставка были заняты наступлением немецких войск, которые в октябре 1941 года вынудили их эвакуировать столицу. Только в марте 1942 года Берия направил Сталину полную оценку британских атомных исследований. По его словам, британское верховное командование было удовлетворено тем, что теоретические проблемы создания атомной бомбы “фундаментально решены”, а лучшие британские ученые и крупные компании сотрудничают в этом проекте. ⁸³ По предложению Берии в течение следующих нескольких месяцев последовали подробные консультации с советскими учеными. ⁸⁴

В июне 1942 года президент Рузвельт приказал начать тотальную работу по созданию американской атомной бомбы под кодовым названием “Манхэттенский проект”. Хотя до официального согласования участия Великобритании в проекте прошел еще год, НКВД обнаружил, что Рузвельт и Черчилль обсуждали сотрудничество в создании бомбы во время переговоров в Вашингтоне 20 июня. ⁸⁵ 6 октября, после обширных консультаций с советскими учеными, Центр представил первый подробный доклад об англо-американских планах создания атомной бомбы в Центральный комитет и Государственный комитет обороны под председательством Сталина. ⁸⁶ К концу года Сталин принял решение начать работы по созданию советской атомной бомбы. ⁸⁷ Принимая это судьбоносное решение в разгар Сталинградской битвы, главного переломного момента в войне на восточном фронте, Сталин не думал о нуждах Великой Отечественной войны, поскольку было ясно, что бомба не может быть готова вовремя, чтобы помочь в разгроме Германии. Вместо этого он уже предвкушал послевоенный мир, в котором, поскольку у Соединенных Штатов и Великобритании будет ядерное оружие, оно должно быть и у Советского Союза. ⁸⁸

На протяжении большей части Великой Отечественной войны Москва собирала больше атомных разведданных от Великобритании, чем от Соединенных Штатов. В декабре 1942 года лондонская резидентура получила подробный отчет об атомных исследованиях в Великобритании и США от коммуниста-ученого под кодовым именем “К”.

Владимир Барковский, руководитель научно-технической разведки (НТР) резидентуры, позже сообщил, что “К” “работает на нас с энтузиазмом, но… отказывается от малейшего намека на финансовое вознаграждение”. С помощью дубликата ключа, лично изготовленного Барковским по восковому слепку, предоставленному “К”, он смог извлечь множество секретных документов из сейфов коллег, а также из своего собственного. Самыми ценными, по мнению Центра, были документы по “строительству урановых хранилищ”. По меньшей мере двое других ученых под кодовыми именами MУР и KEЛЛИ также предоставляли разведданные по различным аспектам британского атомного проекта TUBE ALLOYS. ⁸⁹

Самый важный из британских атомных шпионов, физик-коммунист Клаус Фукс (фото), натурализованный беженец из нацистской Германии, изначально был агентом ГРУ, а не НКВД/НКГБ. Фукс был убежденным сталинистом, который впоследствии принял участие в создании первой атомной бомбы. До войны он с энтузиазмом участвовал в театрализованных чтениях стенограмм показательных процессов, организованных Обществом культурных связей с Советским Союзом, и произвел впечатление на своего научного руководителя, будущего Нобелевского лауреата сэра Невилла Мотта (фото ниже), страстью, с которой он играл роль обвинителя Вышинского, “обвиняя подсудимых с холодной ядовитостью, которую я никогда бы не заподозрил у столь тихого и замкнутого молодого человека”.

В конце 1941 года Фукс обратился к лидеру подполья Коммунистической партии Германии (КПД) в Великобритании Юргену Кучински за помощью в передаче русским того, что он узнал, работая над проектом TUBE ALLOYS в Бирмингемском университете.

Кучинский (фото) свел его с Симоном Давидовичем Кремером, офицером лондонской резидентуры ГРУ, который раздражал Фукса своей настойчивостью в длительных поездках на лондонских такси, регулярно сбавляя  ход, чтобы сбить с толку тех, кто пытался бы их преследовать. ⁹⁰

Летом 1942 года Фукс был переведен к другому, более покладистому контролеру ГРУ, СОНЕ (упоминаемой в файлах КГБ под альтернативным кодовым именем МЕХ), ⁹¹ которая, чего он почти наверняка не знал, была сестрой Юргена Кучинского. Они обычно встречались недалеко от Банбери, на полпути между Бирмингемом и Оксфордом, где Соня жила под именем миссис Брюэр, еврейской беженки из нацистской Германии. Соня вспоминала материал, который она получила от Фукса, как “просто строки иероглифов и формул, написанных таким крошечным почерком, что они выглядели как закорючки”.

Мы с Клаусом никогда не проводили вместе больше получаса, когда встречались. Двух минут было бы достаточно, но, помимо удовольствия от встречи, меньше подозрений вызвало бы, если бы мы немного прогулялись вместе, а не расстались сразу. Никто из не живших в такой изоляции, не может догадаться, как ценны были эти встречи с другим немецким товарищем. ⁹²

Впоследствии СОНЯ стала единственной женщиной, получившей звание почетного полковника Красной Армии в знак признания ее выдающихся достижений в ГРУ⁹³. Но хотя было публично признано, что она руководила другими агентами, помимо Фукса, во время своего пребывания в Великобритании, и СВР, и ГРУ приложили немало усилий, чтобы скрыть существование самого важного из них: Мелиты Стедман Норвуд, урожденная Сернис (кодовое имя ХОЛА). Досье Норвуд в Центре показывает, что она, по всей вероятности, была как самым важным британским агентом-женщиной в истории КГБ, так и самым долгоживущим из всех советских шпионов в Великобритании. ⁹⁴

ХОЛА родилась в 1912 году в семье отца-латыша и матери-британки, вступила в Коммунистическую партию Великобритании (КПГБ), вышла замуж за другого члена партии, работавшего учителем математики в средней школе, и с двадцати лет работала секретарем в исследовательском отделе Британской ассоциации цветных металлов. В 1935 году один из основателей КПГБ Эндрю Ротштейн заметил ее талант, руководство партии рекомендовало ее в НКВД, и через два года она была завербована. Как и “Великолепная пятерка”, Норвуд была убежденным идеологическим агентом, вдохновленным мифологическим образом Советского Союза, который имел мало общего с жестокой реальностью сталинского правления.

Однако ее сорокалетняя карьера советского агента закончилась почти так же быстро, как и началась. Она была вовлечена в шпионскую группу, действовавшую в Вулвичском арсенале, три ведущих члена которой были арестованы в январе 1938 года, судимы и заключены в тюрьму три месяца спустя. Однако МИ-5 не удалось обнаружить наводок на ее личность в блокноте, изъятом у главаря Перси Глэдинга (кодовое имя ГОТ), и после нескольких месяцев “спячки” в мае 1938 года она была вновь активизирована. Признаком высокого мнения Центра о Норвуд является то, что контакт с ней поддерживался в то время, когда он был прерван со многими другими агентами, включая некоторых из “пятерки”, из-за отзыва или ликвидации большинства сотрудников внешней разведки. ⁹⁵

Однако контакт с Норвуд был приостановлен после временного закрытия лондонской резидентуры в начале 1940 года. Когда в 1941 году ее возобновили, она по необъяснимым причинам была передана  сотруднице ГРУ СОНЕ, а не контролеру НКВД. Ее работа в Ассоциации цветных металлов дала ей доступ к обширной научно-технической документации, которую она передавала СОНЕ и последующим контролерам. К последним месяцам войны Норвуд предоставляла разведданные по проекту TUBE ALLOYS . Согласно записям Митрохина в ее досье, на протяжении всей своей карьеры она оценивалась как “преданный, надежный и дисциплинированный агент, стремящийся оказать максимальную помощь”. ⁹⁶

К началу 1943 года, зная о планах американцев по созданию первой атомной бомбы, Центр стал более озабочен сбором атомной разведки в США, чем в Великобритании. Одним из определенных признаков того, какое значение Центр придавал наблюдению за Манхэттенским проектом, стала командировка начальника научно-технической разведки Леонида Романовича Квасникова (АНТОН) в Нью-Йорк, где в январе 1943 года он стал заместителем резидента по науке и технике. ⁹⁷ Игорь Васильевич Курчатов, недавно назначенный научным руководителем советского атомного проекта, писал Берии 7 марта:

Изучение мною материалов [разведки] показало, что их получение имеет огромное и неоценимое значение для нашего народа и нашей науки. С одной стороны, эти материалы показали серьезность и интенсивность научных исследований по урану в Великобритании, а с другой – позволили получить важные ориентиры для наших собственных научных исследований, минуя многие чрезвычайно трудные этапы в разработке этой проблемы, узнать новые научно-технические пути ее развития, создать три новых направления советской физики, понять  возможности использования не только урана-235, но и урана-238. ⁹⁸

Пока Берия читал доклад, в Лос-Аламосе (штат Нью-Мексико) начала работу новая сверхсекретная лаборатория по созданию первой атомной бомбы. Там находилась, вероятно, самая замечательная коллекция молодых талантов, когда-либо собранных в одной лаборатории. Большинство ученых, работавших над созданием бомбы, были еще двадцатилетними; самому старшему, Роберту Оппенгеймеру, руководителю лаборатории, было тридцать девять лет. В Лос-Аламосе в итоге работали двенадцать нобелевских лауреатов.

В апреле 1943 года, через месяц после открытия Лос-Аламоса, нью-йоркская газета сообщила о важном источнике информации по проекту Манхэттен. Неизвестная женщина явилась в советское генеральное консульство и передала письмо, содержащее секретную информацию о программе создания атомного оружия. Месяц спустя та же женщина, которая опять отказалась назвать свое имя, принесла еще одно письмо с подробностями исследований о пути плутония к атомной бомбе. Расследование, проведенное нью-йоркской резидентурой, показало, что эта женщина была итальянской медсестрой, которую звали Лючия, дочерью антифашистского лидера итальянского профсоюза “Д”. На встрече, организованной резидентурой через руководителей Общества друзей СССР, Лючия заявила, что действовала только как посредник. Письма пришли от ее шурина, американского ученого, работавшего над исследованиями плутония для компании “Дю Понт” в Ньюпорте и одновременно заканчивавшего курс обучения в Нью-Йорке, который попросил свою жену Регину передать его корреспонденцию в советское консульство через ее сестру Люсию. Ученый – по-видимому, первый из американских атомных шпионов – был завербован под кодовым именем MAР; Регина стала MOНОЙ, а Лючия OЛИВИЕЙ. ⁹⁹

В июне Нью-Йоркская резидентура передала разведданные о разделении изотопов урана путем газовой диффузии от неизвестного агента под кодовым названием KВАНТ (“Квант”), работавшего на проект Манхэттен. Он потребовал оплаты и получил 300 долларов. ¹⁰⁰ 3 июля, изучив последние данные атомной разведки США, Курчатов написал в НКВД (возможно, лично Берии):

Я изучил прилагаемый список американских проектов по урану. Почти каждый из них представляет для нас большой интерес… Эти материалы представляют огромный интерес и большую ценность… Получение дальнейшей информации такого рода крайне желательно”. ¹⁰¹

Однако пока атомная разведка из Соединенных Штатов была менее подробной, чем та, что была получена из Великобритании в 1941-2 гг. ¹⁰²

Среди тех, кто предоставил некоторые дополнительные разведданные, запрошенные Курчатовым, был Мар, который в октябре 1943 года был переведен на завод “Дю Понт” в Хэнфорде, штат Вашингтон, который производил плутоний для проекта Манхэттен. Он сказал своему контролеру, что его цель – победить “преступную” попытку американских военных скрыть от СССР создание атомной бомбы. ¹⁰³ Другие источники атомной информации включали “прогрессивного профессора” в радиационной лаборатории в Беркли, Калифорния, ¹⁰⁴ и, возможно, ученого из металлургической лаборатории проекта Манхэттен в Чикагском университете. ¹⁰⁵ Наемник KВАНT, похоже, исчез, но к началу 1944 года другой агент, коммунист и инженер-строитель под кодовым именем ФОГЕЛЬ (позже ПЕРС), предоставлял разведданные о заводе и оборудовании, используемом в проекте Манхэттен. ¹⁰⁶ Однако нет достоверных свидетельств того, что советская разведка уже имела агента в Лос-Аламосе. ¹⁰⁷

Проникновение в проект Манхэттен было лишь наиболее впечатляющей частью обширной экспансии советского научно-технического шпионажа в военное время. Научно-технические разработки из США и Великобритании внесли большой вклад в развитие советских радаров, радиотехнологий, подводных лодок, реактивных двигателей, самолетов и синтетического каучука, а также ядерного оружия. ¹⁰⁸ Атомная разведка получила кодовое название ЭНОРМОЗ (“Огромный”), реактивная тяга – ВОЗДУХ, радиолокация – РАДУГА. ¹⁰⁹

А. С. Яковлев (фото), авиаконструктор и заместитель наркома авиационной промышленности, отдал достойную, хотя и частную, дань вкладу науки и техники в советский самолет, который носил его имя. ¹¹⁰ Политическая и военная разведка внутри всех основных ветвей администрации Рузвельта также продолжала расширяться, в основном благодаря растущей активности вашингтонских сетей Ахмерова. Количество рулонов пленки с секретными документами, отправленных его нелегальной резидентурой в Москву через Нью-Йорк, увеличилось с 211 в 1943 году до 600 в 1944 году. ¹¹¹

КАЧЕСТВО политической разведки из Великобритании, вероятно, превышало даже качество разведки из США, отчасти в результате большей координации деятельности британского правительства и разведки через Военный кабинет и Объединенный комитет по разведке (реальных аналогов которого в США не было, несмотря на существование органов с похожими названиями). Документы лондонской резидентуры военного времени содержат то, что в резюме Митрохина описывается как “многие секреты британского военного кабинета”, переписку между Черчиллем и Рузвельтом, телеграммы, которыми обменивались Министерство иностранных дел, посольства в Москве, Вашингтоне, Стокгольме, Анкаре и Тегеране, а также министр-резидент в Каире, и донесения разведки. ¹¹³ С лета 1942 года по лето 1943 года донесения включали расшифровки ULTRA непосредственно из Блетчли-Парка, главного военного дома британского агентства РЭР, где Джон Кэрнкросс провел год в качестве советского агента. Его контролер, Анатолий Горский, которого, как и остальных членов “пятерки”, он знал как “Генри”, дал ему деньги на покупку подержанного автомобиля, чтобы в свободные от работы дни привозить ULTRA в Лондон. ¹¹³ Благодаря беспрецедентному сотрудничеству англо-американских разведывательных сообществ в военное время, лондонская резидентура могла предоставлять не только британскую, но и американскую разведывательную информацию. ¹¹⁴

Проблема для профессионально подозрительных умов в Центре заключалась в том, что все это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Взяв пример с главного теоретика заговора в Кремле, они в конце концов пришли к выводу, что то, что казалось лучшими разведданными, когда-либо полученными из Великобритании любой спецслужбой, в основе своей было британским заговором. «Пятерка», впоследствии признанная самой способной группой агентов в истории КГБ, была дискредитирована в глазах руководства Центра тем, что не смогла представить доказательства масштабного, несуществующего британского заговора против Советского Союза. В реальности этого заговора Сталин, а значит и его главные советники по разведке, не сомневались. В октябре 1942 года Сталин писал советскому послу в Великобритании Ивану Майскому:

У всех нас в Москве сложилось впечатление, что Черчилль стремится к поражению СССР, чтобы затем за счет нашей страны договориться с Германией Гитлера или Брюнинга”. ¹¹⁵

Когда Сталин размышлял о предполагаемых заговорах Черчилля против него в военное время, в его сознании постоянно присутствовала фигура заместителя фюрера Рудольфа Гесса, которого, как он сказал Майскому (фото), Черчилль держал “в резерве”. В мае 1941 года Гесс совершил странный перелет в Шотландию, думая, что сможет заключить мир между Великобританией и Германией. И Лондон, и Берлин сделали правильный вывод, что Гесс был несколько невменяем. Сталин, конечно же, считал, что полет Гесса был частью глубоко задуманного британского заговора. Его подозрения углубились после вторжения Германии в июне. По крайней мере, в течение следующих двух лет он подозревал, что Гесс был частью британского заговора с целью отказа от союза с Советским Союзом и подписания сепаратного мира с Германией. ¹¹⁶

На ужине с Черчиллем в Кремле в октябре 1944 года Сталин предложил тост за “британскую разведку, которая склонила Гесса (фото) к приезду в Англию”: “Он не мог приземлиться, не получив сигналов. За всем этим, должно быть, стояла разведка”. ¹¹⁷ Настроение Сталина за ужином было веселым, но его теория заговора была совершенно серьезной. Если его непонимание полета Гесса в Британию не вытекало из оценок разведки Центра, то оно, несомненно, было усилено ими. Уже в начале 1990-х годов ту же теорию заговора публично распространял представитель КГБ, утверждавший, что в 1941 году Гесс “привез с собой мирные предложения фюрера и план вторжения в Советский Союз”. В этот миф до сих пор, видимо, верят некоторые из их преемников в СВР. ¹¹⁸

25 октября 1943 года Центр сообщил в лондонскую резидентуру, что после длительного анализа объемных разведданных, полученных от “пятерки”, стало ясно, что они были двойными агентами, работавшими по заданию СИС и МИ-5. Еще в годы учебы в Кембридже Филби, Маклин и Берджесс, вероятно, действовали по указанию британской разведки, чтобы внедриться в студенческую среду, прежде чем вступить в контакт с НКВД. Только так, по мнению Центра, можно было объяснить, почему и СИС, и МИ-5 в настоящее время нанимают на очень ответственные должности выпускников Кембриджа с коммунистическим прошлым. Отсутствие каких-либо ссылок на британскую вербовку советских агентов в разведданных, предоставленных как SÖHNCHEN (Филби) из СИС, так и TOНИ (Блант) из MI5, рассматривалось как еще одно доказательство того, что обе организации использовались для подачи дезинформации в НКГБ:

За весь период, когда S[ÖHNCHEN] и Т[ОНИ] работали на британские спецслужбы, они не помогли разоблачить ни одного ценного агента из  ОСТРОВИТЯН [британцев] ни в СССР, ни в советском посольстве в ОСТРОВА [Великобритании].

Конечно,  такого “ценного агента” просто не было, и, естественно, ни Филби, ни Блант не могли  разоблачить несуществующее, но эта простая возможность не пришла в голову теоретикам заговора в Центре. Точное сообщение Филби о том, что “в настоящее время ОТЕЛЬ [SIS] не ведет активной работы против Советского Союза”, также было, по мнению Центра, очевидной дезинформацией. ¹¹⁹ Поскольку “пятерка” была двойным агентом, из этого следовало, что те, кого они завербовали в НКВД, также были подствными. Одним из примеров, который особенно взволновал Центр, было дело Питера Смоллетта (АБО), который в 1941 году совершил удивительный подвиг, став главой русского отдела в Министерстве информации военного времени. К 1943 году Смолетт использовал свое положение для организации просоветской пропаганды в невероятных масштабах. На огромном собрании в Альберт-холле в феврале в честь двадцать пятой годовщины Красной армии звучали хвалебные песни в исполнении массового хора, читали речи Джон Гилгуд и Лоуренс Оливье, присутствовали ведущие политики всех партий. Фильм “СССР на войне” показывался на заводах и фабриках для аудитории в один с четвертью миллиона человек. Только в сентябре 1943 года Министерство информации организовало встречи о Советском Союзе в 34 общественных местах, на 35 фабриках, в 100 добровольных обществах, в 28 группах гражданской обороны, в 9 школах и в тюрьмах; Би-би-си в том же месяце передала тридцать программ с существенным советским содержанием. ¹²⁰ Однако, поскольку Смолетт был завербован Филби, в глазах Центра он должен был быть подсадным. Его, очевидно, впечатляющий успех в организации просоветской пропаганды в беспрецедентных масштабах был, таким образом, извращенно истолкован как хитрый заговор британской разведки с целью обмануть НКВД. ¹²¹

Однако даже закоренелым теоретикам заговора из Центра было трудно объяснить, почему “Пятерка” поставляла наряду с дезинформацией такое большое количество точных высококачественных разведданных. В своем письме в лондонскую резидентуру от 25 октября Центр предложил несколько возможных ответов на эту загадку. По мнению Центра, огромное количество документов Министерства иностранных дел, предоставленных Маклином (фото), может свидетельствовать о том, что, в отличие от остальных четырех, он не сознательно обманывал НКВД, а просто манипулировал остальными в меру своих возможностей. Центр также утверждал, что “пятерке” было поручено передавать важные разведданные о Германии, которые не вредили британским интересам, чтобы сделать их дезинформацию о британской политике более правдоподобной. ¹²²

Самым ценным “документальным материалом о работе немцев” в 1943 году были немецкие дешифровки, предоставленные Кэрнкроссом из Блетчли-Парка. В краткой официальной биографии Фитина, опубликованной СВР, особое внимание уделяется полученным из Великобритании разведданным ULTRA о подготовке Германии к Курской битве, когда Красная Армия остановила последнее крупное наступление Гитлера на восточном фронте. ¹²³ Дешифровки Люфтваффе, предоставленные Кэрнкроссом, имели решающее значение, позволив Красным ВВС нанести массированные упреждающие удары по немецким аэродромам, в результате которых было уничтожено более 500 самолетов противника. ¹²⁴

Однако пристрастие Центра к теории заговора было настолько глубоким, что он был способен рассматривать агента, предоставившего разведданные критической важности перед Курском, как часть тщательно разработанной сети обмана. Поэтому он приказал лондонской резидентуре создать новую независимую агентурную сеть, незагрязненную “пятеркой”. Но, хотя “пятерка” “несомненно, была двойным агентом”, резидентуре было приказано поддерживать с ними контакт. Центр назвал три причины такого, на первый взгляд, противоречивого решения. Во-первых, если бы британская разведка поняла, что ее грандиозный обман с участием “пятерки” раскрыт, она вполне могла бы активизировать поиски новой сети, призванной заменить их. Во-вторых, Центр признал, что, несмотря на “несомненные попытки “пятерки” дезинформировать нас”, они все же предоставляли “ценный материал о немцах и других вопросах”. Наконец, “не все вопросы об этой группе агентов были полностью прояснены”. Другими словами, Центр был серьезно озадачен тем, чем именно занималась “пятерка”. ¹²⁵

Чтобы попытаться выяснить точную природу заговора британской разведки, Центр впервые в истории направил в лондонскую резидентуру специальную группу наблюдения из восьми человек для слежки за “пятеркой” и другими якобы фиктивными советскими агентами в надежде обнаружить их контакты с несуществующими британскими контролерами. Эта же группа также проверяла посетителей советского посольства, некоторые из которых подозревались в том, что они являются провокаторами из числа агентов МИ-5. Новая система наблюдения оказалась до смешного неудачной. Никто из команды в составе восьми человек не говорил по-английски; все они носили явно русскую одежду, чувствовали себя не в своей тарелке в английском окружении и, должно быть, часто смущали тех, за кем следили. ¹²⁶ Абсурдность слежки за “пятеркой” подчеркивает главную слабость советской разведывательной системы. Способность Центра собирать разведданные с Запада всегда значительно превышала его способность интерпретировать собранные сведения. Мнение Москвы о своих британских союзниках неизменно омрачалось переменным количеством теории заговора. Советскому руководству было легче воспроизвести первую атомную бомбу, чем понять политику Лондона.

Примечания к главе седьмой “Большой (Великий) Альянс”.

  1. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 241-2. По крайней мере, в начале 1930-х годов Четвертый департамент, вероятно, в первую очередь интересовался Соединенными Штатами как базой для сбора разведывательной информации о Германии и Японии. Митрохин не имел доступа к файлам Четвертого управления на своих американских агентов и не заметил упоминания этих агентов в файлах КГБ. Дело против Хисса, которое было сильным, но спорным с момента его осуждения за лжесвидетельство в 1951 году, теперь стало подавляющим в результате новых доказательств, обнаруженных в 1990-х годах из расшифровок VENONA, файлов КГБ, предоставленных Вайнштейну и Васильеву, которые относятся к его работа на военную разведку и записи допросов приятеля-агента Хисса Ноэля Филда в Венгрии. Эти источники также многое дают  для подтверждения правдивости главного публичного обвинителя Хисса, бывшего курьера Четвертого департамента Уиттакера Чемберса. Лучшее изложение дела Хисса – в обновленном издании 1997 года Вайнштейн, Perjury (Лжесвидетельство) и Вайнштейн и Васильев The Haunted Wood (Лес с привидениями), гл. 2, 12.

2. Уодли, Why I Spied for the Communists (Почему я шпионил в пользу коммунистов), часть 7, New York Post (19 июля 1949 г.).

3. т. 6, гл. 5, часть 2; т. 6, гл. 8, часть 1, п. 2.

4. Массинг, This Deception (Этот обман), с. 155. Тот факт, что Массинг перебежала из НКВД в 1938 году, делает ее дань уважения Базарову еще более впечатляющей.

 5. т. 6, гл. 5, часть 2.

 6. т. 6, гл. 5, часть 2.

 7. Детали в записях Митрохина про «19» (дата рождения, работа в латиноамериканском отделении Госдепартамента, позднее перевод в Управление ООН по оказанию помощи и реабилитации) однозначно идентифицируют его как Дуггана; т. 6, гл. 5, часть 2. Однако самое позднее к 1943 году кодовое имя Дугган было изменено на FRENK (или FRANK); ВЕНОНА, 2-й выпуск, стр. 278-9.

 8. Вайнштейн, Лжесвидетельство, стр. 182-3.

9. т. 6, гл. 5, часть 2.

10. См. Выше, с. 84.

11. Стрейт, After Long Silence (После долгого молчания), стр. 110, 122–3, 129–36; Ньютон, The Butcher’s Embrac (Объятия мясника), стр. 20-2.  

 12. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 240–3, 290. О Чемберсах Уиттакера см. Его мемуары Witness (Свидетель) и биографию Сэма Таненхауса, Чемберс Уиттакер.

 13. т. 6, гл. 5, часть 2.

 14. Среди других, отозванных из США для допроса и ликвидации в Москве, был нелегал ЧАРЛИ, досье которого было уничтожено и личность сейчас неизвестна. Примаков и др., Очерки истории Российской внешней разведки, т. 3. С. 180-1.

 15. т. 6, гл. 5, часть 2. Примечательно, что материал о разоблачении Морозовым двух последовательных резидентов был среди тех, что были исключены из документов, выбранных СВР для недавнего исследования Вайнштейна и Васильева, «Лес с привидениями», для недавнего исследования советского шпионажа в Соединенных Штатах в сталинскую эпоху. Хотя СВР обязана признать чистку многих лояльных офицеров внешней разведки, она, как правило, не желает раскрывать случаи, когда они были осуждены своими товарищами. Несмотря на такие примеры цензуры СВР, за которые Вайнштейн и Васильев, разумеется, не несут ответственности, «Лес с привидениями» является очень ценным вкладом в историю операций советской разведки.

  16. Из записей Митрохина неясно, был ли Ахмеров ответственен за независимую нелегальную  резидентуру до  отзыва Базарова. Однако мемуары Хеде Массинга убедительно свидетельствуют о том, что и Базаров, и Ахмеров были членами одной и той же нелегальной резиденции по крайней мере до 1937 года. Massing, This Deception, pp. 187-8, 191.

17. т. 6, гл. 3, часть 1. Примечательно, что в список имен, отмеченных Митрохиным, не вошел Сэмюэл Дикштейн, конгрессмен-демократ из Манхэттена (кодовое имя CROOK (Мошенник), который добровольно предложил свои услуги НКВД в 1937 году, но потребовал высокую цену за свои разведданные. В течение следующих двух лет НКВД колебалось между возможностью гордиться тем, что у него есть агент в Конгрессе, и подозрениями, что Дикштейн перерабатывает для НКВД общедоступную информацию. В июне 1939 года Овакимян в послании в Центр назвал его «полным рэкетиром и шантажистом». Вайнштейн и Васильев, Лес с привидениями, гл. 7.

18. О кодовых именах Дуггана см. Выше, п. 7.

 19. МОРИС описан у Митрохина как «архивист» Управления юстиции (т. 6, гл. 3, часть 1). Однако это может просто означать, что у него был доступ к файлам и архивам отдела.

20. О карьере Морроса (который стал двойным агентом ФБР в начале холодной войны), Марты Додд Стерн и Уильяма Э. Додда-младшего (оба не оправдали высоких ожиданий Центра) см. Вайнштейн. и Васильев, Лес с привидениями, гл. 3, 6.

 21. ХОЗЯИН идентифицируется как Бакман в т. 6, гл. 5, часть 2, но написание его имени («Букман» в кириллической транслитерации) сомнительно.

 22. т. 6, гл. 5, часть 2.

 23. Стрейт, после долгого молчания, стр. 143-4.

 24. т. 6, гл. 5, часть 2; т. 7, гл. 10, ок. 6.

 25. т. 6, гл. 5, часть 2. Заявление в официальной истории СВР о том, что Ахмерова отозвали в середине 1939 года, трудно согласовать с рассказом Страйта о встрече с ним в конце октября. Примаков и др., Очерки истории Российской внешней разведки, т. 3, гл. 15.

26. Примаков и др., Очерки истории Российской внешней разведки, т. 3, гл. 15. О роли Овакимяна в подготовке убийства Троцкого см. Андрей и Гордиевский, КГБ, стр. 183-4. Одержимость Центра преследованием троцкистов в США продолжалась даже после убийства Троцкого.

27. Самолис, Ветераны Внешней разведки России, с. 135-7. Примаков и др., Очерки истории Российской внешней разведки, т. 3. С. 177-8. В Нью-Йорке было два химических института; в истории СВР не ясно, о чем идет речь.

28. т. 6, гл. 6.

29. т. 6, гл. 5, часть 2. Самолис, Ветераны внешней разведки России, с. 169-71; Примаков и др., Очерки истории Российской внешней разведки, т. 3, стр. 177. Вайнштейн и Васильев, Лес с привидениями, с. 173.

30. т. 6, гл. 3, часть 1. Расшифровка НКВД телеграмм ВЕНОНЫ из США во время войны включает кодовые имена примерно 200 агентов (примерно половина из которых остается неопознанной). Поскольку эти телеграммы представляют собой лишь часть сообщений военного времени между Центром и его американскими резиденциями, общая сеть НКВД должна была быть значительно больше. В примечаниях Митрохина нет статистических данных о размере сети после 1941 года. Распределение по профессиям сети в апреле 1941 года весьма неполно. Помимо сорока девяти «инженеров», Митрохин называет профессии еще 36 человек, из которых 22 – журналисты. Многие из агентов были иммигрантами и беженцами. В 1940-1991 годах шестьдесят шесть новобранцев из стран Балтии эмигрировали в США (т. 6, гл. 3, часть 1).

31. Вайнштейн и Васильев, Лес с привидениями, с. 173.

32. Примаков и др., Очерки истории Российской внешней разведки, вып. 3, стр. 178.

33. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 290-1. Вайнштейн, Лжесвидетельство, стр. 292-3. В файлах КГБ, цитируемых Вайнштейном и Васильевым (Лес с привидениями, стр. 106, 159, 161-2), Лафлин Карри идентифицирован как агент ПАЖ (PAGE), упомянутый в ряде расшифровок ВЕНОНЫ. В заметках Митрохина Карри не упоминается.

34. т. 6, гл. 5, часть 2. Самолис, Ветераны внешней разведки России, с. 53.

35. Самолис, Ветераны Внешней разведки России, с. 50-3.

36. В 1929 году Зарубина (тогда Горская) использовалась, чтобы соблазнить протроцкистского нелегала Блюмкина и заманить его, чтобы он вернулся на казнь в Москву.

37. т. 6, гл. 5, часть 2.

38. т. 6, гл. 12.

39. т. 6, гл. 12. Клер, Хейнс и Фирсов, The Secret World of American Communism (Тайный мир американского коммунизма), гл. 7.

 40. Некоторые расшифровки ВЕНОНЫ относятся к работе Ли как советского агента. Другие важные агенты OSS, идентифицированные ВЕНОНОЙ, включают Мориса Гальперина ЗАЯЦ (HARE), Дж. Джулиуса Джозефа ОСТОРОЖНЫЙ (CAUTIOUS) и Дональда Нивена Уиллера ИЗРА (IZRA). (Примеры см. В ВЕНОНА, 2-й выпуск, стр. 118, 178-9; 3-й выпуск, часть 2, стр. 196.) Советские агенты в штаб-квартире OSS, вероятно, исчислялось двузначными числами. Коммунисты (не все из них – агенты) были выявлены в русском, испанском, балканском, венгерском и латиноамериканском отделах OSS, а также в его действующих немецких, японских, корейских, итальянских, испанских, венгерских и индонезийских подразделениях. Пик, OSS and the Venona Decrypts  «OSS и расшифровка Веноны»; Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 294-5; Клер, Хейнс и Фирсов, Тайный мир американского коммунизма, стр. 276-8.

 41. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 450-1.

 42. Клер, Хейнс и Фирсов, Тайный мир американского коммунизма, стр. 234-6.

 43. т. 6, гл. 12.

 44. ВЕНОНА, 2-й выпуск, часть 2, с. 58.

 45. Эндрю и Гордиевский, КГБ, с. 451.

 46. ​​т. 6, гл. 5, часть 2.

 47. т. 6, гл. 5, часть 2.

 48. Ахмеров сказал Центру в апреле 1944 года: «Для вашего сведения: я никогда не встречал РУЛЕВОГО [Браудера]». ВЕНОНА, 3-й выпуск, часть 1, стр. 26-8.

 49. т. 6, гл. 5, часть 2.

  50. Стрейт, После долгого молчания, стр. 167-8.

  51. т. 6, гл. 5, часть 2. Боясь, что сотрудники службы безопасности Госдепартамента обнаружили его более раннюю связь с советской разведкой, Дугган был менее продуктивен во время войны, чем раньше. В июне 1944 года он покинул Государственный департамент, чтобы присоединиться к недавно созданной Администрации помощи и реабилитации Организации Объединенных Наций в качестве дипломатического советника. Вайнштейн и Васильев, Лес с привидениями, стр. 16-19.

52. т. 6, гл. 5, часть 2.

53. Мы в долгу перед профессором Харви Клером за информацию о планах Генри Уоллеса относительно Дуггана и Уайта.

 54. т. 6, гл. 5, часть 2.

 55. Бентли, Out of Bondage (Выйти из рабства), стр. 103-4, 115.

 56. Когда Москва изменила методы контроля позже во время войны, резидентура в Нью-Йорке сообщила Центру: «По мнению АЛЬБЕРТА [Ахмерова], нашим работникам [советским разведчикам] вряд ли удастся с таким же успехом работать под флаг СООТЕЧЕСТВЕННИКА (FELLOWCOUNTRYMAN) [ Коммунистической партии]. Возможно, мы установим прямую связь с [членами группы Silvermaster], но вряд ли мы сможем добиться от них таких же результатов, как РОБЕРТ (ROBERT) [Silvermaster], который, постоянно имея дело с ними, имеет много преимуществ перед нами ». Резиденция также сообщила, что Silvermaster «не верил в наши ортодоксальные методы». Расшифровка ВЕНОНЫ, 3-й выпуск, часть 3, с. 2.

57. Бентли, Выйти из рабства, стр. 103-4, 115., стр. 68–9, гл. 7, 8. Кодовые имена из т. 6, гл. 5, часть 2 и расшифровки ВЕНОНЫ. Санированный отчет СВР о карьере Голоса не упоминает его сексуальную распущенность. «Российские оперативники [разведки], – заключает он, – всегда будут уважать его и гордиться им». Примаков и др., Очерки истории Российской внешней разведки, т. 3, гл. 16.

58. vol. 6, гл. 12. Расшифровка VENONA указывает на то, что Belfrage также имел кодовое имя UCN / 9.

 59. О BSC см. Эндрю, For the President’s Eyes Only (Только для глаз президента), стр. 96, 102-3, 127-30.

 60. т. 6, гл. 12. Досье КГБ, упомянутое Митрохиным, подтверждает основные особенности версии, которую Белфрейдж оспаривал при жизни, Бентли, Выйти из рабства, стр. 139-40, в частности его шпионские связи с Голосом и с В Дж. Джеромом, близким соратником. Браудера.  

61. т. 6, гл. 5, часть 2.

62. О прискорбных ограничениях разведывательных данных о Советском Союзе, доступных Рузвельту в начале войны, см. Эндрю, Только для глаз президента, pp. 132-3.

63. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 340-1; Зубок и Плешаков, Inside the Kremlin’s Cold War (Внутри Кремлевской холодной войны), с. 23.

 64. т. 6, гл. 12. Хопкинс был лично проинформирован Гувером о визите Зарубина к Нельсону (Бенсон и Уорнер (ред.), ВЕНОНА, документ 9). Гувер, несомненно, возмутился бы, если бы узнал, что Хопкинс сообщил об этом советскому посольству.

65. Источник информации о переговорах между Рузвельтом и Черчиллем имел кодовое имя «19» – пример сбивающей с толку привычки Центра иногда повторять одно и то же кодовое имя для разных людей. Лоуренс Дугган раньше имел кодовое имя «19», но теперь имел кодовое имя ФРЭНК; он ни в коем случае не может предоставить эту информацию. Подробное, скрупулезное и убедительное исследование Эдуарда Марка заключает, что «практически с уверенностью можно сказать, что Хопкинсу было 19 лет. Марк, «Источник Веноны 19 и конференция «Трезубец »1943 года».

66. Эндрю, Anglo-American-Soviet Intelligence Relations (Англо-американско-советские разведывательные отношения), стр. 125-6. Крозье, Свободный агент, стр. 1-2.

67. Попытки Хопкинса избежать трений между США и Советским Союзом также включали в себя устранение должностных лиц, которых он считал антисоветскими: среди них посол США в Москве Лоуренс А. Стейнхардт; военный атташе майор Айвэн Д. Итон; и Лой В. Хендерсон, руководитель советского отдела в Государственном департаменте. Когда советский министр иностранных дел Молотов посетил Вашингтон в мае 1942 года, Хопкинс отвел его в сторону и сказал, что нужно сообщить, чтобы убедить Рузвельта в необходимости скорейшего создания второго фронта, чтобы противостоять мнению американских военных. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 297-300, 341; Марк, «Источник Веноны 19 и конференция« Трезубец »1943 года», с. 20.

68. Болен, Witness to History 1919-1969 (Свидетель истории, 1919-1969), с. 148.

69. Дилкс, Дневники сэра Александра Кадогана, ОМ, 1938-1945, с. 582.

70. Цитировано Киссинджером, Diplomacy (Дипломатия), с. 412. Об отношениях между Черчиллем и Рузвельтом в Тегеране см. Также Kimball, Forged in War, pp. 237-55.

 71. Эндрю и Гордиевский, КГБ, с. 342.

 72. Использование Сталиным разведданных из Великобритании во время Тегеранской конференции остается более проблематичным, учитывая неоправданные подозрения Центра в то время в отношении его основных британских источников.

 73. vol. 6, гл. 5, часть 2.

 74. т. 7, гл. 2, п. 2; приложение 3, п. 21.

 75. т. 7, гл. 2, п. 5.

 76. vol. 7, гл. 10, п. 15.

77. Филби, Моя тихая война, стр. 49-50, 67-8.

78. т. 7, гл. 10, п. 5.

  79. Боровик, Файлы Филби, стр. 196-7. Об отсутствии у SIS станции в Москве в 1930-е гг. См. Andrew, Secret Service, p. 573.

 80. Текст отчета был впервые опубликован вместе с другими документами КГБ об атомном шпионаже в журнале «Вопросы истории естествознания и техники» (1992), вып. 3. Этот выпуск был отозван вскоре после публикации, но документы перепечатаны у Судоплатова, Особые задачи, приложение 2. Ср. Костелло и Царев, Смертельные иллюзии, с. 218.

 81. Согласно протоколу Научно-консультативного комитета, Кэрнкросс в течение короткого времени выполнял функции его помощника-секретаря; SAC (DP) (41), CAB 90/8, PRO. В своих невероятно лживых мемуарах Кэрнкросс отрицал, что когда-либо занимал этот пост. Даже если он прав в данном случае (а секретари комитетов Уайтхолла почти всегда были в состоянии обеспечить правильность записи своих имен), это не повлияло бы на его доступ к протоколам SAC, поскольку, по его собственному признанию, он «не имел проблем с доступом к секретным документам в офисе Хэнки». Кэрнкросс, Шпион Энигмы, стр. 9-10, 88-92.

 82. Обнародование сведений о том, что Кэрнкросс, благодаря его доступу к документам Научно-консультативного комитета, первым предупредил Центр о плане создания атомной бомбы, впервые появилось в 1990 году в книге Эндрю и Гордиевского, КГБ, с. 321. Вероятно, потому что Кэрнкросс был тогда еще жив, в серии публикаций, спонсируемых КГБ/СВР, предполагалось, что отчет Научного консультативного комитета пришел от Маклина. (См., Например, Костелло и Царев, Смертельные иллюзии, стр. 218; Самолис, Ветераны внешней разведки России, стр. 31, 60). После подтверждения Юрием Модиным, на которого в 1944 г. возложили ответственность за дело Кэрнкросса, и он стал его контролером в 1947 году, когда отчет Научного консультативного комитета пришел от Кэрнкросса, SVR изменило свою мелодию. В 1998 году он опубликовал документы из досье Кэрнкросса, доказывающие, что он предоставил отчет, и дополнительные подробности своей роли в качестве первого из шпионов по атомной энергии. Вест и Царев, Драгоценности короны, стр. 228–9, 234; Майкл Смит, The Humble Scot Who Rose to the Top—But Then Chose Treachery «Скромный шотландец, который поднялся на вершину – но затем выбрал предательство», Daily Telegraph (12 января 1998 г.).

 83. Текст отчета Берии за март 1942 г., впервые опубликованный в журнале «Вопросы истории естествознания и техники», 1992, № 4, с. 3, перепечатано в Судоплатовых, Особые задачи, приложение 2, стр. 439-41. На заднем плане см. Холлоуэй, Stalin and the Bomb (Сталин и бомба), стр. 82-4.

 84. Холлоуэй, Сталин и бомба, стр. 84-9.

  85. т. 6, гл. 6. Рузвельт и Черчилль устно договорились о неограниченном обмене информацией по атомному проекту, но не обязались письменно оформить это соглашение. Американцы, отвечающие за проект MANHATTAN, впоследствии заявили, что игнорируют соглашение. Только после заключения Квебекского соглашения в августе 1943 года между Великобританией и Соединенными Штатами было достигнуто письменное соглашение о «полном и эффективном сотрудничестве».

86. т. 6, гл. 6.

87. Холлоуэй, Сталин и бомба, с. 85.

88. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 321-2.

89. Вест и Царев, Драгоценности короны, стр. 231-3.

90. Фукс предпочитал встречу на станциях лондонского метро. Позже он пожаловался Маркусу Вольфу, что привычка Кремера постоянно оглядываться через плечо, чтобы убедиться, что за ним следят, «кажется, привлекает к нам больше внимания, чем если бы мы просто шли». Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 322-4; Волф, Man without a Face (Человек без лица), с. 230. Лучшая биография Фукса – Уильямс, Клаус Фукс, Atom Spy (Атомный шпион).

 91. Ссылки на МЕХ (FIR) в записях Митрохина, включая ее причастность к Фуксу, идентифицируют ее как СОНЮ (SONIA) (т. 7, гл. 14, п. 17). Ее не следует путать с британским агентом НКГБ, также под кодовым именем МЕХ, сотрудником Экономической комиссии для Азии и Дальнего Востока (ECAFE), завербованным в Китае в 1943 году (k-24,126).

 92. Вернер, Отчет Сони, стр. 250–3; Волф, Человек без лица, с. 230.

 93. Волф, Человек без лица, с. 229.

94. vol. 7, гл. 14, пункт 17. Вполне возможно, хотя и маловероятно, что более сильный кандидат на один из этих титулов указан в досье, которые Митрохин не видел. Как и большинство британских агенты, если не все они, завербованных в 1930-х годах, которые все еще действовали после Второй мировой войны, Норвуд за свою карьеру имела более одного кодового имени. Хотя в записях Митрохина она упоминается только как ХОЛА (HOLA), ее кодовое имя в 1945 году, вскоре после того, как она вернулась из ГРУ под контроль НКГБ, было РИТА (RITA). Выдержки из файлов КГБ, предоставленные СВР Вайнштейну и Васильеву, хотя и не упоминают Норвуд по имени, идентифицируют РИТУ как сотрудника Ассоциации [исследований] цветных металлов (Вайнштейн и Васильев, Лес с привидениями, стр. 194; ср. Ссылка на РИТУ в расшифровках ВЕНОНЫ, 5-й выпуск, часть 2, с. 247.)

95. т. 7, гл. 14, поз.17.

96. т. 7, гл. 14, поз.17.

97. Самолис, Ветераны Внешней разведки России, с. 59-61. Ср. т. 6, гл. 8, часть 1.

98. vol. 6, гл. 6. В марте 1943 г. Курчатов направил аналогичные донесения заместителю председателя правительства, наркому химической промышленности М.Г. Первухину. Текст, впервые опубликованный в журнале «Вопросы истории естествознания и техники» (1992), вып. 3, перепечатано в переводе в Судоплатовых, Особые задачи, приложение 2, стр. 446-53.

99. т. 6, гл. 6. Записи Митрохина не раскрывают личности МАРА (MAR).

100. Расшифровки ВЕНОНЫ, 1-й выпуск, стр. 1-4.

101. т. 6, гл. 6. У Митрохина не указан адресат совершенно секретного доклада Курчатова. Однако, учитывая его важность, он, вероятно, был адресован, как и его доклад от 7 марта (также цитируется в томе 6, гл. 6), Берии. Ср. Рапорт Курчатова Первухину от 3 июля 1943 г. в Судоплатов, Особые задачи, приложение 2, с. 454-6.

 102. Холлоуэй, Сталин и бомба, с. 104.

 103. vol. 6, гл. 6.

 104. Расшифровки ВЕНОНЫ, 1-й выпуск, с. 5. Ср. Холлоуэй, Сталин и бомба, с. 103.

 105. Холлоуэй, Сталин и бомба, с. 103.

 106. Есть некоторые признаки того, что позже, в 1944 году, ФОГЕЛЬ/ПЕРС (FOGEL/PERS) предоставлял разведывательные данные из лаборатории проекта MANHATTAN в Оук-Ридж, штат Теннесси. Расшифровка VENONA, 1-й выпуск, стр. 10, 29. Вайнштейн и Васильев, Лес с привидениями, стр. 190-1; Олбрайт и Кунстел, Bombshell (Бомба), стр. 319.

107. Предположения об обратном исходят главным образом из двух источников: сфабрикованная версия карьеры ПЕРСА (переименованного в ПЕРСЕЯ (PERSEUS), очевидно, разработанная СВР в целях мистификации, возможно, для защиты Теодора Холла (ср. Олбрайт и Кунстел, Бомба, стр. 271; Вайнштейн и Васильев, Лес с привидениями, стр. 190-1 n. ); и избирательная память Павла Судоплатова, который был гораздо менее надежен в отношении атомного шпионажа, чем в отношении «особых действий», которым он посвятил большую часть своей карьеры (см. Холлоуэй, «Источники для Сталина и бомбы »). Жители Нью-Йорка были встревожены, узнав в начале 1945 года, что ФОГЕЛЬ/ПЕРС отклонил предложение о работе инженером-строителем в Лос-Аламосе, вероятно, из-за давления со стороны семьи и страха разоблачения. Вайнштейн и Васильев, Лес с привидениями, с. 192.

108. т. 6, гл. 6.

109. т. 8, гл. 12, п. 1.

110. т. 6, гл. 6.

111. т. 6, гл. 5, часть 2.

112. т. 7, гл. 2, п. 4

113. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 313-14. Пинчер, Too Secret Too Long (Слишком секретно слишком долго), стp. 396. В начале войны Филби попытался попасть в Блетчли-парк, но безуспешно.

 114. т. 7, гл. 2, п. 3.

 115. Хаслам, Stalin’s Fears of a Separate Peace 1942  «Сталинские опасения сепаратного мира 1942 года», стр. 97–9.

 116. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 273-4, 305; Шмидт, «Der Hess-Flug und das Kabinet Churchill»; Шмидт, The Marketing of Rudolf Hess.(«Маркетинг Рудольфа Гесса»).

117. Запись обеденного разговора в Кремле 18 октября 1944 г., ФО 800/414, ПРО.

 118. Некоторые теории заговора Гесса были рассмотрены в документальном фильме BBC2 Hess: An Edge of Conspiracy (Гесс: край заговора» (ведущий: Кристофер Эндрю; продюсер: Рой Дэвис), впервые транслировавшемся 17 января 1990 года.

 119. Боровик, Файлы Филби, стр. 216-18.

 120. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 334-7.

 121. Боровик, Файлы Филби, стр. 216.

 122. Боровик, Файлы Филби, стр. 217 п.

 123. Самолис, Ветераны внешней разведки России, с. 154. На встрече с Кристофером Эндрю в августе 1990 года Кэрнкросс признал, что он действительно поставлял разведывательные данные из Блетчли-парка в НКГБ перед Курской битвой, но отказался сообщить подробности.

124. Эндрю и Гордиевский, КГБ, с. 314; Пинчер, Too Secret Too Long (Слишком секретно слишком долго), p. 396. 125. Боровик, Файлы Филби, стр. 218.